Жизнь, не требующая биографии: Бэнкси как голос молодого пролетариата
Ай, да Бэнкси, ай, да инглиш сан оф бич
из неформальной беседы
Мы вправе развлекать себя как угодно - звуками, формами, цветами, шумами;
но все это - та прекрасная чушь, которую мы осознанно любим и изготовляем, есть чудовищная ирония, как и сама жизнь; точная техника окончательно постигнутой бессмыслицы как смысла мира.
Рауль Хаусманн. Немецкий обыватель сердится
Совсем недавно в свободном доступе появился фильм «Выход через сувенирную лавку», режиссером которого заявлен Бэнкси. Фильм довольно ироничен, а мораль истории ставит нетривиальные проблемы о творчестве и движении стрит-арт. Но вообще сама фигура Бэнкси заставила меня задуматься о чем-то много большем, чем он и его творчество.
Много ли мы знаем о Бэнкси? - А надо ли знать о нем, когда нам известны его работы и можно судить о том, какой эффект они имеют? На мой взгляд, характеристики данной журналистом из Guardian вполне достаточно: «28-летний парень в джинсах и футболке, с серебряным зубом, серебряной цепочкой и одной серебряной серьгой». Т.е. этот парень вообще-то просто парень, а не какой-то небожитель.
Но у него есть талант, а что еще более важно, он знает к чему его приложить. В самом деле, ни одна критика не отнимет у Бэнкси двух вещей: во-первых, он чертовски остроумен, и, во-вторых, ему есть что сказать. Поэтому не удивляйтесь тому, что в тексте будет очень много цитат, они и правда, хороши. Недаром искушённые британские интеллектуалы все чаще обсуждают Бэнкси и называют его то «одарённым вандалом», то «уличным философом», то «Усамой стрит-арта». Я уважаю этого чувака и по большому счету солидарен с его идеями.
Конечно, всегда найдется тот, кто и мне, и вам тут же объяснит, что художественной ценности в нем на грош, а социальной угрозы на три Карибских кризиса, и еще добавит, что все это уже было и придумано до него. Однако ж я не спешу списать свой живой отклик в недоразумения, поэтому думаю сам. Является ли творчество Бэнкси вандализмом, нигилизмом, экзистенциализмом, постмодернизмом или еще каким «-измом»? Единственный достойный ответ: Бэнкси - это арт-терроризм. Это определение нужно понимать буквально: речь не об искусстве, претендующем на роль чего-то радикального, а о прямых актах (ответного) насилия в сфере искусства и образов. Я здесь понимаю терроризм в его классическом противопоставлении террору*. Арт-терроризм Бэнкси - это ответ на террор массмедиа.
* Террор - это применение силы или угроза её применения сильнейшей стороной по отношению к слабой, в то время как ответная реакция обычно квалифицируется как терроризм.
Первая заслуга этого художника в том, что он показал реальность творчества, ибо в его случае оно настолько реально, насколько наказуемо. Любую реальность мы проверяем собственной шкурой: художник, которому грозит срок и перспектива отмывать со стен свое художество или автор, которому за высказывания обещают сломать нос или выгнать с работы - всегда говорят БОЛЬШЕ. Для убедительности a bit of statistic: в Объединенном королевстве ежегодно на закрашивание такого рода «художеств» тратится 27 миллионов бюджетных фунтов, а пойманному за руку творцу грозит до десяти лет лишения свободы. Поэтому не только сами принты и стенсилы, а все его поведение подчинено задачам - скрываться, дезинформировать, работать быстро, уходить в тень. Очевидно, такое искусство что-то потеряет, если будет твориться в студии.
