Двенадцать Алтайских зарисовок
Странно, но до поездки, о которой я сейчас расскажу, самой восточной точки страны, в которой я побывал, был Нижний Новгород - и это при всей моей страсти и большом интересе к путешествиям. Поэтому вопрос, в какую сторону ехать на этот раз, вопрос не стоял - даже несмотря на то, что на руках было конкретное и заманчивое предложение отправиться в Карелию. Из московских друзей и знакомых составить мне компанию ни у кого, к сожалению, не получилось (позже выяснится, что плохо искал, но обо все по порядку), поэтому субботним вечером 30го июля я в гордом одиночестве бродил с рюкзаком по «Шереметьево», а впереди был отпуск, провести который предстояло с абсолютными незнакомцами.
Зарисовка первая. Интуристы.
Как ни удивительно, но отдалившись прочь от Запада и Европы, я получил практику английского языка, которой порой не хватает в повседневной жизни. Сначала в самолете Москва-Новосибирск мне в соседи попала пожилая пара: седоволосая и очень худая женщина довольно интеллигентного вида, которую сопровождал муж - довольно толстый и обрюзгший американец с довольно наивным и даже глупым выражением лица, которое присуще скорее тинейджеру, чем пенсионеру. Казалось, что он, одетый в синюю бейсболку с пропеллером, только что уплетал гамбургер на одной из улиц Нью-Йорка, как вдруг по мановению волшебной палочки резко состарился, обрюзг и оказался в самолете «Аэрофлота». Он сидел через сидение от меня, и познакомиться с ним мне так и не удалось, да и весь его спектр интересов, судя по всему, сводился к еде (по крайней мере, когда жена субъекта, сидевшая между нами, рассказывала ему про меня, тот лишь глупо кивал, жуя кусок самолетного мяса). Как вы уже догадались, пара была американцами, и я успел провести женской половине небольшой урок географии России. Впрочем, «Сыктывкар» и «Нижневартовск» ей так и не удались. Прощались тепло, хотя она почему-то ушла от моего вопроса о своей цели прилета в Сибирь. А ведь любопытно было.
А уже в походе встретилась большая группа швейцарских туристов.
Зарисовка вторая. Вокзал города Бийска.
После одного дня в Новосибирске я ночным поездом приехал в Бийск, где получил в распоряжение около шести часов на осмотр города, потому что ровно через это время приезжал московский поезд с остатком нашей группы. Одна из первых достопримечательностей была запрятана прямо в здании вокзала. Помнится, два года назад, когда я ездил в поход на Кольский полуостров, первым, что я увидел в городе Апатиты была вокзальная стенгазета «Их розыскивает милиция», на которую было наклеено несколько милых мордашек в черно-белых тонах. То блещущее орфографией творчество правоохранительных органов я сфотографировал, и снимок бережно храню как память о местном колорите.
И вот, когда я августовским сибирским утром осмотрел бийский железнодорожный вокзал заспанным взором, первым отчетливо различимым предметом стала точно такая же стенгазета, с абсолютно таким же заголовком, разве что лица на ней были несколько другие, но все же чертовски приятные. Я моментально смекнул, что было бы неплохо собрать коллекцию фотографий таких чудес на вокзалах самых разных городов нашей необъятной страны и сделать фотовыставку «Их Розыскивает Милиция: провинциальный взгляд на криминал». Для этого я вытащил из чехла фотоаппарат и принялся выбирать кадр. Но начатое мне не дал завершить сотрудник в синей фуражке, который, строго сдвинув брови, вежливо объяснил мне, что фатографиравать на вагзале заприщино.
Так я и покинул Бийск, не запечатлев того, чего желал. А вот в Барнауле, в котором я побывал после похода, такой стенгазеты уже не было.
Зарисовка третья. Чуйский тракт.
Трасса М-52, также известная как Чуйский тракт, простирается от Новосибирска до самой границы с Монголией, разрезая с севера на юг три региона РФ. И, если еще в районе Бийска дорога проходит среди зеленых равнин, то уже ближе к Усть-Семе по обе стороны от нее вырастают поросшие зеленой хвоей холмы и горные вершины. Стоит ли говорить о том, какую красоту можно наблюдать, смотря в окно «Газели», рассекающей дорожную пыль! Запечатленный в работах Василия Шукшина, уроженца села Сростки, которое мы, к слову, проезжали, многокилометровый перегон по югу Сибири кажется не просто асфальтовым путепроводом, а живой душой.
Дорога в горных участках очень извилиста, иногда неожиданно у самой обочины вырастают крутые обрывы; то тут, то там встречаются кресты, хранящие в холодной тяжести небытия память о шоферах и пассажирах, нашедших свою смерть на крутых поворотах Чуйского тракта. Наш шофер по имени Геннадий летел по ним, как по американским горкам, и, когда я закрывал глаза, мне начинало казаться, что машина уже катится по склону в глубокое ущелье. Сам же шофер только и успевал прикуривать да травить байки, в то время как неопытному пассажиру могло сделаться жутко.
