Гамлет и действие

Mar 14, 2010 20:23

В западном мышлении с периода Нового времени очень прочно засел один загадочный стереотип: почему-то считается, что люди по большому счету делятся на две категории - мыслители и деятели, и приобретение в одном качестве сильно обедняет в другом. Конечно, различие между созерцанием и деянием существовало уже у древнегреческих философов, однако на мой взгляд там нет в помине противопоставления (хотя есть ценностный ранжир).
Классическим примером такой дихотомии является Гамлет Шекспира: человек, трагедия, которого, по словам Лоуренса Оливье, состоит в том, что он сомневается, не может принять окончательное решение. Можно, конечно, привести удачные примеры сочетания мышления и поступков из жизни, но это, увы, не снимает проблемы. А в самом деле, насколько верно такое представление, особенно в варианте Гамлета? Мы ведь все понимаем, что именно Гамлет - своего рода парадигматический образ западного героя-интеллектуала, тонкого мыслителя, видящего все нюансы и «подводные камни». Иными словами, подобные образы и в наши дни задают восприятие и самовосприятие целых социальных групп, в данном случае - интеллектуалов.

Разберемся подробнее.
Вряд ли можно отрицать, что главная проблема Гамлета «что мне делать?», однако означает ли это, что рефлексия, ее излишняя мнительность являются препятствием на пути к цели? Не противоречит ли это банальному утверждению, что знание - это всегда в некотором смысле побуждение и технология действия?
Как отмечает Аленка Зупанчич существует два основных прочтения этой «неспособности к акту» Гамлета - романтическое и ранне-психоаналитическое. Первое прочтение идет от трактовки Гете, акцентировавшего противоречие между мыслью и поступком. Идея состоит в том, что знание заставляет быть острожным, в то время как для решительного поступка требуется определенная слепота, например, вера. Вторая версия была создана первыми учениками Фрейда, исходившими из того, что Клавдий делает в точности то, о чем бессознательно мечтает эдипальный Гамлет (убить отца, жениться на матери). В данном случае Гамлету мешает эти идентификация с врагом, которого он должен убить, т.е. Гамлет не действует, потому что понимает и боится (наказать Клавдия - значит, допустить возможность наказания себя).
Здесь, конечно же, имеет место некоторая теоретическая передержка: никаких проблем с действием у Гамлета нет. Давайте вспомним: для него не проблема - заколоть Полония и подстроить смерть Розенкранца и Гильденстерна, организовать и разыграть хитроумную «мышеловку», более того, долгое время он играет сумасшедшего (вполне решительно и удачно). Единственный поступок, на который он не может решиться - это убийство Клавдия. Но разве есть какое-то знание, мешающее ему?

Лакан однажды заметил, что кантовский вопрос «что я должен делать?» - в жизни возникает у кого-либо, только когда его желание угасает. В самом деле, глупо пытаться разобраться с действиями и мыслями кого-либо, не обратив внимание на его мотивы. Между мышлением и действием есть опосредующий момент - и это желание. И то, и другое вряд ли может осуществиться без помощи желания. Есть и еще две категории, лишающие человека действия - это страх и лень, и они тоже указывают на желание. Чего же может бояться этот герой, «мыслящий пугливыми шагами»?
Довольно часто можно встретить мнение о том, что Гамлет и ему подобные «мыслители» чересчур все усложняют: а проблемы никакой нет. Однако желание - это хитрая материя, оно всегда состоит из тупиков и неожиданных переходов. Само желание является проблемой, т.к. нет простого и очевидного способа ответить на самые простейшие вопросы - «чего хочешь?», «хочешь или не хочешь?» и т.д. И основной тупик Гамлета должен прочитываться даже не как противоречивость мотивов (обещание отцу против любви к матери), а именно как отсутствие желания, его потеря. Гамлет получает сильную травму, узнав, что его отец (авторитет, воплощение Закона) предан и забыт его матерью, и потому долгое время не может найти себя. Сомнения и рефлексии Гамлета - это попытка найти новую опору, чтобы понять кто он такой и чего хочет, а для этого ему принципиально найти ответ на центральный фрейдовский вопрос «чего хочет женщина (а именно его мать)?». Иными словами, «выжидание» Гамлета - это не борьба против знания, чтобы совершить поступок, а борьба мысли за его возможность. В своей статье посвященной Лакану и трагедиям Зупанчич дает любопытную трактовку развязки «Гамлета». По ее мнению, прорыв к поступку (а значит, свое желание) Гамлет находит в столкновении с Лаэртом на похоронах Офелии - в нем он видит своего другого, лишившегося самого дорогого, но охваченного гневом и печалью, а не апатией. Эта идентификация с другим позволяет наконец-то ответить на вопрос «зачем?», т.е. оправдать, понять свое желание «убить Клавдия». Ответ прост: не зачем, желание - важно само по себе, без всякой основы и оправдания. Приняв свое желание, Гамлет более не сожалеет ни о смерти Лаэрта и матери, ни о своей смерти, его даже не заботит результативность его желания - Клавдия он убивает в самый последний момент, когда это уже ничего не значит.

Какой же можно сделать вывод из этой истории?
На мой взгляд, он немного парадоксален. С одной стороны, нужно отбросить всю эту чушь по поводу робких мыслителей и бездумных деятелей. Мыслить и действовать - это вопрос желания, никакая ментальность, культурная и социальная конституция и прочие данности не смогут помещать вам в этом. Но сложность вся в этом, ибо с другой стороны - оставаться мыслящим и деятельным чрезвычайно трудно. Любой поступок, не имея поддержки желания, рассыпается или приносит самые нежелательные результаты. А мысль, потерявшая свою цель, становится плоской и излишней. Знать где твое желание теперь - трудная задача. Как впрочем и любая, ведущая к тебе, а не от тебя.

трагедия, Гамлет, размышления

Previous post Next post
Up