Современные постмодернистские хепенинги и перфомансы - это в лучшем случае запланированный эксцесс в огороженном тупичке, дабы никого не забрызгать, в то время как стрит-арт - это художественная герилья на улицах города. Стрит-арт в каком-то смысле преодолел проблему авангарда: его воинствующие предшественники - дадаисты, ситуационисты* и акционисты все еще элитарны, рассчитаны на рафинированного собеседника. Бэнкси и другие райтеры обратились к простым формам экспрессии: подобно воплю, мату, протесту - они в первую очередь попросту искренне выражают себя. Граффити вообще удивительный способ самовыражения, ведь он по сути возникает из естественного стремления оставить след, отметить территорию (написать «я тут был» или «А любит Б»). Однако граффити несет в себе мощный потенциал: к примеру, создание своего уникального стиля написания букв - это серьезная диверсия в отчужденную сферу языка. К тому же спрей-арт может быть как сложным и детализированным, так и подчеркивать чистую экспресиию тела и эмоций. Уличное искусство вне зависимости от техники представляется как более или менее удачный сплав плакатной формы и индивидуального содержания. Само же содержание может варьироваться от социально-политической тематики до сугубо экзистенциальных состояний. В стрит-арт поэтому так важна серийность и узнаваемость: единственный способ сохранить диалог с другими - это сохранить свое Я. Причем, это диалог с целью поддержания возможности диалога, диалог не на понимание, а на реакцию. И реакция может быть самая разная, от игнора и вплоть до нарушения закона. Но почему бы и нет?
* Ситуационисты - художественно-политическое течение середины XX века, последователи которого интересовались теоретическими и практическими проблемами урбанизма. Они считали своей задачей изменение среды обитания, а под такой средой они однозначно понимали современный город
Вообще Бэнкси любят обвинять, что вполне логично, ведь настоящее искусство должно задевать. Например, после выставки «Turf War» (где он разрисовал животных) многие слезливые любители зверюшек начали устраивать протесты и винить его в плохом обращении с животными. Это забавно, если учесть что он сделал для защиты животных больше, чем вся эта свора зеленых пацифистов. Я так и вижу, как он нежно наносит детский грим на кожу слона (а она не нежнее даже кожи взрослого), а потом какие-то сердобольные чучела кричат свое «Распни!».
А вот некие именитые чистюли Питер Гибсон и Диана Шекспир обвиняют Бэнкси в вандализме и его пропаганде. Они под вандализмом понимают осквернение общественных мест и порчу имущества. Осквернение здесь - выражения и рисунки оскорбительного или непристойного характера. Любой юрист пояснит вам: «шутливая надпись или рисунок на стене обычного дома не должны рассматриваться как уголовно наказуемое деяние». Полагаю, если некоторые вообще не ощущают разницу между иронией или сатирой и оскорблением, то это вовсе не значит, что ее нет. Что же касается пропаганды, то любая форма известности - это пропаганда, и с этим следует смириться. Ну, или следуя этой логике, преследовать всех известных людей за любое высказывание не в пользу закона и порядка. Вообще, я не вижу ничего плохого в том, чтобы разрисовать к чертям все стены в городе - это не только чья-то собственность, это общественное место, то, что мы видим каждый день и уже поэтому оно нас касается. А как показывает практика: сами граждане совсем не против того, чтобы рисунки оживили серые стены - как например, в Бристоле городской совет провел референдум «закрасить или сохранить рисунок Бэнкси на клинике сексуальных проблем» и 97% пожелали сохранить.
Бэнкси как-то заявил, что хочет вернуть истинный смысл слову «вандализм». И в самом деле, мы уже не мыслим ничего дальше УК. Но на самом деле, искусство требует чтобы культура перестала быть священной коровой, искусство требует разрушения и открытости, а не затхлой атмосферы неприкасаемости того, что попало в канон или привычку. Речь конечно не об идеологическом вандализме, а о десакрализации искусства, что включает себя вандализм как творческий акт.
Искусство уже в начале ХХ века столкнулось с дилеммой: «Жизнь или Музей», а в наши дни за счет коммерциализации искусства она превратилась в «Твори, или Продайся!». Проблема вовсе не в музее, а в том, что он служит в роли Церкви, в которой решают принадлежишь ты к искусству или нет. Современность к этой проблеме ничего не добавила. Вот, к примеру, Борис Гройс, защищая художественный музей, пишет: «Произведение искусства (…) начинает испытывать потребность в музейной контекстуализации и в музейной защите. В наше время музей и есть последнее средство отличать искусство от неискусства». Боюсь, Гройс в своем желании сказать нечто оригинальное совсем забыл, что искусство не нуждается в том, чтобы кто-то его отличал от неискусства. Это нужно только тем, кто хочет что-то получить с искусства - денег, славы, власти. Но само по себе искусство никому не обещает этих плюшек.