Путь до села Тюнгур занял почти весь день, и, когда солнце по-южному стремительно закатилось за горизонт, мы начали интересоваться у Геннадия, долго ли еще нам, собственно, ехать до места назначения. «Нет, недалеко!» - говаривал Геннадий раз пятнадцать. «Скоро увидите за поворотом березовую аллею - значит, приехали!». Повороты сменяли друг друга, но березовая аллея появилась только глубоко за полночь. Такое лукавство нашего шофера было не то попыткой подбодрить, не то каким-то шутливым враньем - не знаю. Позже выяснилось, что манера приуменьшать расстояния присуща в этих краях не только ему. Об этом - в следующей зарисовке.
Зарисовка четвертая. «Да тут рукой подать».
На узких тропах горных перевалов Алтая с большой регулярностью встречаются различные туристические группы. Уважение друг другу и приветливость здесь является важным и культовым моментом, поэтому никто не проходит молча: все здороваются, улыбаются, могут спросить, как дела или отпустить шутку-другую. Приятная традиция.
Когда мы забирались на перевал Кузуяк, такие встречные процессии улыбались нам, и когда мы, еще не имевшие тогда достаточного опыта, спрашивали «А далеко ли до вершины перевала?», нам кто-то ответил «Да тут рукой подать»… На собственном опыте же выяснилось, что «рукой подать» - это примерно четыре часа непрерывной дороги вверх по склону с рюкзаками. Руки на Алтае оказались у всех разными, поэтому спустя несколько дней уже при переходе через перевал Каратюрек мы решили вообще ничего на эту тему не спрашивать - чтобы не было ненужных иллюзий.
Зарисовка пятая. Сны.
Говорят, в Горном Алтае большое количество аномальных зон. Нельзя исключать, что инопланетяне темными ночами так и кишат, прыгая с камня на камень в долине реки Ак-кем, а на рассвете, утомленные и грязные, окунаются в образованное ледниками озеро и замирают на светлое время суток на дне, где расположена их тайная база, перестроенная из когда-то опустившейся под воду летающей тарелки. Все может быть. Зрительно лично я ничего не видел, но должен сказать, что сны, которые я каждый день смотрел в нашей палатке, довольно сильно отличались от обычных снов, которые приходят ко мне на большой земле.
Когда мы разбивали лагерь на берегу реки, трудно было слышать друг друга из-за шума воды в камнях, который заглушал разговоры, как московское метро. И, когда после утомительного дня и сытного ужина погружаешься в легкую дрему, кутаясь в спальник, можно услышать в этом шуме немало интересного. У меня это обычно были странные голоса, говорящие мне какие-то неясные вещи, а один раз пришла мелодия. Она была одновременно невероятно красива, и вместе с тем ее звучание внушало самый настоящий ужас. Как только я «включил сознание», чтобы запомнить эту мелодию, она перестала звучать в ушах и стерлась из памяти. Попытки вспомнить были тщетны.
А, когда я все-таки погружался в мир сновидений, передо мной вставали довольно удивительные образы и события. И, что главное, сны никогда не были размытыми или неясными: все мои пять сенсоров (зрение, слух, осязание и даже вкус с обонянием) работали четко… Помню, например, музей. Полки с экспонатами, огороженные стеклом. Музей освещен довольно тускло, вокруг неспешно бродят фигуры посетителей. Выставка посвящена жертвам авиакатастроф. Все то, что нашли на месте падений самолетов. Экспонаты - оторванные руки, фрагменты обезображенных голов. Разбитый обгоревший двигатель, уродливо скомканная и залитая кровью клетчатая рубашка, принадлежавшая кому-то очень известному…
Еду в ночной электричке в абсолютно пустом вагоне. Горит свет. Я понимаю, что еду чистым полем, вокруг - ни души, вагоны пусты и лишь колеса стучат. Вдруг что-то заставляет меня обернуться. На лавке сзади, где только что никого не было, в чудовищных судорогах корчится человек, из его рта льётся поток густой темной крови. Я с ужасом кричу, и от моего крика начинает вибрировать металл вагона.
А еще во снах я ел вкусные торты и забивал красивые голы на стадионе «Камп Ноу».
Зарисовка шестая. Случайные встречи.
Во время одного из привалов второго дня, когда мы вшестером переводили дух, сбросив рюкзаки, я неожиданно услышал правым ухом свое имя. Повернувшись к автору голоса, я узнал в нем Сережу, который два года назад был одним из моих спутников в походе по горам Кольского полуострова. После того заполярного похода мы два года прожили в одном городе под названием Москва, но так толком и не виделись, и тем удивительнее было, что наша случайная встреча состоялась в нескольких тысячах километрах от нашего постоянного места обитания.
Спустя пару часов, когда мы углубились в лес и принялись за обед, мимо нас проходила большая группа человек в тридцать. Один из этих ребят вдруг показал на меня пальцем и спросил «Тебя случайно не Юра зовут?»
Так я встретил Артема, которого до этого видел один раз в жизни и давно.
Зарисовка седьмая. Белуха.
