Quatre-vingt-dix-huitièmement
Долблю французские числительные, содрогаясь от священного ужаса. Веет какой-то первобытной мощью, когда люди еще сидели без штанов на деревьях, но уже научились считать до двадцати, используя пальцы рук и ног. Дальше этого их запросы не заходили -- даже первобытному французу не съесть больше двадцати лягушек в один присест, не говоря о мамонтах. Если же вдруг возникала нужда сосчитать, скажем, до восьмидесяти (или, не дай бог, до девяноста восьми), приходилось привлекать других индивидуумов в качестве дополнительных регистров; так возникло общество и государство как орудие классового насилия. Счет французов убедительно доказывает их первородство: ну какому современному племени придет в голову вместо "девяносто восемь" говорить "четыре-двадцать-десять-восемь"? Зато какая еще нация дала миру столько великих математиков, от Паскаля до Пуанкаре? Ибо разум, постигший тайны французского счисления, способен воспарить к самым абстрактным эмпиреям.