По сути, стрит-арт можно рассматривать как еще одну попытку реализации дадаистского потенциала. Для Дада задача состояла в том, чтобы восстановить глубоко жизненный и в каком-то смысле философский импульс в искусстве: возродить присущую ему волю к Истине. И для этого необходимо было отсечь бесполезные наросты попсовой эстетики, манерности и далекого от жизни суетного тщеславия. Бэнкси мыслит открытостью - улиц, стен, форм и способов самовыражения, доступов и прав. Он терпеть не может все эти бесконечные обертки и коробочки, в которые нас засовывают. Пожалуй, можно назвать программным такое его заявление: Думай извне коробки, разрушай коробку и разрежь ее к чертям (Think from outside the box, collapse the box and take a fucking knife to it). Искусство для него - не зрелище и не прохладительный вояж («Когда вы идете в арт галерею - вы просто турист, осматривающий трофеи нескольких миллионеров»).
Художники стрит-арта живут в ритме города всецело отдаваясь своему искусству. Это урбанистическое искусство, но в парадоксальной ситуации - в ситуации необходимости вернуть себе город и его улицы. В Великобритании эта идея особенно сильна: существует целое движение RTS (аббревиатура от фразы «Вернуть себе улицы»). Как точно отмечает Наоми Кляйн: «одна из насмешек нашего века: теперь, когда уличное пространство стало самым ходовым товаром в рекламном бизнесе, сама уличная культура оказалась в осаде». В самом деле, от Нью-Йорка до Лондона власти и полиция ополчились на граффити, на самодельные плакаты и пикеты, на попрошаек, на тротуарных художников, на моющих стекла детишек, на стихийное «садоводство» и на уличных торговцев, приводя к криминализации всего, что относится к самобытной уличной жизни большого города. Поэтому стрит-арт все больше похож на партизанские вылазки. Отсюда и внутренняя прагматика составляющая значимую часть эстетики стрит-арт. Бэнкси использует в основном трафареты (иногда скульптуры, холсты), другие авторы рисуют баллончиком от руки, а также используют стикеры, постеры и технику скретч. Трафарет (или стенсил) - это техника, но техника - часть произведения и важная компонента авторства. Серийность - одновременно и вынужденный шаг (быстрый рисунок = снижение риска быть пойманным), и актуальная подрывная форма. Успешность бренда строится на унификации и повторяемости, поэтому лучше всего подорвать его успех с помощью своего рода контр-серии «внутри бренда» (т.е. используя узнаваемость бренда в другом контексте). Кстати, идею использования искусства не только как политического средства, но и как прагматического орудия еще в 1994 году* предложил один из лидеров движения RTS Джордан.
* В 1994 году движение RTS сформировалось во время защиты от сноса улицы Клермонт-роуд. В качестве защиты в выселенных домах создавались нелегальные выставки, а на улицах устраивались выступления и арт-баррикады в виде цветников и инсталляций современного искусства.
В этом плане, творчество стрит-арт - это только одна сторона все более широкого движения против брендов. Наоми Кляйн в «No Logo» уже предприняла попытку показать «почему некоторые известные и уважаемые компании становятся объектами открытой ненависти миллионов людей, которые выходят на улицы, пытаясь изменить мировой порядок и сделать его более справедливым». Суть проста: бренды присвоили то, что никто им не отдавал, и даже не спрашивали на то разрешения граждан.
Бэнкси по его собственному признанию взял баллончик с краской чтобы вернуть этот мир, «присвоить» его себе обратно. Еще сильнее выразилась граффити-райтер Сандра «Lady Pink» Fabara: «мы не кучка педиков. Художников всегда считали вялыми и спокойными, немного свихнувшимися. Мы в этом смысле больше похожи на пиратов. Мы защищаем свою территорию. И где бы ни рисовали, мы свирепо защищаем свои места».