Белуха - это высшая точка Алтая, удивительная по красоте гора. Вершина ее острым белым острием, словно иглой, прокалывает небо, снега искрятся, отражая солнечные лучи. Ниже - ледники, стекающие вниз с вершин, перерастая в ручей, который в свою очередь разливается в Аккемское озеро. По левую и правую стороны от Белухи - вершины Борис и Броня, охраняющие главную гору края. За грядой - целых три направления: Казахстан, Китай и Монголия.
Вдоль правого берега Аккемского озера пасутся лошади с добрыми лицами, за которыми присматривают местные жители. На другом берегу раскинулся палаточный лагерь, где сменяют друг друга приезжающие туристы. Температура воды - чуть больше нуля, тут же, на берегу, обустроена баня. Мы стояли в непосредственной близости от нее, и иногда ночами я просыпался от душераздирающих криков - это принявшие баню люди бросались в ледяное озеро.
Снежные рисунки на Белухи порой могут принимать интересные формы. Чего стоит только физиономия, угрюмо осматривающая долину реки Ак-кем!
Зарисовка восьмая. Рерих и Рикла.
Пятый день похода был посвящен радиальному выходу от озера к так называемому городу Рериха. Это участок земли, огороженный рукотворной каменной стеной в форме корабля. В центре этой ограды покоится камень, который считается священным и обладающим магической силой.
И я ни в коем случае не скажу, как добраться до этого места. Потому что каждый должен повторить наш маршрут: сначала мы по ошибке полезли вверх на 2700 метров, надеясь, что Рерих основал свой город именно там. Но наверху была лишь равнина с характерной для высокогорья растительностью, облака и потрясающий вид во все стороны света. Спустившись вниз, мы почувствовали некоторое утомление и даже раздражение, поэтому наша группа из шестерых человек разделилась на два лагеря. Трое захотели продолжить поиск города Рериха вверх по ручью, трое были против и захотели прилечь и отдохнуть под сосенками, ожидая тех, что уйдут. Я оказался во второй группе, что помогло мне хорошо выспаться под ласковым солнцем. Наши три расслабленных фигуры со стороны, наверное, смотрелись как картина «Охотники на привале». Я сразу смекнул, что наша лень при таких делах ни в коем случае не является чем-то духовно бедным: в то время как одни тянулись к Рериху, мы тянулись к Василию Перову. Когда ребята вернулись с бесплодных поисков, мы злорадно про себя порадовались, что не пошли с ними.
Но город Рериха мы в итоге нашли чисто случайно, и он оказался совсем недалеко от нашего лагеря. Впрочем, сожалеть о лишних намотанных километрах никто не стал.
А уже в последний день я узнал в Тюнгуре от женщины, напросившейся в нашу «Газель» , что тот каменный городок - вовсе не город Рериха, а город Рикла. Я было приуныл, но, добравшись дома до Интернета, выяснил, что она все же была не права. Верь им, этим «возвысившимся».
Зарисовка девятая. Долина семи озер.
Есть чуть северо-западнее Белухи так называемая Долина семи озер - живописное, просторное, перемежаемое возвышениями и ущельями произведение природы. Долину пересекает ручей, русло которого иногда разливается вширь и образует небольшие спокойные заводи, которых насчитывается ровно семь. Каждое из озер находится на своей высоте над уровнем моря, они перетекают через бурные потоки и водопады из одного в другое. Исключение составляет лишь одно озеро, обособленно стоящее в ущелье у подножия одной из горных вершин.
Этот последовательный каскад из озер вызвал у меня синдром «дежавю». Казалось, когда-то давно, возможно, во сне, я уже видел эти водные глади, соединенные извилистым руслом среди залитой летним солнцем зеленой долины. Где-то в глубине моего сознания эти картины я уже созерцал, хотя, конечно, в реальности никогда их видеть не мог.
Все эти чудачества моего мозга придали восприятию Долины семи озер сказочный оттенок, ощущение мистики и волшебства. Стало казаться, что в этом уголке Алтая водятся говорящие человеческим голосом бурундуки, ворующие маленьких детей птицы-психофоры, а по ночам на берега озер выплывают русалки, и холодный лунный свет зеленовато отражается на их обнаженных плечах.
Зарисовка десятая. Погода.
Алтайской погоде можно посвящать поэмы, повести, картины, симфонии и балеты. Иногда она горяча, как блюдо кавказской кухни, иногда - мягка, как мамина щека, иногда - омерзительна, как подвальная крыса; но в общем знаменателе - коварна, как не до конца высушенное полотенце.
Идя, окруженный облаком насекомых, на перевал Кузуяк во второй день похода, я смотрел на капавшие со лба на сухую тропу капли пота и предвкушал, сколько еще дней придется провести под палящим солнцем. Третий день мы шли уже под проливным дождем: раскисшая скользкая тропа, неприятно скользящие по телу мокрые ветви деревьев и кустов, душащий дождевик. Где, казалось бы, вчерашнее лето?
