🍁 Открыв крышку… воскликнет: «Ну, теперь ратуйте, людие!»
В Международный День Повара вспоминаю великого писателя и «гастронома» Николая Васильевича Гоголя.
«Если б судьба не сделала Гоголя великим поэтом, то он был бы непременно артистом-поваром» (Сергей Аксаков).
Чудится, здесь у меня будет многабукв (и этих-то мало), которые не всякому по плечу))
Он страстно любил Италию («Никто не знал Рим так хорошо, как Гоголь. Не было итальянского историка или хроники, которую он не прочел ©), и обожал Гоголь макароны, любил готовить и угощать: Открыв крышку, с какой-то особенно веселой улыбкой, обведя глазами всех сидящих за столом, воскликнет: «Ну, теперь ратуйте, людие!»
Из книги Сергея Тимофеевича Аксакова:
…часа за два до обеда, вдруг прибегает к нам Гоголь (меня не было дома), вытаскивает из карманов макароны, сыр пармезан и даже сливочное масло и просит, чтоб призвали повара и растолковали ему, как сварить макароны. В обыкновенное время обеда Гоголь приехал к нам с Щепкиным, но меня опять не было дома...
Я возвратился весел домой, где Гоголь и Щепкин уже давно меня ожидали. Гоголь встретил меня следующими словами: «Вы теперь сироты, и я привез макарон, сыру и масла, чтоб вас утешить…
Когда подали макароны, которые, по приказанию Гоголя, не были доварены, он сам принялся стряпать.
Стоя на ногах перед миской, он засучил обшлага и с торопливостью, и в то же время с аккуратностью, положил сначала множество масла и двумя, соусными ложками принялся мешать макароны, потом положил соли, потом перцу и, наконец, сыр и продолжал долго мешать.
Нельзя было без смеха и удивления смотреть на Гоголя; он так от всей души занимался этим делом, как будто оно было его любимое ремесло, и я подумал, что если б судьба не сделала Гоголя великим поэтом, то он был бы непременно артистом-поваром. Как скоро оказался признак, что макароны готовы, то есть когда распустившийся сыр начал тянуться нитками, Гоголь с великою торопливостью заставил нас положить себе на тарелки макарон и кушать.
Макароны точно были очень вкусны, но многим показались не доварены и слишком посыпаны перцем; но Гоголь находил их очень удачными, ел много и не чувствовал потом никакой тягости, на которую некоторые потом жаловались.
• Гоголь очень опоздал к обеду, что впоследствии нередко с ним случалось. Мне было досадно, что гости мои так долго голодали, и в пять часов я велел подавать кушать; но в самое это время увидели мы Гоголя, который шел пешком через всю Сенную площадь к нашему дому.
• ……Гоголь опять делал макароны и был очень весел и забавен.
Соллогуб держал себя очень скромно, ел за троих и не позволял себе никаких выходок, которые могли бы назваться неучтивостью по нашим понятиям и которыми он очень известен в так называемом большом кругу.
С этого дня Гоголь уже обыкновенно по субботам приготовлял макароны. Он приходил к нам почти всякий день и обедал раза три в неделю, но всегда являлся неожиданно.
В это время мы узнали, что Гоголь очень много работал, но сам он ничего о том не говорил. Он приходил к нам отдыхать от своих творческих трудов, поговорить вздор, пошутить, поиграть на бильярде, на котором, разумеется, играть совершенно не умел, но Константину удавалось иногда затягивать его в серьезные разговоры об искусстве вообще. (С.Т.Аксаков) ©
• Он часто шутил в то время, и его шутки, которых передать нет никакой возможности, были так оригинальны и забавны, что неудержимый смех одолевал всех, кто его слушал; сам же он всегда шутил не улыбаясь.
С этого, собственно, времени началась наша тесная дружба. Гоголь бывал у нас почти каждый день...
С.Т.Аксаков. Знакомство с Гоголем
Не стану сейчас касаться причин ужасной смерти великого Гоголя: под конец жизни он уморил себя голодом. А как любил он покушать! Именно - покушать. Оно самое: «Оба старичка, по старинному обычаю старосветских помещиков, очень любили покушать»).
Не стану потакать гневным запретам специалистов, которые считают, что персонаж, с этим своим «кушать», уподобляется прислуге. Ведь возможно, что персонаж уподобляется графине А.Г. Толстой (дочери князя Грузинского)!
Графиня часто вспоминала о Гоголе, особенно постом. Она постилась до крайней степени, любила есть тюрю из хлеба, картофеля, кваса и лука и каждый раз за этим кушаньем говорила: «И Гоголь любил кушать тюрю. Мы часто с ним ели тюрю».
В Москве, на Никитском бульваре, в семье близких ему людей - графа Александра Петровича Толстого и его супруги графини Анны Георгиевны - Гоголь обрел свое последнее пристанище.
Если по ссылке (внутри пять десятков ссылок) - КУШАТЬ зайти в гости к Гоголю, мало не покажется.
Филологи словно забыли, что Гоголь и Пушкин оставили «следы». С удовольствием реабилитирую слово «кушать», несправедливо опозоренное надменными филологами))
Обращаюсь к самому Гоголю.
• Нежин 13 сентября 1827.
Любезнейший дядюшка Павел Петрович!
...Помните ли, как мы бракованые арбузы отправляли на тот стол? Кушаете ли до сих пор дыни? ©
• Оба старичка, по старинному обычаю старосветских помещиков, очень любили покушать...
Лирическое отступление: «Вы прочтете там повесть Старосветские помещики. Старик со старухою жили да были, кушали да пили, и умерли обыкновенною смертью, вот всё ее содержание, но сердцем вашим овладеет такое уныние, когда вы закроете книгу: вы так полюбите этого почтенного Афанасия Ивановича и Пульхерию Ивановну, так свыкнетесь с ними, что они займут в вашей памяти место подле самых близких родственников и друзей ваших, и вы всегда будете обращаться к ним с любовию. Прекрасная идиллия и элегия. Из письма Погодина
• Добчинский. Марья Антоновна! (подходит к ее ручке.) Честь имею поздравить. Теперь вы будете в большом, в большом счастии, в золотом платьи ходить и деликатные разные супы кушать, очень забавно будете проводить время...
• Хозяйка очень часто обращалась к Чичикову с словами: «Вы ничего не кушаете, вы очень мало взяли».
• Учитель имелъ удивительно умильный видъ, когда изволилъ молчать или кушать… весь переселялся въ тарелку… чинно, завесившись салфеткой, отправлялъ всеобщiй процессъ житейскаго насыщенiя.
• - А ваш "Царь Салтан", Александр Сергеевич, скоро ли поспеет?
- Сегодня как раз окончил. Угодно выслушать?
- Пожалуйста!
- Не подняться ли нам наверх в мой кабинет? Ты, Natalie, тем временем, может быть, распорядишься насчет обеда? Николай Васильевич ведь нынче кушает с нами. ©
• В 1258 собрание кортесов заметило Альфонсу X простым языком прежнего времени, что ему и его супруге довольно для пропитания 150 мараведи в сутки, но не более, и чтобы король сказал своим кушать умереннее.
• «Кушай, кушай, сынку мой! ешь на здоровье, ешь, я не мешаю тебе! Голубчик мой! Мы с тобою только раз христосовались. Похристосуемся, мое серденько, похристосуемся!..» ©
• - Да вы, батюшка, не служили ли в военной службе?
- Нет, - отвечал Чичиков довольно лукаво, - служил по статской.
- По статской? - повторил Плюшкин и стал жевать губами, как будто что-нибудь кушал. - Да ведь как же? Ведь это вам самим-то в убыток?
• …А там, у закрытых окон, действительно, стояло уже несколько воспитанниц среднего возраста - учениц его, которые обрадовались ему точно так же, как он им, и на поклон его весело ему закивали… А за окнами продолжали следить за ним:
- Mesdames! Смотрите, Гоголь! Он жив, слава Богу!