В городе полно надписей и знаков, которые указывают что
делать, а также рекламы, которая навяливает свои однообразные сообщения, поэтому Бэнкси всегда считал, что у него тоже есть полное право сказать что-то. В книге «Прекрати это!» он в доступной форме объяснил свою логику:
К черту это. Любая реклама в общественном месте, которая не дает тебе выбор смотреть или нет - твоя. Ты можешь брать ее, переделывать и использовать по-своему. Спрашивать разрешения тут подобно просьбе оставить у себя камень, который кто-то кинул тебе в голову.
Ты не должен компаниям ничего. Больше чем ничего, ты не должен даже оказывать им почтения. Они тебе должны. Они переделали мир, поставив себя перед тобой. Они никогда не спрашивали твоего разрешения, поэтому никогда не спрашивай их.
С этой экономической логикой присвоения права распоряжаться миром в наши дни многие не согласны. А логика, против которой выступают многие - это логика, которой придется измениться, ведь даже чертовски разогнанный велосипед не будет ехать вечно, если мы откажемся крутить его педали.
Первый удар должен быть нанесен по рекламе, по брендам корпораций. Бэнкси очень точно заметил, что реклама не просто съедает наше пространство и замусоривает сознание, она также поглощает тех, кто наиболее опасен: «В рекламе я ненавижу больше всего то, что она привлекает всех наиболее ярких, творческих и амбициозных молодых людей… Никогда еще в истории человечества не было использовано так много чтобы сделать так мало».
Но не только Бэнкси занят борьбой с рекламой, во многих городах Европы и Америки уже два десятилетия развивается течение, название которого можно перевести как «глушение культуры» или «рекламоборчество». Корпорации сами пополняют ряды активистов и сочувствующих - бесцеремонно увольняя работников, агрессивно насаждая свои сообщения. Однако под влиянием теоретиков массовой информации все больше людей осознают, что можно противопоставить корпоративной колонизации их жизненных пространств. По словам Наоми Кляйн эти люди сегодня «пишут теорию на улицах, в буквальном смысле слова разрушая корпоративную культуру с помощью несмываемого маркера и ведра с клейстером». В самом деле, разве не должны были люди при всей озабоченности экологией вокруг однажды задуматься, что реклама - это чудовищный поток мусора в нашей ментальной среде? Не даром с присущей ему проницательностью Бэнкси пишет: «Нам не нужны больше герои, нам нужен только кто-то, кто займется переработкой отходов». Но это должны быть мы сами.
Удивительно то, что почву для этого создала сама реклама. Новые поколения формировались в среде агрессивного маркетинга, поэтому возникает феномен «маркетолога внутри», т.е. интуитивное понимание различных стратегий продажи. Ирония в том, что многие люди используют это понимание не только для того, чтобы продавать себя, но и для того, чтобы разрушать послания рекламы. Как отмечает один из лидеров «рекламобойцев» Карли Стаско, многим сегодня стоит услышать или прочесть новый лозунг, как они начинают в уме играть с ним - высмеивая его, обращая против задуманных рекламой целей.
Многие творческие и интеллектуально развитые люди по всему миру чувствуют, что попасть «в обойму» столь же паршиво, как и выпасть из нее. Они чувствуют себя «ниггерами» в собственных странах, и это не преувеличение, т.к. их жизненное пространство больше им не принадлежит, а выкупить его обратно - не всякому по карману. Ирония такого существования в том, что при всем внешнем благоденствии в основе всего остается жесткая логика выживания. Но в таких условиях люди становятся крысами, ведь «крыс называют крысами, потому что они делают все чтобы выжить». Для Бэнкси крысы - это знаковый образ. В системе, где люди сверху живут как крысы*, вся надежда остается на тех, кто уже внизу - на маргиналов. Крыса - это также анаграмма искусства (rat-art), хотя Бэнкси признается, что рисовал их задолго до того, как кто-то предложил ему подобную интерпретацию. Искусство - это как раз то немногое что противостоит пошлой логике полезностей и успеха, то, что способно отвлечь человека даже от самых базовых потребностей. Потребители, застрявшие на первом уровне пирамиды Маслоу, по меткому выражению Mr. Freemana думают только о том, чтобы «жрать, срать, ржать». Но архитекторы общества потребления забыли об одном, о чем Бэнкси непременно нам напоминает: «Есть четыре основных потребностей человека: еда, сон, секс и месть».