Алтайское лето показало себя во всей красе на Аккемском озере: в ночь с седьмого на восьмой день с гор, по всей видимости, сошла массивная глыба льда. Температура упала ниже нуля: меня не спасала ни одежда, которую я на себя в четыре слоя напялил, ни попытки герметично укутаться в спальник, обильно дыша на коченеющие части тела. Утром, лишь стоило выглянуть солнцу, снова стало жарко, и наш путь к перевалу Каратюрек снова сопровождался пыхтением, блеском пота на лбах и обильным водопоем на каждом привале.
Место следующей ночевки мы выбрали на продуваемой всеми ветрами площадке неподалеку от долины реки Кучерла. Той ночью наши палатки, которые мы предусмотрительно обложили камнями, порывались слететь: ветер остервенело сопел и раскачивал каркасы. Утром, помнится, Олег с Кириллом, делясь впечатлениями от прожитой ночи, говорили, что они расчитывали проснуться в стране Оз. Не сомневаюсь, что их общий вес был способен на большее, нежели возможности массы маленькой канзасской девочки. Унеси их горный ветер, пострадала бы не только Гингема, но и все деревянные солдаты Урфина Джюса.
Погода на Алтае абсолютно непредсказуема. Самые худшие опасения озаряются лучами солнца и ослепляются голубизной неба, а добрые надежды смываются потоками холодной слякоти под толстой стеной темно-синего облака, закрывающего всё вплоть до горизонта.
Зарисовка одиннадцатая. Коллектив шестерых.
Наша группа была малочисленной - всего шесть человек. Кому как, а мне коллектив из шестерых особей сразу напомнил опыт французских ученых над крысами, который описал в своей «Энциклопедии относительного и абсолютного знания» писатель Бернар Вербер, автор популярной трилогии. Суть опыта вкртаце такова: шесть помещаются в клетку крыс в условиях, когда неободимо добывать пищу (все крысы на одном берегу рва, еда - на другом, через ров надо переплыть). И в этой ситуации рождается иерархия: два эксплуататора, два эксплуатируемых, одиночка и козел отпущения. Эксплуататоры отбирают у эксплуатируемых добытую ими пищу, оставляя объедки (читай - зарплату), одиночка добывает себе корм самостоятельно, а козел отпущения не может ни властвовать, ни добывать, а потому довольствуется крохами, которые достаются от того, что обронили остальные крысы. Согласно Верберу, иерархия в этих пропорциях сохраняется в любом разумном коллективе, в том числе человеческом. Вербера можно считать попсовым писателем, а, следовательно, презирать, но его интерпретация рабочего коллектива мне сильно полюбилась.
Походная группа - коллектив, брошенный наедине с природными условиями, где добыча естественных благ становится первобытно естественной. Разумеется, крысиная иерархия проецируется на довольно иные плоскости работы, а ввиду того, что в походе в некотором роде царит коммунизм, роль козла отпущения никому не достается. Цивилизация человечества тоже творит свое светлое дело: пищу никто ни у кого не отбирает.
Но что-то похожее так или иначе получается: «эксплуатируемый» - это то тот, что, как правило, больше всех хлопочет у костра во имя общего блага, кто приносит больше всего дров и ягод из темного леса. Эксплуататор - это тот тип походника, кто вроде и участвует в общем рабочем процессе, но, если присмотреться, большинство времени стоит, засунув руки в карманы, прикрывая свою бездеятельность остроумием и байками в свете полыхающего костра. Все смеются над остротами, и никто не обвиняет их авторов в халтуре: юмор благоприятно воздействует на атмосферу, и никому и в голову не приходит повысить на них голос и сковать цепями жесткой дисциплины. Одиночка между тем держится чуть обособленно, слегка подкидывая ветви в костер, иногда удаляясь в темноту, чтобы напихать в свой рот ягод с местных кустов. Когда ужин готов, едят все поровну.
Лично для себя я понял, что мой удел в таких профсоюзах - одиночка. Я не люблю работать больше всех, мне претит также пассивное созерцание рабочего процесса, а потому мне проще обеспечивать себя самостоятельно. И, когда группа находила заросли смородины, я не собирал лукошки ягод ради общего блага и не стоял в ожидании, что кто-нибудь мне их принесет. Я просто уходил в кусты и действовал принципом «сорвал - и в рот».
Зарисовка двенадцатая. Заключительная.
Замышляя данный опус, я хотел выполнить три условия. Первое: сделать его кратким, чтобы читатель не вынужден был тратить много времени, как в случае с весенним «Евротпуском». Итого - получилось в два раза короче, чем предыдущий отчет, что можно считать успехом. Второе: передать атмосферу - думаю, более сложной задачи передо мной не поставил бы никто, справиться с ней идеально смог бы только Василий Шукшин, ну а меня получилось то, что получилось. Третье: преподать информацию оригинально. Тут уж, я надеюсь, мое построение впечатлений в виде одиннадцати зарисовок не показалось вам чересчур шаблонным.
Ну а все-таки, обобщая увиденное мной на Алтае, я бы порекомендовал всем съездить туда и пройти пеший поход. Только в сочетании с этим оценка за мой второй пункт может быть удовлетворительной.
