Хозяин
Пожалуйста, послушайте меня, господин судья, я очень виноват. Я делал нехорошие вещи, мы все делали. Мы заслуживаем самого сурового наказания, он так и сказал. Кто - он? Я не знаю, господин судья, я не могу его описать, он огромный, и у него ужасный голос. Когда он заговорил со мной, я страшно испугался. Мы все перепугались, всё побросали и разбежались кто куда. Я не знаю, где остальные. Наверное, тоже где-нибудь признаются в том, в чём виноваты. Нет, я не могу точно вспомнить, что именно он сказал. Я стараюсь, господин судья, но не могу. Нет, пожалуйста, я не хочу туда возвращаться. Всё, что угодно, только не заставляйте меня туда возвращаться, вдруг он всё ещё там.
Ох, какая разница, куда он делся! Никто его не крал, скажешь тоже, кому он нужен, старый, беззубый, кожа да кости. Сам ушёл, наверное, понял, что ему уже недолго осталось, вот и ушёл. С собаками такое, говорят, случается.
Не трогал я его, честное слово. Он ведь сам к нам сдаваться пришёл, с чего бы мне его бить? Всё твердил: я не хотел его убивать, и плакал. Повторял одно и то же: я его только малость встряхнул, а он сразу захрипел и глаза закатил. Я не понял, про кого это он так говорил. Не бил я его! Он сам. Головой. Об стенку. Свихнулся, надо полагать. Какая совесть, смеётесь вы, что ли, откуда у душегуба совесть?
Да не было с ними никого, говорю я тебе. Просто шли по дороге. Осёл, пёс и кошка, сами по себе. А мне откуда знать? Сбежали от хозяина, наверное. Ты главное, главное слушай! Они шли и кричали хором, осёл ревел, пёс рычал, кошка мяукала, и, сам понимаешь, всё это вместе ну никак не должно было складываться в, не знаю, как сказать, что-то вроде песни. Мне даже показалось, что ещё немного, и я слова разберу! Сам ты с пьяных глаз, а я правду говорю. Всё бы тебе ржать, да ну тебя совсем!
А ведь я им сказал, что не надо с ним связываться, с этим стариком. Сказал, что у него и в сумке-то наверняка два гроша и ни шиша! Ну и оказался кругом прав, только толку-то мне теперь с того. Не считая, конечно, что жив остался. Что голову сам себе об стену не разбил, как Михель. Что с разбега в реку не ухнул, как Йохан. Да нет, не сразу. Поначалу-то ничего не случилось. Разве что, пока мы его, старика-то, закапывали, я прямо чувствовал, что мне кто-то над ухом то ли шепчет, то ли, может, жужжит тоненько, вроде бы комар. Но тогда я, конечно, отмахнулся, решил, что показалось.
Я потом хозяйке сказала, что, когда я пришла за петухом, я его не нашла. Что, должно быть, стащил кто-то. Она бы мне точно не поверила - ой, я и сама себе не поверила, когда увидела, что рядом с крыльцом стоят осёл, кот и собака, и смотрят на петуха, а петух на них, и кот мяукнул, а петух в ответ, ну я тебе точно говорю, в ответ коту закукарекал! Я так и села, где стояла, а петух вскочил ослу на спину, да так и уехал. Верхом на осле! А кот и собака рядом бежали.
Ну, пошли мы туда. Впятером. Двое остались нашего проводника охранять. Потому как сам-то он наотрез отказался возвращаться: режьте меня, говорит, не пойду. Докуда мог, стало быть, довёл, дорогу показал и встал столбом. Ну, мы поняли, что и правда можем его зарезать, но дальше он не пойдёт, ему терять нечего. Мы - другое дело, у нас приказ.
Сначала мы осла увидели, стоял во дворе, траву жевал. Осёл как осёл, только тощий очень. На нас посмотрел и снова к траве потянулся. Потом из-за угла собака вышла, тоже худая, облезлая. Наш старший её позвал, собака башку наклонила, смотрит, не рычит, ничего такого, но как-то неприятно. Мы идём, нас пятеро, все с оружием, при исполнении, что нам бродячая собака, смех. Тут петух откуда-то слетел, Ганс, который слева стоял, меня под бок пихает, я смотрю, и кот здесь, оказывается, под забором сидел. Вот в этот-то самый момент я понял, отчего наш проводник сюда идти отказался, несмотря на то, что крови у него на руках больше, чем блох на этом вот псе.
Потому что оно с нами заговорило. Оно - это все четверо вместе, осёл, пёс, кот и петух. Все животные закричали в один голос, и в этом общем крике каким-то образом с трудом можно было расслышать слова, во всяком случае, это было похоже на слова.
Оно попросило оставить его в покое. Это было очень громко и очень понятно, хотя позже, когда старший спрашивал нас, что мы услышали, каждый вспомнил по-разному.