Когда в начале сентября двери института наконец открылись, Гоголь застал в приемной трогательную группу: несколько классных дам обступили какую-то молоденькую барышню в глубоком трауре, горько плачущую…
- Ведь это дочь нашего бедного, милого Вальпульского!
- Немецкого учителя? Да разве он умер?
- Умер, умер от этой ужасной холеры! Так же, как и француз Бавион; но Бавиона не так уж жалко: он учил у нас недавно….
- А как же старик Вальпульский-то не уберегся?
- Да он сам сглазил: "Если холера может приключиться от кваса и ботвиньи, - говорил он нам, прощаясь, - то я наверное помру, потому что не могу жить летом без ботвиньи". - "Нет-нет, пожалуйста, не кушайте ее!" - закричали мы. А вот оно так и вышло!
===
ГАСТРОНОМ
Василий Игнатьевич Любич-Романович:
[В гимназии] он постоянно сосал медовые пряники, ел сладости и пил грушевый квас, который был его любимым напитком. Гоголь и сам его приготовлял из моченых лесных груш или покупал его на городском базаре у баб-хохлушек, таких же неряшливых, как и он сам. Но его ничуть это не стесняло, и он с наслаждением поедал все, что приобретал тут, как съедобное.
Александра Осиповна Смирнова:
Гоголь любил лакомиться, и у него в карманах, особенно в детстве, всегда были какие-либо пряники, леденцы и т. п. Живя в гостинице, он никогда не позволял прислуге уносить поданный к чаю сахар, а собирал его, прятал где-нибудь в ящике и порою грыз куски за работою или разговором. «Зачем, - говорил он, - оставлять его хозяину гостиницы? Ведь мы за него уплатили». Происходило это, конечно, не от скупости. Гоголь никогда не был скупым.
Михаил Петрович Погодин:
Запас отличного чаю у него никогда не переводился, но главным делом для него было набирать различные печенья к чаю. И где он отыскивал всякие крендельки, булочки, сухарики, - это уже только знал он, и никто более. Всякий день являлось что-нибудь новое, которое он давал сперва всем отведывать, и очень был рад, если кто находил по вкусу и одобрял выбор какою-нибудь особенною фразою. Ничем более нельзя было сделать ему удовольствия.
Елизавета Васильевна Гоголь (в замужестве Быкова):
Впрочем, он и сам был большой лакомка, и иногда один съедал целую банку варенья, и если я в это время прошу у него слишком много, то он всегда говорил: «Погоди, я вот лучше покажу тебе, как ест один мой знакомый, смотри - вот так, а другой - этак» и т. д. И пока я занималась представлением и смеялась, он съедал всю банку.
Ольга Васильевна Гоголь (в замужестве Головня):
Я стала примечать, что он любит, то приготовляла ему. За обедом я ставила перед его прибором две маленькие вазы варенья, какие он любил <…>.
Вера Александровна Нащокина:
Любил всякие малороссийские кушанья, особенно галушки, что у нас часто для него готовили.
Дмитрий Михайлович Погодин:
Особенно хорошее расположение духа вызывали в нем любимые им макароны; он тут же за обедом и приготовлял их, не доверяя этого никому. Потребует себе большую миску и с искусством истинного гастронома начнет перебирать их по макаронке, опустит в дымящуюся миску сливочного масла, тертого сыру, перетрясет все вместе и, открыв крышку, с какой-то особенно веселой улыбкой, обведя глазами всех сидящих за столом, воскликнет: «Ну, теперь ратуйте, людие!»
Иван Федорович Золотарев:
Из наиболее любимых Гоголем блюд было козье молоко, которое он варил сам особым способом, прибавляя туда рому (последний он возил с собой во флаконе). Эту стряпню он называл гоголь-моголем и часто, смеясь, говорил: «Гоголь любит гоголь-моголь».
Михаил Александрович Максимович:
На станциях он покупал молоко, снимал сливки и очень искусно делал из них масло с помощью деревянной ложки. В этом занятии он находил столько же удовольствия, как и в собирании цветов.
Лев Иванович Арнольди:
Гоголь стал заказывать обед, выдумал какое-то новое блюдо из ягод, муки, сливок и еще чего-то, помню только, что оно вовсе не было вкусно.
Павел Васильевич Анненков:
Между тем мы подошли к дилижансу: там уже впрягали лошадей, и пассажиры начали суетиться около мест своих. «А что, разве вы и в самом деле останетесь без обеда?» - спросил я. «Да, кстати, хорошо, что напомнили: нет ли здесь где кондитерской или пирожной?» Пирожная была под рукою. Гоголь выбрал аккуратно десяток сладких пирожков, с яблоками, черносливом и вареньем, велел их завернуть в бумагу и потащил с собой этот обед, который, конечно, не был способен укрепить его силы.
Михаил Петрович Погодин:
Расскажу еще кстати один анекдот о Гоголе. После чаю он обыкновенно водил нас по Риму, и к двум часам приводил в гостиницу Лепри на Корсо или к Scalinata, близ Piazza di Spagna, обедать; но сам никогда ничего не ел, говоря, что не имеет аппетита и что только часам к шести может что-нибудь проглотить. Так он оставлял нас, и мы после обеда шли к Шевыреву или к учителю, который давал нам итальянские уроки. Так продолжалось недели две. Однажды вечером встретился я у княгини Волконской с Бруни и разговорился о Гоголе.
- «Как жаль, - сказал я, - что здоровье его так медленно поправляется!»
- «Да чем же он болен?» - спрашивает меня с удивлением Бруни.
- «Как чем? - отвечаю я. - Разве вы ничего не знаете? У него желудок расстроен; он не может есть ничего».
«Как не может, что вы говорите? - воскликнул Бруни, захохотав изо всех сил. - Да мы ходим нарочно смотреть на него иногда за обедом, чтоб возбуждать в себе аппетит: он ест за четверых. Приходите, когда угодно, около шести часов к Фалькони». Отправились мы гурьбой на другой день к Фалькони. Это была маленькая, тесненькая траттория, в захолустье, вроде наших харчевен, если и почище, то немного.
Но Фалькони славился отличной, свежей провизией. Мы пришли и заперлись наглухо в одной каморке подле Гоголевой залы, сказав, что хотим попировать особо, и спросили себе бутылку Дженсано. К шести часам, слышим, действительно, является Гоголь. Мы смотрим через перегородку.
Проворные мальчуганы, camerieri, привыкшие к нему, смотрят в глаза и дожидаются его приказаний. Он садится за стол и приказывает: макарон, сыру, масла, уксусу, сахару, горчицы, равиоли, брокколи…
Мальчуганы начинают бегать и носить к нему то то, то другое. Гоголь, с сияющим лицом, принимает все из их рук за столом, в полном удовольствии, и распоряжается: раскладывает перед собой все припасы, - груды перед ним возвышаются всякой зелени, куча склянок со светлыми жидкостями, все в цветах, лаврах и миртах. Вот приносятся макароны в чашке, открывается крышка, пар повалил оттуда клубом.
Гоголь бросает масло, которое тотчас расплывается, посыпает сыром, становится в позу, как жрец, готовящийся совершать жертвоприношение, берет ножик и начинает разрезывать… В эту минуту наша дверь с шумом растворяется. С хохотом мы все бежим к Гоголю.
- «Так-то, брат, - восклицаю я, - аппетит у тебя нехорош, желудок расстроен? Для кого же ты это все наготовил?»
Гоголь на минуту сконфузился, но потом тотчас нашелся и отвечал с досадою: «Ну, что вы кричите, разумеется, у меня аппетита настоящего нет. Это аппетит искусственный, я нарочно стараюсь возбудить его чем-нибудь, да черта с два, возбужу, как бы не так! Буду есть, да нехотя, и все как будто ничего не ел. Садитесь же лучше со мной; я вас угощу».