И совсем напоследок: я благодарю своих спутников и передаю им пожизненный пламенный привет. Сдержанный добряк Володя, смешливая Света, раздолбаи и весельчаки Олег с Кириллом, ну и, разумеется, наш Вождь - Алёна. Спасибо вам, это были далеко не худшие десять дней моей жизни.
Зарисовка первая. Интуристы.
Как ни удивительно, но отдалившись прочь от Запада и Европы, я получил практику английского языка, которой порой не хватает в повседневной жизни. Сначала в самолете Москва-Новосибирск мне в соседи попала пожилая пара: седоволосая и очень худая женщина довольно интеллигентного вида, которую сопровождал муж - довольно толстый и обрюзгший американец с довольно наивным и даже глупым выражением лица, которое присуще скорее тинейджеру, чем пенсионеру. Казалось, что он, одетый в синюю бейсболку с пропеллером, только что уплетал гамбургер на одной из улиц Нью-Йорка, как вдруг по мановению волшебной палочки резко состарился, обрюзг и оказался в самолете «Аэрофлота». Он сидел через сидение от меня, и познакомиться с ним мне так и не удалось, да и весь его спектр интересов, судя по всему, сводился к еде (по крайней мере, когда жена субъекта, сидевшая между нами, рассказывала ему про меня, тот лишь глупо кивал, жуя кусок самолетного мяса). Как вы уже догадались, пара была американцами, и я успел провести женской половине небольшой урок географии России. Впрочем, «Сыктывкар» и «Нижневартовск» ей так и не удались. Прощались тепло, хотя она почему-то ушла от моего вопроса о своей цели прилета в Сибирь. А ведь любопытно было.
А уже в походе встретилась большая группа швейцарских туристов.
Зарисовка вторая. Вокзал города Бийска.
После одного дня в Новосибирске я ночным поездом приехал в Бийск, где получил в распоряжение около шести часов на осмотр города, потому что ровно через это время приезжал московский поезд с остатком нашей группы. Одна из первых достопримечательностей была запрятана прямо в здании вокзала. Помнится, два года назад, когда я ездил в поход на Кольский полуостров, первым, что я увидел в городе Апатиты была вокзальная стенгазета «Их розыскивает милиция», на которую было наклеено несколько милых мордашек в черно-белых тонах. То блещущее орфографией творчество правоохранительных органов я сфотографировал, и снимок бережно храню как память о местном колорите.
И вот, когда я августовским сибирским утром осмотрел бийский железнодорожный вокзал заспанным взором, первым отчетливо различимым предметом стала точно такая же стенгазета, с абсолютно таким же заголовком, разве что лица на ней были несколько другие, но все же чертовски приятные. Я моментально смекнул, что было бы неплохо собрать коллекцию фотографий таких чудес на вокзалах самых разных городов нашей необъятной страны и сделать фотовыставку «Их Розыскивает Милиция: провинциальный взгляд на криминал». Для этого я вытащил из чехла фотоаппарат и принялся выбирать кадр. Но начатое мне не дал завершить сотрудник в синей фуражке, который, строго сдвинув брови, вежливо объяснил мне, что фатографиравать на вагзале заприщино.
Так я и покинул Бийск, не запечатлев того, чего желал. А вот в Барнауле, в котором я побывал после похода, такой стенгазеты уже не было.
Зарисовка третья. Чуйский тракт.
Трасса М-52, также известная как Чуйский тракт, простирается от Новосибирска до самой границы с Монголией, разрезая с севера на юг три региона РФ. И, если еще в районе Бийска дорога проходит среди зеленых равнин, то уже ближе к Усть-Семе по обе стороны от нее вырастают поросшие зеленой хвоей холмы и горные вершины. Стоит ли говорить о том, какую красоту можно наблюдать, смотря в окно «Газели», рассекающей дорожную пыль! Запечатленный в работах Василия Шукшина, уроженца села Сростки, которое мы, к слову, проезжали, многокилометровый перегон по югу Сибири кажется не просто асфальтовым путепроводом, а живой душой.
Дорога в горных участках очень извилиста, иногда неожиданно у самой обочины вырастают крутые обрывы; то тут, то там встречаются кресты, хранящие в холодной тяжести небытия память о шоферах и пассажирах, нашедших свою смерть на крутых поворотах Чуйского тракта. Наш шофер по имени Геннадий летел по ним, как по американским горкам, и, когда я закрывал глаза, мне начинало казаться, что машина уже катится по склону в глубокое ущелье. Сам же шофер только и успевал прикуривать да травить байки, в то время как неопытному пассажиру могло сделаться жутко.
Путь до села Тюнгур занял почти весь день, и, когда солнце по-южному стремительно закатилось за горизонт, мы начали интересоваться у Геннадия, долго ли еще нам, собственно, ехать до места назначения. «Нет, недалеко!» - говаривал Геннадий раз пятнадцать. «Скоро увидите за поворотом березовую аллею - значит, приехали!». Повороты сменяли друг друга, но березовая аллея появилась только глубоко за полночь. Такое лукавство нашего шофера было не то попыткой подбодрить, не то каким-то шутливым враньем - не знаю. Позже выяснилось, что манера приуменьшать расстояния присуща в этих краях не только ему. Об этом - в следующей зарисовке.