* Не даром в английском языке словосочетание rat race (крысиные бега) означает бешеную погоня за богатством, успехом; ожесточённую конкуренцию.
Если искать наиболее подходящее определение социально-политической принадлежности этого искусства, то мне вспоминается крайне непопулярный в наши дни термин - пролетарское искусство.
Искусство никогда не бывает просто искусством, искусством чистым, в нем всегда реализуется некоторая ангажированность. Подлинное искусство стремится к универсальному уровню, но достичь его может только через принятие себя, своего конкретного воплощения. Единственный способ стать Художником (вообще, т.е. на уровне человечества, а не отдельной группы, этоса) - это полная идентификация со своими особенными чертами: с тем, кто я по национальности, по профессии, по страте, по призванию и т.д.
Но почему я решил вспомнить этот устаревший и немодный тезис о классовости всякого искусства? Дело в том, что в высказываниях и работах Бэнкси (как и других авторов стрит-арта) можно найти идеи анархизма, антикапитализма и альтер-глоблазима, антивоенного движения и антифашизма, также обнаруживается их связь с борьбой против брендов и колониализма. Но, по сути, они не являются прямым выражением какой-либо из этих позиций, просто потому что выражают собственную. Другими словами, за этими идеологиями не видно что за люди их поддерживают. И чтобы охарактеризовать эту позицию, надо вспомнить кто такой пролетарий. Славой Жижек однажды отметил, что в наши дни следует реабилитировать различие между рабочим классом и пролетариатом, которое неявно ввел Маркс. Рабочих сегодня нужно все меньше - это известный эффект развития технологий, но значит ли это, что понятие «пролетариат» безнадежно устарело? В отличие от исчезающего рабочего класса - «объективной» социальной категории, т.е. абстракция некоторой группы лиц, пролетариат - это субъективная позиция. Пролетарий - это самоидентификация, воплощающая социальную негативность, это образ самих себя для тех, кто чего-то лишен системой. Я абсолютно уверен, что в наши дни многие «не-рабочие» ощущают себя также как отчужденный и лишенный прав пролетарий 19 века. Именно эти люди - осознавшие свою лишенность и созревшие для борьбы - являются сегодня пролетариями.
Бэнкси - один из тех, кто осознал факт лишения, более того,
построил свою идентичность на этом. Ведь позиция пролетария выстраивается сперва негативно: как тот, кому нечего терять (кроме цепей своих). Я хочу подчеркнуть, что любая идентичность строится на каких-то ощущениях, но только пролетарская начинается с чувства нехватки. Первое стихийное самоощущение пролетария - это злость, обида, отчаяние, желание мести, в которых больше значимо то, чего у него еще нет, то чего он лишен. И Бэнкси вместе с другими «рекламобойцами», стрит-райтерами, анархистами увидел необходимость вернуть себе улицы, культурное и общественное пространство, а это значит, стал выразителем позиции всех лишенных в этой сфере. Причем, в духе подлинного пролетарского искусства он не боится разрушать, просто потому что культура уже колонизирована рынком, т.е. по факту вражеская территория.
Простое в своей самой общей форме послание Бэнкси удивительно похоже на требования рабочих профсоюзов, Коминтернов и колонизированных народов в последние 150-200 лет. В одной из книг он пишет: «Мне нравится думать, что я имею мужество оставаться анонимным в западной демократии и кричать о вещах, в которые никто не верит - подобно миру, справедливости и свободе». Тот факт, что искусство еще помнит об этих требованиях, только подчеркивает их близость к порядку Истины.
Однако в арт-терроризме важно еще и другое: здесь, на мой взгляд, происходит попытка дать новому пролетариату не только голос, форму выражения, но и форму положительной идентичности, т.е. возможность быть гордым за то, кто ты есть (даже если тебя сделали этим). Слотердайк отмечал, что попытка социализма сформировать единое пролетарское сознание потерпела крах, потому как «его психополитика почти повсеместно оставалась на примитивном уровне; она могла поставить себе на службу злобу, надежду, тоску и честолюбие, но никак не то, что имело самое реша¬ющее значение - радость и счастье быть пролетарием». Но в стрит-арте ты заражаешься этим чувством - почему быть пролетарием лучше.