- «Ну, так угости. Мы хоть и пообедали, но твои искусственные приготовления такие аппетитные…»
- «Чего же вы хотите? Эй, камериере, принеси!» - и пошел, и пошел: agrodolce, di cigno, pelustro, testa di suppa Inglese, moscatello, и пр., и пр. Началось пирование, очень веселое. Гоголь уписывал за четверых и все доказывал, что это так, что это все ничего не значит, и желудок у него расстроен.
Павел Васильевич Анненков:
Гоголь (в Риме, в 1841 г. - Сост.) поразил меня, однако, капризным, взыскательным обращением своим с прислужником. Раза два менял он блюдо риса, находя его то переваренным, то недоваренным, и всякий раз прислужник переменял блюдо с добродушной улыбкой, как человек, уже свыкшийся с прихотями странного форестьера (иностранца), которого он называл синьором Николо. Получив, наконец, тарелку риса по своему вкусу, Гоголь приступил к ней с необычайною алчностью, наклонясь так, что длинные волосы его упали на самое блюдо, и поглощая ложку за ложкой со страстью и быстротой, какими, говорят, обыкновенно отличаются за столом люди, расположенные к ипохондрии. <…>
Почти каждое утро заставал я его в кофейной «Del buon gusto», отдыхающим на диване после завтрака, состоявшего из доброй чашки крепкого кофе и жирных сливок, за которые почасту происходили у него ссоры с прислужниками кофейни <…>.
Лев Иванович Арнольди:
Гоголь любил хорошо поесть и в состоянии был, как Петух, толковать с поваром целый час о какой-нибудь кулебяке; наедался очень часто до того, что бывал болен; о малороссийских варениках и пампушках говорил с наслаждением и так увлекательно, что у мертвого рождался аппетит; в Италии сам бегал на кухню и учился приготовлять макароны. А между тем очень редко позволял себе такие увлечения и был в состоянии довольствоваться самою скудною пищей, и постился иногда как самый строгий отшельник, а во время говенья почти ничего не ел.
Пантелеймон Александрович Кулиш:
За столом судил о винах с большими подробностями, хотя не обнаруживал никакого пристрастия к ним.
Александр Павлович Толченов:
Перед обедом Гоголь выпивал рюмку водки, во время обеда рюмку хереса, а так как собеседники его никогда не обедали без шампанского, то после обеда - бокал шампанского.
Ольга Васильевна Гоголь (в замужестве Головня):
Водку он просил настаивать на белой нехворощи; говорил, что она полезна.
Со слов Александра Семеновича Данилевского:
Обедая в гостинице (в 1836 г., в Бремене. - Сост.) вместе с Данилевским, Гоголь неожиданно сказал ему торжественным тоном: «Потребуем старого, старого рейнвейна». Но вино ни ему, ни Данилевскому не понравилось вовсе. По воспоминанию Данилевского, оно было слишком «capiteux» (крепко) и не понравилось также соседям, бывшим с ними вместе за табль-дотом. За это удовольствие путешественники должны были заплатить наполеондор (20 франков) - цена довольно внушительная. По словам Данилевского, оба они далеко не обладали хорошими средствами и вообще ездили очень экономно, но тут решились непременно испробовать этот знаменитый рейнвейн.
Федор Васильевич Чижов:
Сходились мы в Риме по вечерам постоянно у Языкова, тогда уже очень больного, - Гоголь, Иванов и я. Наши вечера были очень молчаливы. Обыкновенно кто-нибудь из нас троих - чаще всего Иванов - приносил в кармане горячих каштанов; у Языкова стояла бутылка алеатино, и мы начинали вечер каштанами, с прихлебками вина.
Ольга Васильевна Гоголь (в замужестве Головня):
Когда поспел терн, я сказала брату: «Какая великолепная наливка из терну!» - «Как бы сделать?» - «Налить можно, но не скоро поспеет». - «Так сделаем скороспелку». Велел принести новый горшок, положил полный горшок терна, потом налил водку, накрыл ее, замазал тестом, велел поставить в печь, в такую, как хлеб сажают. На другой день вынули, поставили, пока простыло. Вечером открыли: цвет великолепный, и на вкус ему очень понравилось.
Александр Михайлович Щепкин (1828-1885), сын актера М.С. Щепкина:
Винам он давал, по словам М.С. (Щепкина. - Сост.), названия «Квартального» и «Городничего», как добрых распорядителей, устрояющих и приводящих в набитом желудке все в должный порядок; а жженке, потому что зажженная горит голубым пламенем, - давал имя Бенкендорфа.
- А что? - говорил он М.С. после сытного обеда. - Не отправить ли теперь Бенкендорфа? - И они вместе приготовляли жженку.
В главе Гастроном из книги Фокина cобраны воспоминания о гастрономических пристрастиях писателя.
Но последние годы Гоголя омрачены странной болезнью.
• Из письма к князю Вяземскому:
«Италия продлила мою жизнь, но искоренить совершенно болезнь, деспотически вошедшую в состав мой и обратившуюся в натуру, она не властна. Что, если я не окончу труда моего?.. О, прочь эта ужасная мысль! Она вмещает в себе целый ад мук, которых не доведи Бог вкушать смертному».
• Однако между двумя приступами болей он производил хорошее впечатление. Его видели то молчаливым, с искаженным от боли лицом, с грустным взглядом и с рукой на животе, то он весь сиял оптимизмом, был весьма экстравагантно одет, бодро двигался, острил, звонко смеялся и кушал с аппетитом.
Завсегдатай итальянских тратторий, он вдыхал своим длинным носом запахи кухни и определял для себя заранее, какие блюда он закажет.
«Обедаю же я не в Лепре, но у Фалькона, знаешь, что у Пантеона? Где жареные бараны поспорят, без сомнения, с кавказскими, телятина более сытна, а какая-то crostata (хрустящий пирог, ит.) с вишнями способна произвести на три дня слюнотечение у самого отъявленного объедала», - писал он Данилевскому.
Едва плотно и не спеша покушав, Гоголь, если ему случалось увидеть рядом с собой посетителя, который только что приступил к обеду, тут же заказывал себе то же самое, что и тот господин и снова с аппетитом ел.
Иногда, вернувшись домой, он готовил себе какую-нибудь «вкуснятину», чтобы скрасить себе вечер: варит козье молоко, добавляя туда сахар и ром. После подобного обжорства у него начинались боли в желудке, и он клялся себе, что впредь будет придерживаться диеты.
Но, как только боли проходили, он снова предавался чревоугодию. Так и жил он, разрываемый страстью к великим идеям и роскошным обедам, с вечной любовью к Италии и ностальгией по мерзкой России, с поклонением культу красоты и желанием изображать уродство, с притязанием на искренность и необходимостью поплакаться, обманывать, раздваиваться, дабы избежать суда современников. Его друзья, считавшие, что знают его, когда виделись с ним, никогда не могли точно сказать, с кем они сегодня будут иметь дело, с жизнерадостным человеком или аскетом, с проповедником или любителем бильярда. Он терпеть не мог долго выносить одиночества.
Анри Труайя: Николай Гоголь
• Он занят был перед обедом приготовлением макарон по-итальянски и беспрестанно выходил на кухню смотреть за их приготовлением. За обедом он говорил мало и ел много.
…Чувство глубокого, беспредельного уважения семейства Аксаковых к таланту Гоголя проявлялось во внешних знаках, с ребяческой, наивной искренностью, доходившей до комизма. Перед его прибором, за обедом, стояло не простое, а розовое стекло; с него начинали подавать кушанье; ему подносили любимые макароны для пробы, которые он не совсем одобрил и стал сам мешать и посыпать сыром. И. И. Панаев. Литературные воспоминания.
***
...Духовник навещал Гоголя часто; приходский священник являлся к нему ежедневно. При нем нарочно подавали тут же кушать саго, чернослив и проч. Священник начинал первый и убеждал его есть вместе с ним.
Неохотно, немного, но употреблял он эту пищу ежедневно; потом слушал молитвы, читаемые священником. "Какие молитвы вам читать?" -- спрашивал он. "Все хорошо; читайте, читайте!"