Зарисовка четвертая. «Да тут рукой подать».
На узких тропах горных перевалов Алтая с большой регулярностью встречаются различные туристические группы. Уважение друг другу и приветливость здесь является важным и культовым моментом, поэтому никто не проходит молча: все здороваются, улыбаются, могут спросить, как дела или отпустить шутку-другую. Приятная традиция.
Когда мы забирались на перевал Кузуяк, такие встречные процессии улыбались нам, и когда мы, еще не имевшие тогда достаточного опыта, спрашивали «А далеко ли до вершины перевала?», нам кто-то ответил «Да тут рукой подать»… На собственном опыте же выяснилось, что «рукой подать» - это примерно четыре часа непрерывной дороги вверх по склону с рюкзаками. Руки на Алтае оказались у всех разными, поэтому спустя несколько дней уже при переходе через перевал Каратюрек мы решили вообще ничего на эту тему не спрашивать - чтобы не было ненужных иллюзий.
Зарисовка пятая. Сны.
Говорят, в Горном Алтае большое количество аномальных зон. Нельзя исключать, что инопланетяне темными ночами так и кишат, прыгая с камня на камень в долине реки Ак-кем, а на рассвете, утомленные и грязные, окунаются в образованное ледниками озеро и замирают на светлое время суток на дне, где расположена их тайная база, перестроенная из когда-то опустившейся под воду летающей тарелки. Все может быть. Зрительно лично я ничего не видел, но должен сказать, что сны, которые я каждый день смотрел в нашей палатке, довольно сильно отличались от обычных снов, которые приходят ко мне на большой земле.
Когда мы разбивали лагерь на берегу реки, трудно было слышать друг друга из-за шума воды в камнях, который заглушал разговоры, как московское метро. И, когда после утомительного дня и сытного ужина погружаешься в легкую дрему, кутаясь в спальник, можно услышать в этом шуме немало интересного. У меня это обычно были странные голоса, говорящие мне какие-то неясные вещи, а один раз пришла мелодия. Она была одновременно невероятно красива, и вместе с тем ее звучание внушало самый настоящий ужас. Как только я «включил сознание», чтобы запомнить эту мелодию, она перестала звучать в ушах и стерлась из памяти. Попытки вспомнить были тщетны.
А, когда я все-таки погружался в мир сновидений, передо мной вставали довольно удивительные образы и события. И, что главное, сны никогда не были размытыми или неясными: все мои пять сенсоров (зрение, слух, осязание и даже вкус с обонянием) работали четко… Помню, например, музей. Полки с экспонатами, огороженные стеклом. Музей освещен довольно тускло, вокруг неспешно бродят фигуры посетителей. Выставка посвящена жертвам авиакатастроф. Все то, что нашли на месте падений самолетов. Экспонаты - оторванные руки, фрагменты обезображенных голов. Разбитый обгоревший двигатель, уродливо скомканная и залитая кровью клетчатая рубашка, принадлежавшая кому-то очень известному…
Еду в ночной электричке в абсолютно пустом вагоне. Горит свет. Я понимаю, что еду чистым полем, вокруг - ни души, вагоны пусты и лишь колеса стучат. Вдруг что-то заставляет меня обернуться. На лавке сзади, где только что никого не было, в чудовищных судорогах корчится человек, из его рта льётся поток густой темной крови. Я с ужасом кричу, и от моего крика начинает вибрировать металл вагона.
А еще во снах я ел вкусные торты и забивал красивые голы на стадионе «Камп Ноу».
Зарисовка шестая. Случайные встречи.
Во время одного из привалов второго дня, когда мы вшестером переводили дух, сбросив рюкзаки, я неожиданно услышал правым ухом свое имя. Повернувшись к автору голоса, я узнал в нем Сережу, который два года назад был одним из моих спутников в походе по горам Кольского полуострова. После того заполярного похода мы два года прожили в одном городе под названием Москва, но так толком и не виделись, и тем удивительнее было, что наша случайная встреча состоялась в нескольких тысячах километрах от нашего постоянного места обитания.
Спустя пару часов, когда мы углубились в лес и принялись за обед, мимо нас проходила большая группа человек в тридцать. Один из этих ребят вдруг показал на меня пальцем и спросил «Тебя случайно не Юра зовут?»
Так я встретил Артема, которого до этого видел один раз в жизни и давно.
Зарисовка седьмая. Белуха.
Белуха - это высшая точка Алтая, удивительная по красоте гора. Вершина ее острым белым острием, словно иглой, прокалывает небо, снега искрятся, отражая солнечные лучи. Ниже - ледники, стекающие вниз с вершин, перерастая в ручей, который в свою очередь разливается в Аккемское озеро. По левую и правую стороны от Белухи - вершины Борис и Броня, охраняющие главную гору края. За грядой - целых три направления: Казахстан, Китай и Монголия.
