Увезу тебя я в тундру
Пару месяцев я сопротивлялся этому. Хотя интерес и подогревался множеством сторонних факторов (частым упоминанием в блогах, окололитературным скандалом, спровоцированным пользователем 19petrov, рекомендациями в конце концов), от прочтения старался себя тщательно уберечь. Возможно, это уже фобия, выразившаяся в интоксикации от изучения произведений многочисленных авторов Кемеровской области. Но, как известно, побороть страх можно лишь перейдя через его грань.
Итак, «Ржа» 700iblanov. Еще нигде не изданная, но опубликованная в сети повесть. К зиме ожидается проход через печатный станок в «Огнях Кузбасса» и в «Урале». Это уже информация для тех, кто на дух не переносит чтения с монитора и фальшивых распечаток, - но после погружения в первую главу я и сам позабыл о своем отвращении к электронным текстам.
«Ржа» - это русский север, мифическое для большинства заполярье. Это возвращение автора из зрелости в детство. Не просто и не только воспоминания - признание в любви.
Андрей там родился и вырос - в далеком поселке с величественным названием Могила Шамана. Низкое небо над тундрой, северное сияние, заполоняющее купол, долгий трескучий мороз и короткий летний зной были в его жизни до семнадцати лет - это потом он уехал на «большую землю», в Кемерово. Уехал, и через годы вспомнил.
Они - индейцы. В начале их пара, это потом племя начнет увеличиваться в прогрессиях. Два друга - Лешка и Пашка, - начитавшиеся Фенимора Купера, и решившие превратить в своей голове голую пустую тундру в прерии-пампасы. Соорудить лук для стрельбы в северных широтах непросто - там, как известно, в летнюю пору грибы возвышаются над стелющимися под ними березками. Но дело сделано - оружие наготове. Со временем появится и вигвам. Нынешней детворе таких забав, наверное, не понять - в индейцев, если они еще в них играют, родившиеся в нулевых рубятся на плейстейшнах. Иванов же предлагает просто какой-то анахронизм.
Но это отчасти и мое детство. Без севера, конечно. Мы также не любили «чужаков», отразившихся во «Рже» в эвенках и в якутах, искали на сибирских полях свои ягоду-«зассыху», гуськин лук и ягоду-«медвежий глаз», только это были паслен, саранки и земляника. Бродили по брошенным огородам, но не находили в стоявших на сваях теплицах пакетов с лисьими шубами, а находили лишь кучи тряпья, и долго сидели потом на берегу Томи за разведенным костром, глядя на не ржавые воды, которые несли такие же по-своему удушающие, как и в северной Депутатке, ароматы. Мы были проще. Как и герои Иванова, обнаружившие сверток с высушенной травой, и которые не могли понять, зачем она кому-то может быть нужна. Нынешним детям даже нет необходимости объяснять, что означают валяющиеся по подъездам пластиковые шприцы...
Север - юг, восток - запад в той стране, по которой немного ностальгирует Андрей, были равномерно одинаковыми. Это сейчас между ними образовалась пропасть, которую не склеить даже такой повестью.
Приключения северной ребятни в тексте подчас резко прерываются на, казалось бы, совсем не детские истории - иллюстрации из жизни взрослых, которые окружают главных героев. Монструозная заведующая детским садом Анфиса Васильевна - выбившаяся в педагоги из плечевых «Анфиска-Раскладушка». Алешкин дед, за каких-то пятнадцать лет превратившийся из идиота-Чимитдоржиева в Чимитдоржиева-ламу - партия ведь наш рулевой. Великовозрастный болван Леша Ильгэсиров, своим образом и подобием олицетворяющий весь ненавистный мне совок. Спившийся и помешавшийся безымянный инженер, рыщущий в окрестностях в поисках Пунькиных щенков, которых непременно должен утопить, - утопить ведь в водке досаду за болезнь дочери не получается.
На многие такие подобные истории, написанные уже после публикации повести на Прозе.ру, я наталкивался в журнале Андрея (вот они - раз, два, три, четыре, пять). В них и заключается подлинная ценность «Ржи» - это ювелирно сделанные слепки с жизней конкретных людей, со смешанным воедино трагизмом и комизмом.
...Уже покончив с ночным чтением, пытался понять, на кого же похож Иванов - стилем, слогом. Это большая беда всей нынешней литературной критики - провести удобную для сравнения параллель, найти, кому автор пытается подражать. И потом либо отругать либо похвалить. Так вот: ни на кого не похож. И этим своим пока главным произведением в жизни он не просит - требует! - читательского внимания.