Друзья старались подействовать на него приветом, сердечным расположением, умственным влиянием; но не было лица, которое могло бы взять над ним верх; не было лекарства, которое бы перевернуло его понятие; а у больного не было желания слушать чьи-либо советы; глотать какие-либо лекарства. Так провел он почти всю первую неделю поста.
А.Т. Тарасенков. Последние дни, 16. Шенрок, IV, 858, 853.
***
В воскресенье приходский священник убедил больного принять ложку клещевинного масла; он проглотил, но после этого перестал вовсе слушаться его и не принимал уже в последнее время никакой пищи.
А.Т. Тарасенков. Последние дни., Шенрок, IV., 858.
Д-р А. Т. Тарасенков, один из врачей, лечивших Гоголя перед смертью, оставил подробный рассказ. Статья была напечатана в "Отечественных Записках" (1856, N 12) и тогда же вышла отдельной брошюрой (Последние дни жизни Гоголя. СПб. 1857). (Второе издание 1902 г.)
Кроме того, В.И. Шенрок (Материалы, IV, 850 и сл.) напечатал эти же воспоминания по рукописи, полученной им от сына д-ра Тарасенкова. ©
Тарасенков сообщает, что последние дни своей болезни Гоголь очень мало ел; вместе со священником он кушал саго и чернослив, а накануне смерти ему давали пить бульон; следовательно, едва ли можно допускать, что Гоголь умер от истощения. Гоголь последние дни своей жизни не совершал движений, что, конечно, предохраняло его от быстрого истощения вследствие крайне недостаточного питания. Вообще странно говорить, что Гоголь, хотя очень мало, но все же кушавший, умер от голода, когда экспериментально доказано, что человек может до сорока дней оставаться без пищи. ©
***
Особую и страшную роль сыграл Отец Матвей:
Тебе известно и то, что умерщвляет страсти: поменьше, да пореже ешь, не лакомься, чай-то оставь, а кушай холодненькую водицу, да и то, когда захочется, с хлебцем. Меньше спи, меньше говори и думай о боге! (О. Матвей Константиновский -- Ф. С-чу (торговцу). Письма ржевского протоиерея О. Матфея Константиновкого. Домашняя Беседа, 1861)
Сам Гоголь высоко ценил духовное руководство отца Матфея и писал графу Толстому от 13 апреля 1848 года:
«По-моему, это умнейший человек из всех, каких я доселе знал, и если я спасусь, так это, верно, вследствие его наставлений…».
Читаю. Степанов Н.Л.: Гоголь (Жизнь замечательных людей)
Глава десятая. Конец пути. Смерть (ЖЗЛ)
***
…Но отца Матвея трудно было умилостивить.
Он продолжал укорять Гоголя в его приверженности ко всему земному.
- Не променяйте бога на диавола, а мир сей на царство небесное, - грозно провозглашал он. - Миг один здесь повеселитесь, а вовеки будете плакать! Помните о смерти - легче жить будет. А смерть забудете и бога забудете! Если здесь украсишь душу свою чистотою, - гремел отец Матвей, незаметно переходя на "ты" и видя в Гоголе жертву греха, погрязшую в заблуждениях, - и говением, то и там она явится чистою. Тебе известно и то, что умерщвляет страсти: поменьше, да пореже ешь, не лакомься, чай-то оставь, а кушай холодненькую водицу, да и то, когда захочется, с хлебцем. Меньше спи, меньше говори и думай о боге!
Гоголь попробовал сослаться на свое слабое здоровье.
- Слабость тела не может нас удерживать от лощения, - увещевал расходившийся попик. - Какая у нас забота? Для чего нам нужны силы?.. Много званых, да мало избранных! Вспомните Пушкина - великий он был грешник и язычник! Так и погиб нераскаянным.
Упоминание о Пушкине потрясло Гоголя. Неужели его память не священна для всякого русского? Он попробовал запротестовать.
- Отрекись от Пушкина, - яростно потребовал отец Матвей. - "Ибо, - как сказал в своем послании апостол Павел, - призвал нас бог не к нечистоте, а к святости. Итак непокорный непокорен не человеку, но богу, который дал нам духа своего святаго!"
Гоголь испуганно замолчал. Мысль о Пушкине мучила и сжигала его.
Ведь Пушкину он обязан всем лучшим, что было в нем.
- «Если же у кого из вас недостает мудрости, - говорит апостол Иаков, - гремел голос отца Матвея, - да просит у бога!.. Но да просит с верою, нимало не сомневаясь, потому что сомневающийся подобен морской волне, ветром поднимаемой и развеваемой!»
- Довольно! Оставьте! - в ужасе закричал Гоголь. - Я не могу долее слушать, слишком страшно!..
Отец Матвей недовольно смолк. На следующий день он собрался к себе в Ржев, и все уговоры графа и Гоголя не смогли поколебать его. Гоголь отправился проводить на станцию.
По дороге он просил прощения у священника в том, что оскорбил его. Отец Матвей сухо попрощался и уехал.
Наступила масленица. Гоголь обложился книгами духовного содержания, бросил литературную работу, стал мало есть, хотя и жестоко страдал от отсутствия привычной пищи. Свое пощение он не ограничил одною пищей, но и сон умерил до крайности. После продолжительной ночной молитвы он рано вставал, шел к заутрене и, возвратясь из церкви, принимался за чтение молитвенника. Он изучил церковный устав и старался всемерно соблюдать его, делая даже больше того, что предписывалось уставом. За обедом он съедал только несколько ложек овсяного супа на воде или капустного рассола.
Когда ему предлагали покушать что-нибудь другое, он отказывался, ссылаясь на болезнь.
С каждым днем он слабел, ему все труднее было выходить из дому.
http://gogol-lit.ru/gogol/bio/stepanov-gogol-zhzlyudej/smert.htm
ВОТ ТАКИЕ БЫВАЮТ ОНИ, ОРТОДОКСЫ-ФАНАТИКИ. Перепутал отец Матвей гениального и мнительного Гоголя с монахом, который по зову сердца уходит в монастырь.
А Пушкин для Гоголя?
• В Петербурге сблизился он с Пушкиным. Дружба эта оставила на всей жизни Гоголя неизгладимый след. Он благоговел перед Пушкиным. «Тайный трепет невкушаемого на земле удовольствия обнимал мою душу... Ничего не предпринимал я без его совета».
- «О, Пушкин, Пушкин! -- вспомнит он впоследствии. -- Какой прекрасный сон удалось мне видеть в жизни!»
Мережковский Д. С.: Гоголь. http://gogol-lit.ru/gogol/bio/merezhkovskij-gogol-2.htm
P.S.
Графиня Толстая, как и ее муж, отличалась необыкновенной добротой.
Ее благотворительность была известна в Москве, где она, овдовев, провела последние годы своей жизни.
Тертий Филиппов сообщает, что в доме графини жили на хлебах крестьянские девицы, бывшие крепостные.
В Нижегородской губернии на ее средства были устроены приют и училище для сирот.
Знаменитой Дивеевской обители она пожертвовала тридцать две десятины земли на огород.
Крупные суммы денег графиня передала в Донской монастырь и в Зосимовскую пустынь (основанную старцем Зосимой Верховским под Москвой на земле родственников Толстых - Грузинской царевны Фамари и царевича Ираклия).
В Москве при церкви св. великомученика Георгия в Грузинах ею был основан и содержался приют для престарелых лиц духовного звания - так называемый Георгиевский дом (открыт в 1864 году).
Свой большой дом на Садово-Кудринской (с церковью, флигелями и садом), стоимостью свыше ста тысяч рублей, она отказала в пользу московского духовенства. Здесь, согласно ее воле, был устроен приют для священников, названный «Александровским» (в память графа Александра Петровича).
В приютской церкви Покрова Божией Матери в Кудрине она «оставила все свои драгоценные иконы, всю утварь и ризницу, за исключением лишь ковчега с мощами грузинских святых, который должен был быть передан согласно завещанию в один из грузинских женских монастырей».