Вдоль правого берега Аккемского озера пасутся лошади с добрыми лицами, за которыми присматривают местные жители. На другом берегу раскинулся палаточный лагерь, где сменяют друг друга приезжающие туристы. Температура воды - чуть больше нуля, тут же, на берегу, обустроена баня. Мы стояли в непосредственной близости от нее, и иногда ночами я просыпался от душераздирающих криков - это принявшие баню люди бросались в ледяное озеро.
Снежные рисунки на Белухи порой могут принимать интересные формы. Чего стоит только физиономия, угрюмо осматривающая долину реки Ак-кем!
Зарисовка восьмая. Рерих и Рикла.
Пятый день похода был посвящен радиальному выходу от озера к так называемому городу Рериха. Это участок земли, огороженный рукотворной каменной стеной в форме корабля. В центре этой ограды покоится камень, который считается священным и обладающим магической силой.
И я ни в коем случае не скажу, как добраться до этого места. Потому что каждый должен повторить наш маршрут: сначала мы по ошибке полезли вверх на 2700 метров, надеясь, что Рерих основал свой город именно там. Но наверху была лишь равнина с характерной для высокогорья растительностью, облака и потрясающий вид во все стороны света. Спустившись вниз, мы почувствовали некоторое утомление и даже раздражение, поэтому наша группа из шестерых человек разделилась на два лагеря. Трое захотели продолжить поиск города Рериха вверх по ручью, трое были против и захотели прилечь и отдохнуть под сосенками, ожидая тех, что уйдут. Я оказался во второй группе, что помогло мне хорошо выспаться под ласковым солнцем. Наши три расслабленных фигуры со стороны, наверное, смотрелись как картина «Охотники на привале». Я сразу смекнул, что наша лень при таких делах ни в коем случае не является чем-то духовно бедным: в то время как одни тянулись к Рериху, мы тянулись к Василию Перову. Когда ребята вернулись с бесплодных поисков, мы злорадно про себя порадовались, что не пошли с ними.
Но город Рериха мы в итоге нашли чисто случайно, и он оказался совсем недалеко от нашего лагеря. Впрочем, сожалеть о лишних намотанных километрах никто не стал.
А уже в последний день я узнал в Тюнгуре от женщины, напросившейся в нашу «Газель» , что тот каменный городок - вовсе не город Рериха, а город Рикла. Я было приуныл, но, добравшись дома до Интернета, выяснил, что она все же была не права. Верь им, этим «возвысившимся».
Зарисовка девятая. Долина семи озер.
Есть чуть северо-западнее Белухи так называемая Долина семи озер - живописное, просторное, перемежаемое возвышениями и ущельями произведение природы. Долину пересекает ручей, русло которого иногда разливается вширь и образует небольшие спокойные заводи, которых насчитывается ровно семь. Каждое из озер находится на своей высоте над уровнем моря, они перетекают через бурные потоки и водопады из одного в другое. Исключение составляет лишь одно озеро, обособленно стоящее в ущелье у подножия одной из горных вершин.
Этот последовательный каскад из озер вызвал у меня синдром «дежавю». Казалось, когда-то давно, возможно, во сне, я уже видел эти водные глади, соединенные извилистым руслом среди залитой летним солнцем зеленой долины. Где-то в глубине моего сознания эти картины я уже созерцал, хотя, конечно, в реальности никогда их видеть не мог.
Все эти чудачества моего мозга придали восприятию Долины семи озер сказочный оттенок, ощущение мистики и волшебства. Стало казаться, что в этом уголке Алтая водятся говорящие человеческим голосом бурундуки, ворующие маленьких детей птицы-психофоры, а по ночам на берега озер выплывают русалки, и холодный лунный свет зеленовато отражается на их обнаженных плечах.
Зарисовка десятая. Погода.
Алтайской погоде можно посвящать поэмы, повести, картины, симфонии и балеты. Иногда она горяча, как блюдо кавказской кухни, иногда - мягка, как мамина щека, иногда - омерзительна, как подвальная крыса; но в общем знаменателе - коварна, как не до конца высушенное полотенце.
Идя, окруженный облаком насекомых, на перевал Кузуяк во второй день похода, я смотрел на капавшие со лба на сухую тропу капли пота и предвкушал, сколько еще дней придется провести под палящим солнцем. Третий день мы шли уже под проливным дождем: раскисшая скользкая тропа, неприятно скользящие по телу мокрые ветви деревьев и кустов, душащий дождевик. Где, казалось бы, вчерашнее лето?
Алтайское лето показало себя во всей красе на Аккемском озере: в ночь с седьмого на восьмой день с гор, по всей видимости, сошла массивная глыба льда. Температура упала ниже нуля: меня не спасала ни одежда, которую я на себя в четыре слоя напялил, ни попытки герметично укутаться в спальник, обильно дыша на коченеющие части тела. Утром, лишь стоило выглянуть солнцу, снова стало жарко, и наш путь к перевалу Каратюрек снова сопровождался пыхтением, блеском пота на лбах и обильным водопоем на каждом привале.
