Музей памяти жертв политических репрессий в Мордовии - Стенд «Неравный бой с социализмом» (часть 3)
Л. М. Млечин: «[Продолжение…] Шелепин вслед за своим предшественником Серовым продолжал чистку архивов госбезопасности от опасных документов. Чекисты наткнулись на взрывоопасные материалы, связанные с расстрелом пленных польских офицеров… Осенью 1939 г. Сталин и Гитлер поделили Польшу. Красная армия заняла территорию с населением в 12 млн человек. В советский плен попало около 250 тысяч польских солдат и офицеров… Офицеров, генералов, чиновников, полицейских, видных представителей интеллигенции, священников, судей, промышленников разместили в трёх лагерях - в Козельске, Старобельске и Осташкове… Поляки не понимали, почему их не выпускают, почему не разрешают связаться с родными и получать письма. Большинство хотело воевать с немцами и просило разрешить им уехать в Англию или Францию. Советский Союз как союзника нацистской Германии они не любили и своих чувств не скрывали… Поступавшая от чекистов информация, видимо, укрепила Сталина в мысли, что от польских офицеров надо избавиться: враги они и есть враги…
Выполняли решение политбюро начальники Калининского, Харьковского и Смоленского областных управлений НКВД. Во внутренней тюрьме областного управления одну из камер обивали кошмой, чтобы не было слышно. Пленных по одному заводили в камеру, надевали наручники и стреляли в затылок. Пользовались закупленными в Германии пистолетами марки «вальтер» - их доставляли из Москвы чемоданами. Трупы на грузовиках вывозили за город и закапывали в районе дач областного НКВД: сюда чужие люди не зайдут. Трупы укладывали, как сардины в банке, голова к ногам, ноги к голове. Когда операция закончилась, братскую могилу засыпали землёй и сажали ёлочки.
Но часть пленных из Козельского лагеря расстреляли прямо в Катынском лесу. Эти могилы и обнаружили потом немцы, заняв Смоленск. Каждый день в лагеря поступали списки на несколько сотен человек. После каждого расстрела в Москву лично заместителю наркома Меркулову шла короткая шифротелеграмма такого, скажем, содержания: «Исполнено 292». Это означало, что за ночь расстреляли 292 человека. Все документы о расстрелах хранились в КГБ. Это досье было опечатано с предостерегающей пометкой: «Вскрытию не подлежит»…
Во время одного из приездов [первого секретаря ЦК Польской объединённой рабочей партии в 1956-1970 гг. Владислава] Гомулки в Москву, они хорошо посидели с Хрущёвым. Они должны были вместе выступать на митинге советско-польской дружбы. Вдруг Хрущёв неожиданно предложил рассказать правду о Катыни. И вроде бы Гомулка отказался… Хрущёв был человеком настроения, импульсивным и в такие минуты был способен на многое. Но когда Гомулка в следующий раз завёл разговор о Катыни, уже Никита Сергеевич отказался возвращаться к этой теме… Председатель КГБ Александр Шелепин 3 марта 1959 г. представил Хрущёву написанное от руки предложение уничтожить учётные дела расстрелянных польских офицеров… Основные документы были уничтожены, а оставшиеся, включая записку Берии, решение политбюро о расстреле от 5 марта 1940 г. и письмо самого Шелепина, хранились в запечатанном пакете в личном сейфе заведующего общим отделом ЦК КПСС Константина Устиновича Черненко…
С 17 марта 1992 г. по 2 августа 1993 г. в соответствии с постановлением старшего военного прокурора Управления Главной военной прокуратуры работала комиссия экспертов во главе с директором Института государства и права Российской академии наук академиком Борисом Николаевичем Топорниным. Главный вывод экспертов Главной военной прокуратуры: «1. Материалы следственного дела содержат убедительные доказательства наличия события преступления - массового убийства органами НКВД весной 1940 г. содержавшихся в Козельском, Старобельском и Осташковском лагерях НКВД 14 522 польских военнопленных… Это было установлено в ходе проводимых Главной военной прокуратурой летом 1991 г. эксгумаций… Доказано также, что единым умыслом одновременно в тюрьмах НКВД Западной Белоруссии и Западной Украины были расстреляны 7 305 поляков, в том числе около 1 000 офицеров. 2. Расстрелы совершались на основании постановления Политбюро ЦК ВКП(б) от 5 марта 1940 г. по представлению НКВД СССР»…
Три года Александр Николаевич Шелепин возглавлял КГБ. Эту должность Хрущёв не считал достаточно важной, чтобы долго держать на ней перспективного человека. А относительно Шелепина у него были далекоидущие планы. На ХХII съезде партии в октябре 1961 г. Никита Сергеевич ввёл Шелепина в состав высшего партийного руководства. Прямо во время съезда Хрущёв вызвал его к себе: «Вы достаточно поработали в КГБ. На организационном пленуме ЦК после съезда будет вас избирать секретарём ЦК». Съезд запомнился принятием новой программы партии, в которой ставилась задача построить за 20 лет коммунизм. Причём глава партии считал задачу вполне достижимой.
[А. И. Микоян вспоминал в своих мемуарах «Так было» от 1970-х гг.: «Возвращаюсь к Хрущёву. Он не любил статистику. Ему всегда делали выборку: низшие показатели, высшие показатели и т.д. Я же очень люблю статистику… Когда речь зашла у нас о новой программе партии и туда предложили включить цифры, я протестовал. Цифры не для программ… Надо действовать по обстоятельствам. Но Хрущёв не отступал: «Это же нескоро - только к 1980 г.». Я так понял его, что он не рассчитывал дожить до конца периода «строительства коммунизма» и ему не так важно, реальные это цифры или нет. А в результате мы уже не выполняем заданий программы. Ему же был нужен эффект для народа. Он не понимал, что народ потребует выполнения или объяснения».]