Погребена графиня Анна Георгиевна рядом с супругом в Донском монастыре. ©
«Если б судьба не сделала Гоголя великим поэтом, то он был бы непременно артистом-поваром» (Сергей Аксаков).
Чудится, здесь у меня будет многабукв (и этих-то мало), которые не всякому по плечу))
Он страстно любил Италию («Никто не знал Рим так хорошо, как Гоголь. Не было итальянского историка или хроники, которую он не прочел ©), и обожал Гоголь макароны, любил готовить и угощать: Открыв крышку, с какой-то особенно веселой улыбкой, обведя глазами всех сидящих за столом, воскликнет: «Ну, теперь ратуйте, людие!»
Из книги Сергея Тимофеевича Аксакова:
…часа за два до обеда, вдруг прибегает к нам Гоголь (меня не было дома), вытаскивает из карманов макароны, сыр пармезан и даже сливочное масло и просит, чтоб призвали повара и растолковали ему, как сварить макароны. В обыкновенное время обеда Гоголь приехал к нам с Щепкиным, но меня опять не было дома...
Я возвратился весел домой, где Гоголь и Щепкин уже давно меня ожидали. Гоголь встретил меня следующими словами: «Вы теперь сироты, и я привез макарон, сыру и масла, чтоб вас утешить…
Когда подали макароны, которые, по приказанию Гоголя, не были доварены, он сам принялся стряпать.
Стоя на ногах перед миской, он засучил обшлага и с торопливостью, и в то же время с аккуратностью, положил сначала множество масла и двумя, соусными ложками принялся мешать макароны, потом положил соли, потом перцу и, наконец, сыр и продолжал долго мешать.
Нельзя было без смеха и удивления смотреть на Гоголя; он так от всей души занимался этим делом, как будто оно было его любимое ремесло, и я подумал, что если б судьба не сделала Гоголя великим поэтом, то он был бы непременно артистом-поваром. Как скоро оказался признак, что макароны готовы, то есть когда распустившийся сыр начал тянуться нитками, Гоголь с великою торопливостью заставил нас положить себе на тарелки макарон и кушать.
Макароны точно были очень вкусны, но многим показались не доварены и слишком посыпаны перцем; но Гоголь находил их очень удачными, ел много и не чувствовал потом никакой тягости, на которую некоторые потом жаловались.
• Гоголь очень опоздал к обеду, что впоследствии нередко с ним случалось. Мне было досадно, что гости мои так долго голодали, и в пять часов я велел подавать кушать; но в самое это время увидели мы Гоголя, который шел пешком через всю Сенную площадь к нашему дому.
• ……Гоголь опять делал макароны и был очень весел и забавен.
Соллогуб держал себя очень скромно, ел за троих и не позволял себе никаких выходок, которые могли бы назваться неучтивостью по нашим понятиям и которыми он очень известен в так называемом большом кругу.
С этого дня Гоголь уже обыкновенно по субботам приготовлял макароны. Он приходил к нам почти всякий день и обедал раза три в неделю, но всегда являлся неожиданно.
В это время мы узнали, что Гоголь очень много работал, но сам он ничего о том не говорил. Он приходил к нам отдыхать от своих творческих трудов, поговорить вздор, пошутить, поиграть на бильярде, на котором, разумеется, играть совершенно не умел, но Константину удавалось иногда затягивать его в серьезные разговоры об искусстве вообще. (С.Т.Аксаков) ©
• Он часто шутил в то время, и его шутки, которых передать нет никакой возможности, были так оригинальны и забавны, что неудержимый смех одолевал всех, кто его слушал; сам же он всегда шутил не улыбаясь.
С этого, собственно, времени началась наша тесная дружба. Гоголь бывал у нас почти каждый день...
С.Т.Аксаков. Знакомство с Гоголем
Не стану сейчас касаться причин ужасной смерти великого Гоголя: под конец жизни он уморил себя голодом. А как любил он покушать! Именно - покушать. Оно самое: «Оба старичка, по старинному обычаю старосветских помещиков, очень любили покушать»).
Не стану потакать гневным запретам специалистов, которые считают, что персонаж, с этим своим «кушать», уподобляется прислуге. Ведь возможно, что персонаж уподобляется графине А.Г. Толстой (дочери князя Грузинского)!
Графиня часто вспоминала о Гоголе, особенно постом. Она постилась до крайней степени, любила есть тюрю из хлеба, картофеля, кваса и лука и каждый раз за этим кушаньем говорила: «И Гоголь любил кушать тюрю. Мы часто с ним ели тюрю».
В Москве, на Никитском бульваре, в семье близких ему людей - графа Александра Петровича Толстого и его супруги графини Анны Георгиевны - Гоголь обрел свое последнее пристанище.
Если по ссылке (внутри пять десятков ссылок) - КУШАТЬ зайти в гости к Гоголю, мало не покажется.
Филологи словно забыли, что Гоголь и Пушкин оставили «следы». С удовольствием реабилитирую слово «кушать», несправедливо опозоренное надменными филологами))
Обращаюсь к самому Гоголю.
• Нежин 13 сентября 1827.
Любезнейший дядюшка Павел Петрович!
...Помните ли, как мы бракованые арбузы отправляли на тот стол? Кушаете ли до сих пор дыни? ©
• Оба старичка, по старинному обычаю старосветских помещиков, очень любили покушать...
Лирическое отступление: «Вы прочтете там повесть Старосветские помещики. Старик со старухою жили да были, кушали да пили, и умерли обыкновенною смертью, вот всё ее содержание, но сердцем вашим овладеет такое уныние, когда вы закроете книгу: вы так полюбите этого почтенного Афанасия Ивановича и Пульхерию Ивановну, так свыкнетесь с ними, что они займут в вашей памяти место подле самых близких родственников и друзей ваших, и вы всегда будете обращаться к ним с любовию. Прекрасная идиллия и элегия. Из письма Погодина
• Добчинский. Марья Антоновна! (подходит к ее ручке.) Честь имею поздравить. Теперь вы будете в большом, в большом счастии, в золотом платьи ходить и деликатные разные супы кушать, очень забавно будете проводить время...
• Хозяйка очень часто обращалась к Чичикову с словами: «Вы ничего не кушаете, вы очень мало взяли».
• Учитель имелъ удивительно умильный видъ, когда изволилъ молчать или кушать… весь переселялся въ тарелку… чинно, завесившись салфеткой, отправлялъ всеобщiй процессъ житейскаго насыщенiя.
• - А ваш "Царь Салтан", Александр Сергеевич, скоро ли поспеет?
- Сегодня как раз окончил. Угодно выслушать?
- Пожалуйста!
- Не подняться ли нам наверх в мой кабинет? Ты, Natalie, тем временем, может быть, распорядишься насчет обеда? Николай Васильевич ведь нынче кушает с нами. ©
• В 1258 собрание кортесов заметило Альфонсу X простым языком прежнего времени, что ему и его супруге довольно для пропитания 150 мараведи в сутки, но не более, и чтобы король сказал своим кушать умереннее.
• «Кушай, кушай, сынку мой! ешь на здоровье, ешь, я не мешаю тебе! Голубчик мой! Мы с тобою только раз христосовались. Похристосуемся, мое серденько, похристосуемся!..» ©
• - Да вы, батюшка, не служили ли в военной службе?
- Нет, - отвечал Чичиков довольно лукаво, - служил по статской.
- По статской? - повторил Плюшкин и стал жевать губами, как будто что-нибудь кушал. - Да ведь как же? Ведь это вам самим-то в убыток?
• …А там, у закрытых окон, действительно, стояло уже несколько воспитанниц среднего возраста - учениц его, которые обрадовались ему точно так же, как он им, и на поклон его весело ему закивали… А за окнами продолжали следить за ним:
- Mesdames! Смотрите, Гоголь! Он жив, слава Богу!
