Май в этом году пришел ко мне на Земляном Валу. Это был такой неуклюжий и плохо прогретый май - в его сумрачном пыльном я воздухе я, сгибаясь под рюкзаком, брел к дверям Курского вокзала. Где-то над ухом гремело в спешке привязанное к рюкзаку весло, которое, как выяснилось, является отличным средством для отпугивания назойливых таксистов. Обычно дергающие за рукав, на этот раз они брезгливо расступались.
Поезд до Бологого отправлялся в половине четвертого ночи - оттуда мы должны были заброситься до поселка Березайка, где взять в руки весла, погрузиться в резиновые суда и ступить в журчащие потоки весеннего паводка. На вокзале меня уже ждал
molbard. Я не люблю называть людей вот такими жэжэшными никами со ссылочками, поэтому давайте я выберу ему погонялово для отчета. Андрей? Предводитель? Доцент? Философ? Для того, чтобы выбрать из четырех вариантов, достаточно дважды кинуть монетку... Две решки - значит, Доцент.
Итак, мы с Доцентом встретились на вокзале и еще некоторое время ждали, когда подадут поезд, меланхолично наслаждаясь видами ночных обитателей Курского. Тут вам и деформированные черепа, и лбы высотой в сантиметр, и женщины с фонарями под глазами - словом, зрелище прелюбопытнейшее.
Наконец, состав был подан, и мы встретились с друзьями Доцента - супругами Борей и Ольгой, после чего принялись за выполнение наисложнейшей задачи - разместиться вчетвером в купе вместе со всеми рюкзаками и лодками. Цель была достигнута еще до отправления, но исключительно ценой того, что весь вагон проходного волгоградского поезда был разбужен грохотом закидываемых весел и Бориными сопутствующими остротами. Кстати, в Боре с первого взгляда угадывался интеллигентный и начитанный походник-битломан-матершинник советской закалки - словом, это тот самый становящийся все более и более редким тип людей, с которыми всегда весело вне зависимости от разницы в возрасте.
Времени, чтобы поспать, было всего около четырех часов. Уже в половине восьмого наша грохочущая веслами процессия разбудила волгоградский вагон вагон во второй раз, а потом покинула его навсегда. Изморозь на бетонном перроне бологовского вокзала начинала оттаивать под взошедшим солнцем.
У вокзала вместо первомайской демонстрации мы встретили делегацию совершенно невменяемых панков в количестве человек эдак тридцати - с оранжевыми ирокезами, заблеванными штанами и петушиными голосами. Я-то думал, что в таком количестве эти типажи безвозвратно растворились среди пластов свингующих субкультур еще в конце девяностых. Но не тут-то было - эхо отрыжки Уотти Бьюкэна до сих пор гуляет по тверским просторам.
До поселка Березайка мы взяли два такси. Трудно теперь, как оказалось, уговорить в Бологом таксиста довезти тебя до Березайки: дорога туда раздолбана вдрызг и напоминает фотографии поверхности Луны. Ковыляя на "Калине" со скоростью тридцать км/ч от дыры к дыре, мы преодолели расстояние в десять с небольшим километров минут за сорок.
- Да ты глянь, что делается! - жаловался мне водила. - Отродясь такого не помню. На той неделе вез ребят вроде вас, потом возвращался уже в потемках, ни хрена не разглядеть. Хуяк - и колесом в полуметровую дыру!
- Да уж... - протяжно ответил я (это самая частая фраза, которую я употребляю при общении с извочками. С ужасом представляю себя в качестве путешественника-автостопщика).
- И ведь прикинь, - продолжил тот. - Область официально сказала, что в этом году дорогу ремонтировать не будет. Нет средств, типа.
Выгрузившись и расплатившись, мы принялись за работу по сбору снаряжения. Прибыло подкрепление: молодая пара Дима и Юля, вместе с которыми был их друг Макс. Таким образом нас было семеро на 4 лодки. Я нанялся матросом к Доценту, Боря с Ольгой организовали свой тандем, то же самое сделали Дима с Юлей, ну а Макс отправился в плавание в гордом одиночестве.
Река Березайка и ее окрестности во время весеннего паводка - это художник Алексей Саврасов. Из зелени - лишь сосны и ели. Березовые леса еще не оперились, поля и луга желтели прошлогодней травой. Порядочная доля окружавших реку равнин была затоплена - ширина реки порой достигала метров трехсот. Мы гребли словно в озере, не имея никакого представления о том, где находится русло реки. Под лодкой скользили травы и кустарники; то тут, то там торчали деревья.
Доцент, будучи неофициальным командиром парада, имел решающий голос в выборе места для ночлега. Основой его концепции было то, что надо держаться подальше от деревень. Люд в деревнях, как мы с вами знаем, чрезвычайно православен, что, конечно, могло повлечь некоторые трудности.
