Ганкина Э.З. Книга о природе. Митурич...
Э. Ганкина сравнивает изобразительную манеру Митурича, Устинова и Н. Чарушина (см. далее 3 поста)
Одной из характерных тенденций, сближающих литературу и искусство в детской книге, оказывается поэтизация действительности в лирико-романтических формах.
Может быть, наиболее ярко это направление поисков нового содержания и нового лица детской книги выразилось в первых совместных работах Снегирева и Митурича. Из их путешествия на Беломорские острова и в Горную Туву (1960-1962 гг.) родились „Обитаемый остров" (1963) и „Рассказы для детей" (1970) (иллюстрации к этому изданию были сделаны в 1966 году). „Обитаемый остров" был одной из первых книг шестидесятых годов, где основой строго выдержанного графического оформления стал свободный, поначалу казалось - импровизационный, рисунок кистью.
То, как Митурич распоряжался приемами черно-белой графики, не напоминало ни прозрачность иллюстраций Кыштымова, ни зримо-вещественную насыщенность линий и штрихов Кабакова. Отношения черных пятен и белого фона были крупными, массивными, но организованное распределение масс удивляло своей гармонией и точностью. Иллюстрированию обеих книг у Митурича предшествовало и длительное рисование с натуры, и несколько опытов в станковой литографии. Путевые наброски и законченные рисунки в сущности уже были оформлены в длинный ряд частных, но острых пластических характеристик: портретов, пейзажей, рисунков животных и птиц. И на этом этапе осмысления увиденного (прежде всего в силу необычности самого жизненного материала) каждый, пусть даже не очень значительный сюжет или образ имел свою неожиданную художественную окраску, соединяя достоверность с почти экзотической оригинальностью. Нечто свое было уже найдено. Однако предстояло еще столкновение всего, что было накоплено острым глазом графика, с писательской мыслью. Снегирев отлил свои впечатления в строгий и экономный язык прозаической миниатюры (книга состояла из маленьких рассказов). Но достоверные факты он наделил такой силой эмоций, так драматизировал, что от иллюстраций потребовались те же свойства. Митурич должен был сбросить с натурных рисунков все будничные покровы и решительно очистить образы от поверхностных частностей первого впечатления.
Вслед за Снегиревым он пошел по пути открытой драматизации, романтизации обыденного. Так же как Снегирев, Митурич прекрасно понимал, что делает книгу для детей. Оба могли (и должны были) увлекаться темой, заострять и преувеличивать, но оба понимали необходимость сохранять верность очевидности жизни.
Митурича же, не вполне удовлетворенного своими ранними иллюстрациями к стихотворениям Маршака („Угомон", 1959, „Пудель", 1960) и Берестова („Как найти дорожку", 1961), занимала, кроме того, и достаточно заманчивая профессиональная задача. Его прежние цветные рисунки карандашами и акварелью были искренни и лиричны, но, разбросанные по страницам и разворотам книг, оказывались рыхлыми, многословными. Теперь художник хотел сделать черно-белую книгу внутренне собранной,цельной, красивой.
Отвечая лаконичному языку снегиревской прозы краткостью своих пластических формулировок, Митурич нашел в „Обитаемом острове" то, что принято называть творческим почерком, хотя по сути это была уже не манера выражения, а индивидуальный принцип отношения к действительности и к конструкции книги.
Находка была настолько серьезной и принципиальной, что, вернувшись к Снегиреву четыре года спустя (в основе нового дополненного издания „Рассказов для детей" был тот же „Обитаемый остров"), Митурич лишь развил и углубил свой принцип иллюстрирования в цветном варианте. Цвет как бы сыграл здесь лишь роль катализатора. Он усилил и романтический дух образов и декоративные начала графики. Снова художник пересматривал уже давно законченные рисунки для новой книги, снова писал гуашью и акварелью так, чтобы ни пространственные построения, ни объем, ни светотень не разрушали их гармонию с белым полем листа.
В своих колористических решениях художник исходил из точного наблюдения над реальной окраской предмета, над средой и освещением. Но в готовой иллюстрации - избегал прямого сходства с цветом, увиденным в природе. Чистые тона акварелей или гуашей не повторяли буквально свежую зелень листвы, окраску вечернего неба. Он сознательно прибегал к условности цвета, чтобы заострить эмоциональную выразительность рисунка. Примерно то же самое делалось с объемом и пространством. Художник избегал перспективы, объемно-пластической разработки передних и задних планов. Белый фон участвовал в построении пространства наравне с цветом и силуэтами основных масс. Это был свой найденный тип цветного рисунка, который органично жил в книге благодаря его строгой декоративной организации.
Не следует думать, что, решая свои задачи, молодой художник не размышлял над опытом старых мастеров детской книги, не пересматривал многое из того, на чем когда-то воспитывался он сам, не испытывал живого обаяния книг раннего Лебедева или позднего Конашевича, „декоративный" период творчества которого на глазах молодого Митурича был в расцвете. Но Митурич искал свои собственные приемы декоративности, беря от мастеров лишь серьезность отношения к натуре и, может быть, помня слова Конашевича „о той декоративности, которая есть не что иное как крепкая слаженность всех отдельных частей композиции в одно целое" (В. М. Конашевич. О себе и своем деле. - М., 1968. - С. 239.).
„Законов такой декоративности, которые можно было бы применять во всех случаях, - говорил Конашевич, - нет. Но должно быть чувство декоративности, которое надо в себе развивать..." (В. М. Конашевич. О себе и своем деле. - М., 1968. - С. 239).