Когда в начале сентября двери института наконец открылись, Гоголь застал в приемной трогательную группу: несколько классных дам обступили какую-то молоденькую барышню в глубоком трауре, горько плачущую…
- Ведь это дочь нашего бедного, милого Вальпульского!
- Немецкого учителя? Да разве он умер?
- Умер, умер от этой ужасной холеры! Так же, как и француз Бавион; но Бавиона не так уж жалко: он учил у нас недавно….
- А как же старик Вальпульский-то не уберегся?
- Да он сам сглазил: "Если холера может приключиться от кваса и ботвиньи, - говорил он нам, прощаясь, - то я наверное помру, потому что не могу жить летом без ботвиньи". - "Нет-нет, пожалуйста, не кушайте ее!" - закричали мы. А вот оно так и вышло!
===
ГАСТРОНОМ
Василий Игнатьевич Любич-Романович:
[В гимназии] он постоянно сосал медовые пряники, ел сладости и пил грушевый квас, который был его любимым напитком. Гоголь и сам его приготовлял из моченых лесных груш или покупал его на городском базаре у баб-хохлушек, таких же неряшливых, как и он сам. Но его ничуть это не стесняло, и он с наслаждением поедал все, что приобретал тут, как съедобное.
Александра Осиповна Смирнова:
Гоголь любил лакомиться, и у него в карманах, особенно в детстве, всегда были какие-либо пряники, леденцы и т. п. Живя в гостинице, он никогда не позволял прислуге уносить поданный к чаю сахар, а собирал его, прятал где-нибудь в ящике и порою грыз куски за работою или разговором. «Зачем, - говорил он, - оставлять его хозяину гостиницы? Ведь мы за него уплатили». Происходило это, конечно, не от скупости. Гоголь никогда не был скупым.
Михаил Петрович Погодин:
Запас отличного чаю у него никогда не переводился, но главным делом для него было набирать различные печенья к чаю. И где он отыскивал всякие крендельки, булочки, сухарики, - это уже только знал он, и никто более. Всякий день являлось что-нибудь новое, которое он давал сперва всем отведывать, и очень был рад, если кто находил по вкусу и одобрял выбор какою-нибудь особенною фразою. Ничем более нельзя было сделать ему удовольствия.
Елизавета Васильевна Гоголь (в замужестве Быкова):
Впрочем, он и сам был большой лакомка, и иногда один съедал целую банку варенья, и если я в это время прошу у него слишком много, то он всегда говорил: «Погоди, я вот лучше покажу тебе, как ест один мой знакомый, смотри - вот так, а другой - этак» и т. д. И пока я занималась представлением и смеялась, он съедал всю банку.
Ольга Васильевна Гоголь (в замужестве Головня):
Я стала примечать, что он любит, то приготовляла ему. За обедом я ставила перед его прибором две маленькие вазы варенья, какие он любил <…>.
Вера Александровна Нащокина:
Любил всякие малороссийские кушанья, особенно галушки, что у нас часто для него готовили.
Дмитрий Михайлович Погодин:
Особенно хорошее расположение духа вызывали в нем любимые им макароны; он тут же за обедом и приготовлял их, не доверяя этого никому. Потребует себе большую миску и с искусством истинного гастронома начнет перебирать их по макаронке, опустит в дымящуюся миску сливочного масла, тертого сыру, перетрясет все вместе и, открыв крышку, с какой-то особенно веселой улыбкой, обведя глазами всех сидящих за столом, воскликнет: «Ну, теперь ратуйте, людие!»
Иван Федорович Золотарев:
Из наиболее любимых Гоголем блюд было козье молоко, которое он варил сам особым способом, прибавляя туда рому (последний он возил с собой во флаконе). Эту стряпню он называл гоголь-моголем и часто, смеясь, говорил: «Гоголь любит гоголь-моголь».
Михаил Александрович Максимович:
На станциях он покупал молоко, снимал сливки и очень искусно делал из них масло с помощью деревянной ложки. В этом занятии он находил столько же удовольствия, как и в собирании цветов.
Лев Иванович Арнольди:
Гоголь стал заказывать обед, выдумал какое-то новое блюдо из ягод, муки, сливок и еще чего-то, помню только, что оно вовсе не было вкусно.
Павел Васильевич Анненков:
Между тем мы подошли к дилижансу: там уже впрягали лошадей, и пассажиры начали суетиться около мест своих. «А что, разве вы и в самом деле останетесь без обеда?» - спросил я. «Да, кстати, хорошо, что напомнили: нет ли здесь где кондитерской или пирожной?» Пирожная была под рукою. Гоголь выбрал аккуратно десяток сладких пирожков, с яблоками, черносливом и вареньем, велел их завернуть в бумагу и потащил с собой этот обед, который, конечно, не был способен укрепить его силы.
Михаил Петрович Погодин:
Расскажу еще кстати один анекдот о Гоголе. После чаю он обыкновенно водил нас по Риму, и к двум часам приводил в гостиницу Лепри на Корсо или к Scalinata, близ Piazza di Spagna, обедать; но сам никогда ничего не ел, говоря, что не имеет аппетита и что только часам к шести может что-нибудь проглотить. Так он оставлял нас, и мы после обеда шли к Шевыреву или к учителю, который давал нам итальянские уроки. Так продолжалось недели две. Однажды вечером встретился я у княгини Волконской с Бруни и разговорился о Гоголе.
- «Как жаль, - сказал я, - что здоровье его так медленно поправляется!»
- «Да чем же он болен?» - спрашивает меня с удивлением Бруни.
- «Как чем? - отвечаю я. - Разве вы ничего не знаете? У него желудок расстроен; он не может есть ничего».
«Как не может, что вы говорите? - воскликнул Бруни, захохотав изо всех сил. - Да мы ходим нарочно смотреть на него иногда за обедом, чтоб возбуждать в себе аппетит: он ест за четверых. Приходите, когда угодно, около шести часов к Фалькони». Отправились мы гурьбой на другой день к Фалькони. Это была маленькая, тесненькая траттория, в захолустье, вроде наших харчевен, если и почище, то немного.
Но Фалькони славился отличной, свежей провизией. Мы пришли и заперлись наглухо в одной каморке подле Гоголевой залы, сказав, что хотим попировать особо, и спросили себе бутылку Дженсано. К шести часам, слышим, действительно, является Гоголь. Мы смотрим через перегородку.
Проворные мальчуганы, camerieri, привыкшие к нему, смотрят в глаза и дожидаются его приказаний. Он садится за стол и приказывает: макарон, сыру, масла, уксусу, сахару, горчицы, равиоли, брокколи…
Мальчуганы начинают бегать и носить к нему то то, то другое. Гоголь, с сияющим лицом, принимает все из их рук за столом, в полном удовольствии, и распоряжается: раскладывает перед собой все припасы, - груды перед ним возвышаются всякой зелени, куча склянок со светлыми жидкостями, все в цветах, лаврах и миртах. Вот приносятся макароны в чашке, открывается крышка, пар повалил оттуда клубом.
Гоголь бросает масло, которое тотчас расплывается, посыпает сыром, становится в позу, как жрец, готовящийся совершать жертвоприношение, берет ножик и начинает разрезывать… В эту минуту наша дверь с шумом растворяется. С хохотом мы все бежим к Гоголю.
- «Так-то, брат, - восклицаю я, - аппетит у тебя нехорош, желудок расстроен? Для кого же ты это все наготовил?»
Гоголь на минуту сконфузился, но потом тотчас нашелся и отвечал с досадою: «Ну, что вы кричите, разумеется, у меня аппетита настоящего нет. Это аппетит искусственный, я нарочно стараюсь возбудить его чем-нибудь, да черта с два, возбужу, как бы не так! Буду есть, да нехотя, и все как будто ничего не ел. Садитесь же лучше со мной; я вас угощу».
- «Ну, так угости. Мы хоть и пообедали, но твои искусственные приготовления такие аппетитные…»
- «Чего же вы хотите? Эй, камериере, принеси!» - и пошел, и пошел: agrodolce, di cigno, pelustro, testa di suppa Inglese, moscatello, и пр., и пр. Началось пирование, очень веселое. Гоголь уписывал за четверых и все доказывал, что это так, что это все ничего не значит, и желудок у него расстроен.