- В том году, - рассказывал Доцент - встали недалеко от какой-то деревушки. С утречка подходит к нам тип. Глаза заплывшие, руки как клешни. Восемь лет, дескать, отсидел за убийство бабушки-самогонщицы... Меня, грит, у нас на деревне все Челентано называют... А знаешь, почему? Потому что у меня фамилия - Андриян, понял? А потом увидев на мне тельняшку, вцепился в мою руку своей клешней и говорит: "Андрюха! Спецназ за нас, ёпта!"
Местом первой ночевки стал живописный бор на пригорке. Погода радовала безоблачным небом и теплом, несмотря на прогнозы метеорологов о дождях. Мы успешно разбили лагерь, сделали ужин и расположились вокруг костра. Над головой в сетях ветвей корабельных сосен отчетливо светила Большая Медведица. Безветренная погода и чистое небо обещали погожий день.
Доцент - парень не промах, а потому он взял с собой на сплав звуковоспроизводящую технику. Заход солнца был встречен под концертник "The Song Remains The Same". Я готов был обнять Борю за то, что он говорил о Джимми Пейдже, ибо в его словах виделся поистине понимающий человек.
Уже было около часа ночи Доцент решил поставить "Стенку". Вступление "In the Flesh" сотрясло майский воздух.
- Уотерс - пидор, - заявил Боря. И смачно харкнул в кусты.
На следующий день я проснулся часа в два дня. К моему удивлению, меня никто не ругал и не торопил, я успел пообедать и позавтракать в один присест. На воду во второй день встали чуть ли не в шесть вечера. Мы преодолели озеро Пирос, плотину, а потом с большой скоростью понеслись по узенькому руслу, только и успевая уворачиваться от коряг.
Местом второй ночевки стал фантастически дикий лес по правой стороне Березайки. Тьма, опускавшаяся на сеть стволов, скрывала от глаза все источники звуков - шорохи, стуки и внезапные крики птиц. За деревом прятался леший. Из болотца метрах в пятидесяти от нас зловеще зеленели глаза кикимор.
Под тихий, почти безмолвный аккомпанемент сказочных существ, окружавших нас, мы раскладывали палатки и готовились к ночлегу. Доцент бесстрашно вещал:
- Ужас!.. Но зато какие тут запахи весной потрясающие... Такого не встретите в городе. Здесь такое оживотворение - просто хочется обнажиться и лечь на землю. Сродниться с матерью-землей, пустить в нее корни и даже отдать ей свое семя.
Следующим утром состоялся большой совет, на котором стоял вопрос о дальнейших планах. Как оказалось, часть отряда (Доцент и я) были настроены идти до Боровичей, чтобы успеть преодолеть пороги на реке Мста. Остальные ребята желали дойти всего лишь до села Березовый Рядок, что находится на слиянии Березайки и Мсты. Таким образом, нам пришлось разделиться: мы с доцентом, настроившись по-боевому, от всей души погребли вперед, остальные пятеро продолжили свой расслабленный майский отдых.
Почти двое суток мы с Доцентом провели на воде, прервавшись только на ночную стоянку где-то в Новгородских землях, прилегающих ко Мсте. Грести непрерывно, покрывая километр за километром - дело, способствующее самооценке. Можно вот так грести, отмахиваться от насекомых и брызг воды, чесать щетину о тельняшку, любоваться берегами и перекидываться редкими фразами - и презирать урбаноидов, не понимающих кайфа всего этого. А вокруг проплывают леса и луга; весенний вандализм бобров мелкой щепой посыпает берега, с обеих сторон вспархивают гнездящиеся птицы. Каждые несколько километров появляются деревеньки, очерчивая берега архитектурным минимализмом деревянных бань, воздух над рекой наполняется ароматом навоза, сена, творога и костра.
Вожделенные Боровичские пороги начались после села Опеченский Посад. Обезумевший поток грохотал, заглушая наши крики, весла безумно хлопали по воде - так были пройдены несколько сот метров. После поворота за деревней Малый порог река уходила в каньон, идти куда при столь аномальном количестве талой воды было крайне рискованно.
Мы причалили к правому берегу, Доцент отправился пешком по берегу на разведку. Я переводил дух, подумывая, не стоит ли между делом, пока Доцент исследует ландшафт и проводит логистику, записать на камеру предсмертное обращение. Эти мысли были прерваны возвращением Доцента, пришедшего со скверными новостями: дальше идти нельзя, надо сниматься, сушить лодку, сворачивать снаряжение, ночевать и утром ехать на такси до Бологого.
Мста была похожа на алтайскую Катунь: бурные пенившиеся потоки заглушали наши голоса. Отдельные катмаранщики и каякеры катались по валунам, проходить которые на нашей "Щуке" можно было только во сне. И, разведя свой последний костер, разогрев еду и разлив жидкости по стопкам, мы просто сидели и молчали, подкидывая сучья в костер.
На следующий день была автомобильная заброска обратно в Бологое, общий вагон (два обгоревших небритых дяди в компании каких-то старшеклассниц в белоснежных брючках) и прибытие в Москву, после которой жизнь вернулась в прежнее русло, которое не имеет ничего общего с руслами Березайки и Мсты.