(из книги: Ганкина Э.З. Художник в современной детской книге. - М., 1977. - С. 63-67.)
Одной из характерных тенденций, сближающих литературу и искусство в детской книге, оказывается поэтизация действительности в лирико-романтических формах.
Может быть, наиболее ярко это направление поисков нового содержания и нового лица детской книги выразилось в первых совместных работах Снегирева и Митурича. Из их путешествия на Беломорские острова и в Горную Туву (1960-1962 гг.) родились „Обитаемый остров" (1963) и „Рассказы для детей" (1970) (иллюстрации к этому изданию были сделаны в 1966 году). „Обитаемый остров" был одной из первых книг шестидесятых годов, где основой строго выдержанного графического оформления стал свободный, поначалу казалось - импровизационный, рисунок кистью.
То, как Митурич распоряжался приемами черно-белой графики, не напоминало ни прозрачность иллюстраций Кыштымова, ни зримо-вещественную насыщенность линий и штрихов Кабакова. Отношения черных пятен и белого фона были крупными, массивными, но организованное распределение масс удивляло своей гармонией и точностью. Иллюстрированию обеих книг у Митурича предшествовало и длительное рисование с натуры, и несколько опытов в станковой литографии. Путевые наброски и законченные рисунки в сущности уже были оформлены в длинный ряд частных, но острых пластических характеристик: портретов, пейзажей, рисунков животных и птиц. И на этом этапе осмысления увиденного (прежде всего в силу необычности самого жизненного материала) каждый, пусть даже не очень значительный сюжет или образ имел свою неожиданную художественную окраску, соединяя достоверность с почти экзотической оригинальностью. Нечто свое было уже найдено. Однако предстояло еще столкновение всего, что было накоплено острым глазом графика, с писательской мыслью. Снегирев отлил свои впечатления в строгий и экономный язык прозаической миниатюры (книга состояла из маленьких рассказов). Но достоверные факты он наделил такой силой эмоций, так драматизировал, что от иллюстраций потребовались те же свойства. Митурич должен был сбросить с натурных рисунков все будничные покровы и решительно очистить образы от поверхностных частностей первого впечатления.
Вслед за Снегиревым он пошел по пути открытой драматизации, романтизации обыденного. Так же как Снегирев, Митурич прекрасно понимал, что делает книгу для детей. Оба могли (и должны были) увлекаться темой, заострять и преувеличивать, но оба понимали необходимость сохранять верность очевидности жизни.
Митурича же, не вполне удовлетворенного своими ранними иллюстрациями к стихотворениям Маршака („Угомон", 1959, „Пудель", 1960) и Берестова („Как найти дорожку", 1961), занимала, кроме того, и достаточно заманчивая профессиональная задача. Его прежние цветные рисунки карандашами и акварелью были искренни и лиричны, но, разбросанные по страницам и разворотам книг, оказывались рыхлыми, многословными. Теперь художник хотел сделать черно-белую книгу внутренне собранной,цельной, красивой.
Отвечая лаконичному языку снегиревской прозы краткостью своих пластических формулировок, Митурич нашел в „Обитаемом острове" то, что принято называть творческим почерком, хотя по сути это была уже не манера выражения, а индивидуальный принцип отношения к действительности и к конструкции книги.
Находка была настолько серьезной и принципиальной, что, вернувшись к Снегиреву четыре года спустя (в основе нового дополненного издания „Рассказов для детей" был тот же „Обитаемый остров"), Митурич лишь развил и углубил свой принцип иллюстрирования в цветном варианте. Цвет как бы сыграл здесь лишь роль катализатора. Он усилил и романтический дух образов и декоративные начала графики. Снова художник пересматривал уже давно законченные рисунки для новой книги, снова писал гуашью и акварелью так, чтобы ни пространственные построения, ни объем, ни светотень не разрушали их гармонию с белым полем листа.
В своих колористических решениях художник исходил из точного наблюдения над реальной окраской предмета, над средой и освещением. Но в готовой иллюстрации - избегал прямого сходства с цветом, увиденным в природе. Чистые тона акварелей или гуашей не повторяли буквально свежую зелень листвы, окраску вечернего неба. Он сознательно прибегал к условности цвета, чтобы заострить эмоциональную выразительность рисунка. Примерно то же самое делалось с объемом и пространством. Художник избегал перспективы, объемно-пластической разработки передних и задних планов. Белый фон участвовал в построении пространства наравне с цветом и силуэтами основных масс. Это был свой найденный тип цветного рисунка, который органично жил в книге благодаря его строгой декоративной организации.
Не следует думать, что, решая свои задачи, молодой художник не размышлял над опытом старых мастеров детской книги, не пересматривал многое из того, на чем когда-то воспитывался он сам, не испытывал живого обаяния книг раннего Лебедева или позднего Конашевича, „декоративный" период творчества которого на глазах молодого Митурича был в расцвете. Но Митурич искал свои собственные приемы декоративности, беря от мастеров лишь серьезность отношения к натуре и, может быть, помня слова Конашевича „о той декоративности, которая есть не что иное как крепкая слаженность всех отдельных частей композиции в одно целое" (В. М. Конашевич. О себе и своем деле. - М., 1968. - С. 239.).
„Законов такой декоративности, которые можно было бы применять во всех случаях, - говорил Конашевич, - нет. Но должно быть чувство декоративности, которое надо в себе развивать..." (В. М. Конашевич. О себе и своем деле. - М., 1968. - С. 239).
(из книги: Ганкина Э.З. Художник в современной детской книге. - М., 1977. - С. 63-67.)