(no subject)
Человеку из дальнего кибуца объяснял вчера Хайфу (пешком, насквозь, сверху вниз, три с половиной часа без присесть на минуточку, а как ещё).
На Герцля обсудили печальную историю оторговливания Адара: как в районе было запрещено вообще что-нибудь продавать, мы здесь живём, ходим в гости и музицируем, а бананы и сметану нам на осликах из Нижней Хайфы везут, город-сад называется, а после августовских погромов 1929-го пришлось открывать и ларьки, и лавочки, и торговые центры.
Попутно на ходу вспомнили и оторговливание Тель-Авива. А тогда и здесь.
В Ахузат-Байт всё с самого начала было чётко: ноу бизнес!
Менахем Шенкин, проживавший в доме номер девять на улице а-Шахар, чётко говорил на первом из двух общих собраний по вопросу открытия киоска: - «Когда мы создавали наши товарищества, было очевидно, что мы строим не новый Неве Шалом, а скорее Неве Шаанан, своего рода летнее убежище для отдыха после рабочего дня». В смысле, покупайте еду по дороге с работы, в мошаве (про "первые еврейские города" ни у кого мыслей не было) торговли не будет. Автор предложения Дизенгоф (бульвар Ротшильд, дом 16) подводил итог: "Мы думали, что соседи и гимназия "Герцлия" будут за магазин, потому что он принесёт им пользу, а раз они возражают - комитет снимает вопрос с повестки дня".
Ривка Горовиц (место проживания устанавливается) подавала заявку на открытие точки общепита ("бейт охель" - столовая? ресторан? закусочная?). Районный комитет дал согласие на строгих условиях: увеличение арендной платы, запреты на продажу горячительных, открытие распивочной, игры в биллиард и домино.
Заявки на открытие гостиницы и разведение кур также отклонялись. И вообще, при Дизенгофе и Шенкине порядок был, комитет строго выписывал замечания Герману, Гутману и Заозерковскому за вызывающее поведение их домработниц в мошаве. Но недолго.
Киоск на углу Герцля-Ротшильда поставили уже в 1910-м (два метра на два, никакого спиртного), а дальше - арьергардные бои. В мае 11-го Френкелю разрешили торговать мороженым при условии, что не будет выставлять столы и стулья на тротуар; в мае 13-го Липшиц открыл "буфэт", Абарбанель через полгода - "синематограф". Четвёртая волна репатриации (середина 20-х) настолько увлеклась в Тель-Авиве процессом, что получила прозвище "волна киосков" ("алият а-киоским").
И вот идёшь, бывает, по городу, всё понятно, всё привычно, всё естественно, а вдруг настигнет раздумье: и всё же, где, когда пошло не туда, куда намечали, что повлияло, что не сработало? Неужели же в заведении Ривки Горовиц стали тайно играть в домино?