Место следующей ночевки мы выбрали на продуваемой всеми ветрами площадке неподалеку от долины реки Кучерла. Той ночью наши палатки, которые мы предусмотрительно обложили камнями, порывались слететь: ветер остервенело сопел и раскачивал каркасы. Утром, помнится, Олег с Кириллом, делясь впечатлениями от прожитой ночи, говорили, что они расчитывали проснуться в стране Оз. Не сомневаюсь, что их общий вес был способен на большее, нежели возможности массы маленькой канзасской девочки. Унеси их горный ветер, пострадала бы не только Гингема, но и все деревянные солдаты Урфина Джюса.
Погода на Алтае абсолютно непредсказуема. Самые худшие опасения озаряются лучами солнца и ослепляются голубизной неба, а добрые надежды смываются потоками холодной слякоти под толстой стеной темно-синего облака, закрывающего всё вплоть до горизонта.
Зарисовка одиннадцатая. Коллектив шестерых.
Наша группа была малочисленной - всего шесть человек. Кому как, а мне коллектив из шестерых особей сразу напомнил опыт французских ученых над крысами, который описал в своей «Энциклопедии относительного и абсолютного знания» писатель Бернар Вербер, автор популярной трилогии. Суть опыта вкртаце такова: шесть помещаются в клетку крыс в условиях, когда неободимо добывать пищу (все крысы на одном берегу рва, еда - на другом, через ров надо переплыть). И в этой ситуации рождается иерархия: два эксплуататора, два эксплуатируемых, одиночка и козел отпущения. Эксплуататоры отбирают у эксплуатируемых добытую ими пищу, оставляя объедки (читай - зарплату), одиночка добывает себе корм самостоятельно, а козел отпущения не может ни властвовать, ни добывать, а потому довольствуется крохами, которые достаются от того, что обронили остальные крысы. Согласно Верберу, иерархия в этих пропорциях сохраняется в любом разумном коллективе, в том числе человеческом. Вербера можно считать попсовым писателем, а, следовательно, презирать, но его интерпретация рабочего коллектива мне сильно полюбилась.
Походная группа - коллектив, брошенный наедине с природными условиями, где добыча естественных благ становится первобытно естественной. Разумеется, крысиная иерархия проецируется на довольно иные плоскости работы, а ввиду того, что в походе в некотором роде царит коммунизм, роль козла отпущения никому не достается. Цивилизация человечества тоже творит свое светлое дело: пищу никто ни у кого не отбирает.
Но что-то похожее так или иначе получается: «эксплуатируемый» - это то тот, что, как правило, больше всех хлопочет у костра во имя общего блага, кто приносит больше всего дров и ягод из темного леса. Эксплуататор - это тот тип походника, кто вроде и участвует в общем рабочем процессе, но, если присмотреться, большинство времени стоит, засунув руки в карманы, прикрывая свою бездеятельность остроумием и байками в свете полыхающего костра. Все смеются над остротами, и никто не обвиняет их авторов в халтуре: юмор благоприятно воздействует на атмосферу, и никому и в голову не приходит повысить на них голос и сковать цепями жесткой дисциплины. Одиночка между тем держится чуть обособленно, слегка подкидывая ветви в костер, иногда удаляясь в темноту, чтобы напихать в свой рот ягод с местных кустов. Когда ужин готов, едят все поровну.
Лично для себя я понял, что мой удел в таких профсоюзах - одиночка. Я не люблю работать больше всех, мне претит также пассивное созерцание рабочего процесса, а потому мне проще обеспечивать себя самостоятельно. И, когда группа находила заросли смородины, я не собирал лукошки ягод ради общего блага и не стоял в ожидании, что кто-нибудь мне их принесет. Я просто уходил в кусты и действовал принципом «сорвал - и в рот».
Зарисовка двенадцатая. Заключительная.
Замышляя данный опус, я хотел выполнить три условия. Первое: сделать его кратким, чтобы читатель не вынужден был тратить много времени, как в случае с весенним «Евротпуском». Итого - получилось в два раза короче, чем предыдущий отчет, что можно считать успехом. Второе: передать атмосферу - думаю, более сложной задачи передо мной не поставил бы никто, справиться с ней идеально смог бы только Василий Шукшин, ну а меня получилось то, что получилось. Третье: преподать информацию оригинально. Тут уж, я надеюсь, мое построение впечатлений в виде одиннадцати зарисовок не показалось вам чересчур шаблонным.
Ну а все-таки, обобщая увиденное мной на Алтае, я бы порекомендовал всем съездить туда и пройти пеший поход. Только в сочетании с этим оценка за мой второй пункт может быть удовлетворительной.
И совсем напоследок: я благодарю своих спутников и передаю им пожизненный пламенный привет. Сдержанный добряк Володя, смешливая Света, раздолбаи и весельчаки Олег с Кириллом, ну и, разумеется, наш Вождь - Алёна. Спасибо вам, это были далеко не худшие десять дней моей жизни.