Да, о поисках смысла, заложенного в название, лучше до финальной точки не задумываться. Впрочем, «Ржа» сама по себе таких мыслей и не допустит - за три часа поглощения северными широтами я об этом вспомнил лишь случайно. А вам обо всем выше написанном рекомендую и вовсе забыть, и прочитать, пожалуй, самую лучшую малую повесть последних нескольких лет, написанную в Кузбассе.
Итак, «Ржа» 700iblanov. Еще нигде не изданная, но опубликованная в сети повесть. К зиме ожидается проход через печатный станок в «Огнях Кузбасса» и в «Урале». Это уже информация для тех, кто на дух не переносит чтения с монитора и фальшивых распечаток, - но после погружения в первую главу я и сам позабыл о своем отвращении к электронным текстам.
«Ржа» - это русский север, мифическое для большинства заполярье. Это возвращение автора из зрелости в детство. Не просто и не только воспоминания - признание в любви.
Андрей там родился и вырос - в далеком поселке с величественным названием Могила Шамана. Низкое небо над тундрой, северное сияние, заполоняющее купол, долгий трескучий мороз и короткий летний зной были в его жизни до семнадцати лет - это потом он уехал на «большую землю», в Кемерово. Уехал, и через годы вспомнил.
Они - индейцы. В начале их пара, это потом племя начнет увеличиваться в прогрессиях. Два друга - Лешка и Пашка, - начитавшиеся Фенимора Купера, и решившие превратить в своей голове голую пустую тундру в прерии-пампасы. Соорудить лук для стрельбы в северных широтах непросто - там, как известно, в летнюю пору грибы возвышаются над стелющимися под ними березками. Но дело сделано - оружие наготове. Со временем появится и вигвам. Нынешней детворе таких забав, наверное, не понять - в индейцев, если они еще в них играют, родившиеся в нулевых рубятся на плейстейшнах. Иванов же предлагает просто какой-то анахронизм.
Но это отчасти и мое детство. Без севера, конечно. Мы также не любили «чужаков», отразившихся во «Рже» в эвенках и в якутах, искали на сибирских полях свои ягоду-«зассыху», гуськин лук и ягоду-«медвежий глаз», только это были паслен, саранки и земляника. Бродили по брошенным огородам, но не находили в стоявших на сваях теплицах пакетов с лисьими шубами, а находили лишь кучи тряпья, и долго сидели потом на берегу Томи за разведенным костром, глядя на не ржавые воды, которые несли такие же по-своему удушающие, как и в северной Депутатке, ароматы. Мы были проще. Как и герои Иванова, обнаружившие сверток с высушенной травой, и которые не могли понять, зачем она кому-то может быть нужна. Нынешним детям даже нет необходимости объяснять, что означают валяющиеся по подъездам пластиковые шприцы...
Север - юг, восток - запад в той стране, по которой немного ностальгирует Андрей, были равномерно одинаковыми. Это сейчас между ними образовалась пропасть, которую не склеить даже такой повестью.
Приключения северной ребятни в тексте подчас резко прерываются на, казалось бы, совсем не детские истории - иллюстрации из жизни взрослых, которые окружают главных героев. Монструозная заведующая детским садом Анфиса Васильевна - выбившаяся в педагоги из плечевых «Анфиска-Раскладушка». Алешкин дед, за каких-то пятнадцать лет превратившийся из идиота-Чимитдоржиева в Чимитдоржиева-ламу - партия ведь наш рулевой. Великовозрастный болван Леша Ильгэсиров, своим образом и подобием олицетворяющий весь ненавистный мне совок. Спившийся и помешавшийся безымянный инженер, рыщущий в окрестностях в поисках Пунькиных щенков, которых непременно должен утопить, - утопить ведь в водке досаду за болезнь дочери не получается.
На многие такие подобные истории, написанные уже после публикации повести на Прозе.ру, я наталкивался в журнале Андрея (вот они - раз, два, три, четыре, пять). В них и заключается подлинная ценность «Ржи» - это ювелирно сделанные слепки с жизней конкретных людей, со смешанным воедино трагизмом и комизмом.
...Уже покончив с ночным чтением, пытался понять, на кого же похож Иванов - стилем, слогом. Это большая беда всей нынешней литературной критики - провести удобную для сравнения параллель, найти, кому автор пытается подражать. И потом либо отругать либо похвалить. Так вот: ни на кого не похож. И этим своим пока главным произведением в жизни он не просит - требует! - читательского внимания.
Да, о поисках смысла, заложенного в название, лучше до финальной точки не задумываться. Впрочем, «Ржа» сама по себе таких мыслей и не допустит - за три часа поглощения северными широтами я об этом вспомнил лишь случайно. А вам обо всем выше написанном рекомендую и вовсе забыть, и прочитать, пожалуй, самую лучшую малую повесть последних нескольких лет, написанную в Кузбассе.