Реальная сила любого класса не возможна без притязания на собственную классовую культуру, потому что, как отмечает Слотердайк, существует «тайная связь между нарциссическим наслажде¬нием культурой и политической властью». Иными словами, власть и беспросветный труд в конце концов отупляют, а для возобновления высоких чувств необходима способность класса к творчеству.
И мне кажется, эта пролетарская самоидентичность в силу своей негативности возможна как альтернатива утомившей эгомании и унылому индивидуализму. И даже в этом Бэнкси схватывает суть, когда говорит, что бытие самим собой слишком переоценено. Это не помогает. «Люди говорят «я просто был самим собой» как будто это действительно может быть оправданием. Это не оправдание, это не честность - это попросту трусость и нехватка воображения». Пролетарское «бытие-никем» - это и вызов для подлинного самопознания, и открытость для настоящего чувства жизни. Позволю себе снова процитировать Слотердайка:
«…в принципе, ни одна жизнь не имеет имени. Сознаю¬щий себя и уверенный в себе Никто в нас - тот Никто, который обретает свое имя и свои идентичности только со своим «социальным рождением», - и есть то начало, которое является живым источником свободы. Полный жизни Никто - это тот, кто, несмотря на мер¬зость социализации, заставляет вспомнить об изобилии энергии, скрытом под личинами личностей. Его жизненная основа - созна¬ющее себя и уверенное в себе тело, которое мы должны называть не nobody, a yesbody, не «нет-тело», а «да-тело»; это тело, которое в процессе индивидуализации способно пройти путь развития от ли¬шенного рефлексивности «нарциссизма» к рефлектированному от¬крытию себя в мировом целом».
Здесь и возникает та странная особенность, которую можно наблюдать в любых свободных объединениях (от партизанских групп до сообщества хакеров): человек - это не его биография, а это его позиция здесь и сейчас. Не важно кем ты был, важно - что выбрал сегодня. Вообще сам образ Бэнкси как человека без лица и без биографии удивительно похож на другого человека, которым я безмерно восхищаюсь. Тоже борец, философ и поэт - субкоманданте Маркос, лицо и голос мексиканских сапатистов. Мне кажется, именно на его примере можно показать ту форму пропаганды, к которой призывает и Бэнкси.
Маркос - не лидер, а всего лишь голос от лица тех, кто еще не заговорил. Маркос утверждает: его черная маска - это зеркало общества, поэтому он «голубой» в Сан-Франциско, негр в Южной Африке, азиат в Европе, индеец в Сан-Исидро, анархист в Испании, палестинец в Израиле, индеец майя на улицах Сан-Кристобаля, еврей в Германии, цыган в Польше, индеец племени могавк в Квебеке, пацифист в Боснии, одинокая женщина в метро в 10 часов вечера, крестьянин без земли, член банды в трущобах, безработный, несчастный студент и, конечно, сапатист в горах Чьяпаса. Иными словами, говорит Маркос, он - это мы: мы сами и есть тот самый лидер, которого мы ищем. И не удивительно, что пример сапатистов в Мексике стал образцом для других альтер-глобалистских движений по всему миру. Бэнкси этот арт-пролетарий из Англии оказывается солидарен с нищим индейцем майя из Мексики - они хотят, чтобы мир был разный. Или как говорят сапатисты: мы говорим одно Нет и много Да.
И сразу предупрежу вопросы циничных скептиков: да, я уверен, что такие художники как Banksy, Faile, Space Invader, Mear one, Shepard Fairey и другие действительно меняют мир. А это уже не мало для искусства.
P.S.: Последняя новость о Бэнкси не могла не порадовать - он поддержал деньгами отечественных арт-маргиналов из группы «Война». Я - не фанат последних, но сам факт солидарности в этих кругах - хороший знак. Подробнее на http://www.lenta.ru/news/2010/12/11/artvoina/