Павел Васильевич Анненков:
Гоголь (в Риме, в 1841 г. - Сост.) поразил меня, однако, капризным, взыскательным обращением своим с прислужником. Раза два менял он блюдо риса, находя его то переваренным, то недоваренным, и всякий раз прислужник переменял блюдо с добродушной улыбкой, как человек, уже свыкшийся с прихотями странного форестьера (иностранца), которого он называл синьором Николо. Получив, наконец, тарелку риса по своему вкусу, Гоголь приступил к ней с необычайною алчностью, наклонясь так, что длинные волосы его упали на самое блюдо, и поглощая ложку за ложкой со страстью и быстротой, какими, говорят, обыкновенно отличаются за столом люди, расположенные к ипохондрии. <…>
Почти каждое утро заставал я его в кофейной «Del buon gusto», отдыхающим на диване после завтрака, состоявшего из доброй чашки крепкого кофе и жирных сливок, за которые почасту происходили у него ссоры с прислужниками кофейни <…>.
Лев Иванович Арнольди:
Гоголь любил хорошо поесть и в состоянии был, как Петух, толковать с поваром целый час о какой-нибудь кулебяке; наедался очень часто до того, что бывал болен; о малороссийских варениках и пампушках говорил с наслаждением и так увлекательно, что у мертвого рождался аппетит; в Италии сам бегал на кухню и учился приготовлять макароны. А между тем очень редко позволял себе такие увлечения и был в состоянии довольствоваться самою скудною пищей, и постился иногда как самый строгий отшельник, а во время говенья почти ничего не ел.
Пантелеймон Александрович Кулиш:
За столом судил о винах с большими подробностями, хотя не обнаруживал никакого пристрастия к ним.
Александр Павлович Толченов:
Перед обедом Гоголь выпивал рюмку водки, во время обеда рюмку хереса, а так как собеседники его никогда не обедали без шампанского, то после обеда - бокал шампанского.
Ольга Васильевна Гоголь (в замужестве Головня):
Водку он просил настаивать на белой нехворощи; говорил, что она полезна.
Со слов Александра Семеновича Данилевского:
Обедая в гостинице (в 1836 г., в Бремене. - Сост.) вместе с Данилевским, Гоголь неожиданно сказал ему торжественным тоном: «Потребуем старого, старого рейнвейна». Но вино ни ему, ни Данилевскому не понравилось вовсе. По воспоминанию Данилевского, оно было слишком «capiteux» (крепко) и не понравилось также соседям, бывшим с ними вместе за табль-дотом. За это удовольствие путешественники должны были заплатить наполеондор (20 франков) - цена довольно внушительная. По словам Данилевского, оба они далеко не обладали хорошими средствами и вообще ездили очень экономно, но тут решились непременно испробовать этот знаменитый рейнвейн.
Федор Васильевич Чижов:
Сходились мы в Риме по вечерам постоянно у Языкова, тогда уже очень больного, - Гоголь, Иванов и я. Наши вечера были очень молчаливы. Обыкновенно кто-нибудь из нас троих - чаще всего Иванов - приносил в кармане горячих каштанов; у Языкова стояла бутылка алеатино, и мы начинали вечер каштанами, с прихлебками вина.
Ольга Васильевна Гоголь (в замужестве Головня):
Когда поспел терн, я сказала брату: «Какая великолепная наливка из терну!» - «Как бы сделать?» - «Налить можно, но не скоро поспеет». - «Так сделаем скороспелку». Велел принести новый горшок, положил полный горшок терна, потом налил водку, накрыл ее, замазал тестом, велел поставить в печь, в такую, как хлеб сажают. На другой день вынули, поставили, пока простыло. Вечером открыли: цвет великолепный, и на вкус ему очень понравилось.
Александр Михайлович Щепкин (1828-1885), сын актера М.С. Щепкина:
Винам он давал, по словам М.С. (Щепкина. - Сост.), названия «Квартального» и «Городничего», как добрых распорядителей, устрояющих и приводящих в набитом желудке все в должный порядок; а жженке, потому что зажженная горит голубым пламенем, - давал имя Бенкендорфа.
- А что? - говорил он М.С. после сытного обеда. - Не отправить ли теперь Бенкендорфа? - И они вместе приготовляли жженку.
В главе Гастроном из книги Фокина cобраны воспоминания о гастрономических пристрастиях писателя.
Но последние годы Гоголя омрачены странной болезнью.
• Из письма к князю Вяземскому:
«Италия продлила мою жизнь, но искоренить совершенно болезнь, деспотически вошедшую в состав мой и обратившуюся в натуру, она не властна. Что, если я не окончу труда моего?.. О, прочь эта ужасная мысль! Она вмещает в себе целый ад мук, которых не доведи Бог вкушать смертному».
• Однако между двумя приступами болей он производил хорошее впечатление. Его видели то молчаливым, с искаженным от боли лицом, с грустным взглядом и с рукой на животе, то он весь сиял оптимизмом, был весьма экстравагантно одет, бодро двигался, острил, звонко смеялся и кушал с аппетитом.
Завсегдатай итальянских тратторий, он вдыхал своим длинным носом запахи кухни и определял для себя заранее, какие блюда он закажет.
«Обедаю же я не в Лепре, но у Фалькона, знаешь, что у Пантеона? Где жареные бараны поспорят, без сомнения, с кавказскими, телятина более сытна, а какая-то crostata (хрустящий пирог, ит.) с вишнями способна произвести на три дня слюнотечение у самого отъявленного объедала», - писал он Данилевскому.
Едва плотно и не спеша покушав, Гоголь, если ему случалось увидеть рядом с собой посетителя, который только что приступил к обеду, тут же заказывал себе то же самое, что и тот господин и снова с аппетитом ел.
Иногда, вернувшись домой, он готовил себе какую-нибудь «вкуснятину», чтобы скрасить себе вечер: варит козье молоко, добавляя туда сахар и ром. После подобного обжорства у него начинались боли в желудке, и он клялся себе, что впредь будет придерживаться диеты.
Но, как только боли проходили, он снова предавался чревоугодию. Так и жил он, разрываемый страстью к великим идеям и роскошным обедам, с вечной любовью к Италии и ностальгией по мерзкой России, с поклонением культу красоты и желанием изображать уродство, с притязанием на искренность и необходимостью поплакаться, обманывать, раздваиваться, дабы избежать суда современников. Его друзья, считавшие, что знают его, когда виделись с ним, никогда не могли точно сказать, с кем они сегодня будут иметь дело, с жизнерадостным человеком или аскетом, с проповедником или любителем бильярда. Он терпеть не мог долго выносить одиночества.
Анри Труайя: Николай Гоголь
• Он занят был перед обедом приготовлением макарон по-итальянски и беспрестанно выходил на кухню смотреть за их приготовлением. За обедом он говорил мало и ел много.
…Чувство глубокого, беспредельного уважения семейства Аксаковых к таланту Гоголя проявлялось во внешних знаках, с ребяческой, наивной искренностью, доходившей до комизма. Перед его прибором, за обедом, стояло не простое, а розовое стекло; с него начинали подавать кушанье; ему подносили любимые макароны для пробы, которые он не совсем одобрил и стал сам мешать и посыпать сыром. И. И. Панаев. Литературные воспоминания.
***
...Духовник навещал Гоголя часто; приходский священник являлся к нему ежедневно. При нем нарочно подавали тут же кушать саго, чернослив и проч. Священник начинал первый и убеждал его есть вместе с ним.
Неохотно, немного, но употреблял он эту пищу ежедневно; потом слушал молитвы, читаемые священником. "Какие молитвы вам читать?" -- спрашивал он. "Все хорошо; читайте, читайте!"