Ганс сказал, что оно кричало: не трогайте меня, если меня не будут трогать, я больше никому не сделаю плохо, те, которые были виноваты, уже наказаны.
А я ничего подобного не слышал. Я слышал, как оно кричало: я останусь здесь и буду ждать, не трогайте меня, я буду ждать, вдруг он вернётся, вдруг он всё-таки когда-нибудь вернётся, если я буду ждать и звать его достаточно долго.
Ох, какая разница, куда он делся! Никто его не крал, скажешь тоже, кому он нужен, старый, беззубый, кожа да кости. Сам ушёл, наверное, понял, что ему уже недолго осталось, вот и ушёл. С собаками такое, говорят, случается.
Не трогал я его, честное слово. Он ведь сам к нам сдаваться пришёл, с чего бы мне его бить? Всё твердил: я не хотел его убивать, и плакал. Повторял одно и то же: я его только малость встряхнул, а он сразу захрипел и глаза закатил. Я не понял, про кого это он так говорил. Не бил я его! Он сам. Головой. Об стенку. Свихнулся, надо полагать. Какая совесть, смеётесь вы, что ли, откуда у душегуба совесть?
Да не было с ними никого, говорю я тебе. Просто шли по дороге. Осёл, пёс и кошка, сами по себе. А мне откуда знать? Сбежали от хозяина, наверное. Ты главное, главное слушай! Они шли и кричали хором, осёл ревел, пёс рычал, кошка мяукала, и, сам понимаешь, всё это вместе ну никак не должно было складываться в, не знаю, как сказать, что-то вроде песни. Мне даже показалось, что ещё немного, и я слова разберу! Сам ты с пьяных глаз, а я правду говорю. Всё бы тебе ржать, да ну тебя совсем!
А ведь я им сказал, что не надо с ним связываться, с этим стариком. Сказал, что у него и в сумке-то наверняка два гроша и ни шиша! Ну и оказался кругом прав, только толку-то мне теперь с того. Не считая, конечно, что жив остался. Что голову сам себе об стену не разбил, как Михель. Что с разбега в реку не ухнул, как Йохан. Да нет, не сразу. Поначалу-то ничего не случилось. Разве что, пока мы его, старика-то, закапывали, я прямо чувствовал, что мне кто-то над ухом то ли шепчет, то ли, может, жужжит тоненько, вроде бы комар. Но тогда я, конечно, отмахнулся, решил, что показалось.
Я потом хозяйке сказала, что, когда я пришла за петухом, я его не нашла. Что, должно быть, стащил кто-то. Она бы мне точно не поверила - ой, я и сама себе не поверила, когда увидела, что рядом с крыльцом стоят осёл, кот и собака, и смотрят на петуха, а петух на них, и кот мяукнул, а петух в ответ, ну я тебе точно говорю, в ответ коту закукарекал! Я так и села, где стояла, а петух вскочил ослу на спину, да так и уехал. Верхом на осле! А кот и собака рядом бежали.
Ну, пошли мы туда. Впятером. Двое остались нашего проводника охранять. Потому как сам-то он наотрез отказался возвращаться: режьте меня, говорит, не пойду. Докуда мог, стало быть, довёл, дорогу показал и встал столбом. Ну, мы поняли, что и правда можем его зарезать, но дальше он не пойдёт, ему терять нечего. Мы - другое дело, у нас приказ.
Сначала мы осла увидели, стоял во дворе, траву жевал. Осёл как осёл, только тощий очень. На нас посмотрел и снова к траве потянулся. Потом из-за угла собака вышла, тоже худая, облезлая. Наш старший её позвал, собака башку наклонила, смотрит, не рычит, ничего такого, но как-то неприятно. Мы идём, нас пятеро, все с оружием, при исполнении, что нам бродячая собака, смех. Тут петух откуда-то слетел, Ганс, который слева стоял, меня под бок пихает, я смотрю, и кот здесь, оказывается, под забором сидел. Вот в этот-то самый момент я понял, отчего наш проводник сюда идти отказался, несмотря на то, что крови у него на руках больше, чем блох на этом вот псе.
Потому что оно с нами заговорило. Оно - это все четверо вместе, осёл, пёс, кот и петух. Все животные закричали в один голос, и в этом общем крике каким-то образом с трудом можно было расслышать слова, во всяком случае, это было похоже на слова.
Оно попросило оставить его в покое. Это было очень громко и очень понятно, хотя позже, когда старший спрашивал нас, что мы услышали, каждый вспомнил по-разному.
Ганс сказал, что оно кричало: не трогайте меня, если меня не будут трогать, я больше никому не сделаю плохо, те, которые были виноваты, уже наказаны.
А я ничего подобного не слышал. Я слышал, как оно кричало: я останусь здесь и буду ждать, не трогайте меня, я буду ждать, вдруг он вернётся, вдруг он всё-таки когда-нибудь вернётся, если я буду ждать и звать его достаточно долго.