Друзья старались подействовать на него приветом, сердечным расположением, умственным влиянием; но не было лица, которое могло бы взять над ним верх; не было лекарства, которое бы перевернуло его понятие; а у больного не было желания слушать чьи-либо советы; глотать какие-либо лекарства. Так провел он почти всю первую неделю поста.
А.Т. Тарасенков. Последние дни, 16. Шенрок, IV, 858, 853.
***
В воскресенье приходский священник убедил больного принять ложку клещевинного масла; он проглотил, но после этого перестал вовсе слушаться его и не принимал уже в последнее время никакой пищи.
А.Т. Тарасенков. Последние дни., Шенрок, IV., 858.
Д-р А. Т. Тарасенков, один из врачей, лечивших Гоголя перед смертью, оставил подробный рассказ. Статья была напечатана в "Отечественных Записках" (1856, N 12) и тогда же вышла отдельной брошюрой (Последние дни жизни Гоголя. СПб. 1857). (Второе издание 1902 г.)
Кроме того, В.И. Шенрок (Материалы, IV, 850 и сл.) напечатал эти же воспоминания по рукописи, полученной им от сына д-ра Тарасенкова. ©
Тарасенков сообщает, что последние дни своей болезни Гоголь очень мало ел; вместе со священником он кушал саго и чернослив, а накануне смерти ему давали пить бульон; следовательно, едва ли можно допускать, что Гоголь умер от истощения. Гоголь последние дни своей жизни не совершал движений, что, конечно, предохраняло его от быстрого истощения вследствие крайне недостаточного питания. Вообще странно говорить, что Гоголь, хотя очень мало, но все же кушавший, умер от голода, когда экспериментально доказано, что человек может до сорока дней оставаться без пищи. ©
***
Особую и страшную роль сыграл Отец Матвей:
Тебе известно и то, что умерщвляет страсти: поменьше, да пореже ешь, не лакомься, чай-то оставь, а кушай холодненькую водицу, да и то, когда захочется, с хлебцем. Меньше спи, меньше говори и думай о боге! (О. Матвей Константиновский -- Ф. С-чу (торговцу). Письма ржевского протоиерея О. Матфея Константиновкого. Домашняя Беседа, 1861)
Сам Гоголь высоко ценил духовное руководство отца Матфея и писал графу Толстому от 13 апреля 1848 года:
«По-моему, это умнейший человек из всех, каких я доселе знал, и если я спасусь, так это, верно, вследствие его наставлений…».
Читаю. Степанов Н.Л.: Гоголь (Жизнь замечательных людей)
Глава десятая. Конец пути. Смерть (ЖЗЛ)
***
…Но отца Матвея трудно было умилостивить.
Он продолжал укорять Гоголя в его приверженности ко всему земному.
- Не променяйте бога на диавола, а мир сей на царство небесное, - грозно провозглашал он. - Миг один здесь повеселитесь, а вовеки будете плакать! Помните о смерти - легче жить будет. А смерть забудете и бога забудете! Если здесь украсишь душу свою чистотою, - гремел отец Матвей, незаметно переходя на "ты" и видя в Гоголе жертву греха, погрязшую в заблуждениях, - и говением, то и там она явится чистою. Тебе известно и то, что умерщвляет страсти: поменьше, да пореже ешь, не лакомься, чай-то оставь, а кушай холодненькую водицу, да и то, когда захочется, с хлебцем. Меньше спи, меньше говори и думай о боге!
Гоголь попробовал сослаться на свое слабое здоровье.
- Слабость тела не может нас удерживать от лощения, - увещевал расходившийся попик. - Какая у нас забота? Для чего нам нужны силы?.. Много званых, да мало избранных! Вспомните Пушкина - великий он был грешник и язычник! Так и погиб нераскаянным.
Упоминание о Пушкине потрясло Гоголя. Неужели его память не священна для всякого русского? Он попробовал запротестовать.
- Отрекись от Пушкина, - яростно потребовал отец Матвей. - "Ибо, - как сказал в своем послании апостол Павел, - призвал нас бог не к нечистоте, а к святости. Итак непокорный непокорен не человеку, но богу, который дал нам духа своего святаго!"
Гоголь испуганно замолчал. Мысль о Пушкине мучила и сжигала его.
Ведь Пушкину он обязан всем лучшим, что было в нем.
- «Если же у кого из вас недостает мудрости, - говорит апостол Иаков, - гремел голос отца Матвея, - да просит у бога!.. Но да просит с верою, нимало не сомневаясь, потому что сомневающийся подобен морской волне, ветром поднимаемой и развеваемой!»
- Довольно! Оставьте! - в ужасе закричал Гоголь. - Я не могу долее слушать, слишком страшно!..
Отец Матвей недовольно смолк. На следующий день он собрался к себе в Ржев, и все уговоры графа и Гоголя не смогли поколебать его. Гоголь отправился проводить на станцию.
По дороге он просил прощения у священника в том, что оскорбил его. Отец Матвей сухо попрощался и уехал.
Наступила масленица. Гоголь обложился книгами духовного содержания, бросил литературную работу, стал мало есть, хотя и жестоко страдал от отсутствия привычной пищи. Свое пощение он не ограничил одною пищей, но и сон умерил до крайности. После продолжительной ночной молитвы он рано вставал, шел к заутрене и, возвратясь из церкви, принимался за чтение молитвенника. Он изучил церковный устав и старался всемерно соблюдать его, делая даже больше того, что предписывалось уставом. За обедом он съедал только несколько ложек овсяного супа на воде или капустного рассола.
Когда ему предлагали покушать что-нибудь другое, он отказывался, ссылаясь на болезнь.
С каждым днем он слабел, ему все труднее было выходить из дому.
http://gogol-lit.ru/gogol/bio/stepanov-gogol-zhzlyudej/smert.htm
ВОТ ТАКИЕ БЫВАЮТ ОНИ, ОРТОДОКСЫ-ФАНАТИКИ. Перепутал отец Матвей гениального и мнительного Гоголя с монахом, который по зову сердца уходит в монастырь.
А Пушкин для Гоголя?
• В Петербурге сблизился он с Пушкиным. Дружба эта оставила на всей жизни Гоголя неизгладимый след. Он благоговел перед Пушкиным. «Тайный трепет невкушаемого на земле удовольствия обнимал мою душу... Ничего не предпринимал я без его совета».
- «О, Пушкин, Пушкин! -- вспомнит он впоследствии. -- Какой прекрасный сон удалось мне видеть в жизни!»
Мережковский Д. С.: Гоголь. http://gogol-lit.ru/gogol/bio/merezhkovskij-gogol-2.htm
P.S.
Графиня Толстая, как и ее муж, отличалась необыкновенной добротой.
Ее благотворительность была известна в Москве, где она, овдовев, провела последние годы своей жизни.
Тертий Филиппов сообщает, что в доме графини жили на хлебах крестьянские девицы, бывшие крепостные.
В Нижегородской губернии на ее средства были устроены приют и училище для сирот.
Знаменитой Дивеевской обители она пожертвовала тридцать две десятины земли на огород.
Крупные суммы денег графиня передала в Донской монастырь и в Зосимовскую пустынь (основанную старцем Зосимой Верховским под Москвой на земле родственников Толстых - Грузинской царевны Фамари и царевича Ираклия).
В Москве при церкви св. великомученика Георгия в Грузинах ею был основан и содержался приют для престарелых лиц духовного звания - так называемый Георгиевский дом (открыт в 1864 году).
Свой большой дом на Садово-Кудринской (с церковью, флигелями и садом), стоимостью свыше ста тысяч рублей, она отказала в пользу московского духовенства. Здесь, согласно ее воле, был устроен приют для священников, названный «Александровским» (в память графа Александра Петровича).
В приютской церкви Покрова Божией Матери в Кудрине она «оставила все свои драгоценные иконы, всю утварь и ризницу, за исключением лишь ковчега с мощами грузинских святых, который должен был быть передан согласно завещанию в один из грузинских женских монастырей».
Погребена графиня Анна Георгиевна рядом с супругом в Донском монастыре. ©