Никита Сергеевич Хрущёв, непредсказуемый и неуправляемый, хитрец, каких мало, был открытым и эмоциональным человеком. Он видел, в какой беде страна. В узком кругу честно говорил: «Я был рабочим - социализма не было, а картошка была. Сейчас социализм построили, а картошки нет… Я был лучше обеспечен в дореволюционное время, работая простым слесарем, зарабатывал 45 рублей при ценах на чёрный хлеб в 2 копейки, на белый - 4 копейки, фунт сала - 22 копейки, яйцо стоило копейку, ботинки, самые лучшие «Скороходовские», - до 7 рублей. Чего уж тут сравнивать?! Когда я вёл партработу в Москве, то и половины того не имел, хотя занимал довольно высокое место в общественно-политической сфере. Другие люди были обеспечены ещё хуже, чем я. Но мы смотрели в будущее, и наша фантазия в этом отношении не имела границ, она вдохновляла нас, звала вперёд, на борьбу за переустройство жизни»…
Алексея Илларионовича Кириченко … в 1938 г. взяли в аппарат ЦК компартии Украины. Он понравился Хрущёву и за три года сделал фантастическую карьеру: в 1941 г. его уже избрали секретарём республиканского ЦК. После войны руководил Одесской областью, с 1949 г. - второй секретарь ЦК на Украине. Сразу после смерти Сталина Берия стал поднимать национальные кадры. По записке Берии состоялся пленум ЦК компартии Украины, который … назначил украинца А. И. Кириченко [первым секретарём]. После разгрома «антипартийной группы» в 1957 г. Хрущёв перевёл Кириченко в Москву себе в помощь, приблизил, доверял.
Но вскоре убедился, что на роль второго человека Алексей Илларионович, у которого был тяжёлый характер, не тянет, и расстался с ним. Тем более, что товарищи по партийному руководству наперебой жаловались на откровенное хамство и диктаторские замашки Кириченко… 12 ноября 1959 г. на президиуме ЦК Хрущёв поставил вопрос об организации работы секретариата. Он выразил неудовлетворённость постановкой дела… Ворошилов, Суслов, Игнатов, Брежнев поддержали Хрущёва… Секретарь ЦК Фрол Романович Козлов: «Недостатки товарища Кириченко известны. Вот [например], после разговора с ним товарищ Брежнев рыдал»…
Через две недели после ухода Шелепина с поста председателя КГБ на освободившееся место был назначен его друг и товарищ Владимир Ефимович Семичастный, который до этого был вторым секретарём ЦК компартии Азербайджана… Новому председателю КГБ Семичастному было всего 37 лет. Никита Сергеевич хотел работать с людьми такого возраста, не отягощёнными прошлым, энергичными, не потерявшими интереса к работе и жизни. Шелепин в его кадровых расчётах занимал особое место. После ХХII съезда Хрущёв поручил ему как секретарю ЦК курировать партийные кадры…
14 декабря 1959 г. на расширенном заседании президиума ЦК Хрущёв, говоря о проекте программы КПСС, завёл речь о том, что его волновало: «В программе надо было бы подумать и насчёт демократизации нашего общественного строя. Без этого нельзя. Взять к примеру наше руководство - президиум. Мы не ограничены ни властью, ни временем. Правильно ли это? Может собраться артель, люди могут спаяться и спиться… Буржуазные конституции, пожалуй, более демократично построены, чем наша: больше двух созывов президент не может быть. Если буржуа и капиталисты не боятся, что эти их устои будут подорваны, когда после двух сроков выбранный президент меняется, так почему мы должны бояться? Что же мы, не уверены в своей системе или меньше уверены, чем эти буржуа и капиталисты, помещики? Нас выбрали, и мы самые гениальные? А за нами люди совершенно незаслуженные? Поэтому я считал бы, что нужно так сделать, чтобы таким образом всё время было обновление… Если каждый будет знать, что он будет выбран только один срок, максимум два, - продолжал фантазировать Хрущёв, - тогда у нас не будет бюрократического аппарата, у нас не будет кастовости. А это значит, что смелее люди будут выдвигаться, а это значит, демократизация будет в партии, в народе, в стране»…
[А. И. Микоян вспоминал в своих мемуарах «Так было» от 1970-х гг.: «После ухода Хрущёва и последовавших перемещений в руководстве … я оставался Председателем Президиума Верховного Совета СССР. На эту должность Хрущёв уговорил меня перейти летом 1964 г. с целью превратить Верховный Совет в действующий парламент. Он говорил: «Почему буржуазия умнее нас? У них парламенты создают впечатление участия народа в управлении. Это, конечно, фикция, но очень здорово показывает народу, что он может влиять, и даже решающим образом. Почему же наш парламент только штампует решения ЦК и правительства? Министры чихать хотели на наш парламент, а в Англии они отчитываются перед парламентом, отвечают на их запросы и т.д. Почему нам тоже не сделать так, чтобы Верховный Совет вызывал для отчёта, пропесочивал бы их. Более того, он может и вносить предложения в правительство об изменении каких-то решений».
Хрущёв рассуждал совершенно правильно. Это пример того, что у него появлялись прекрасные новаторские идеи. «Чтобы осуществить это нелёгкое дело, - продолжал далее Хрущёв, - надо много энергии и труда вложить, сломить сопротивление аппарата. Для этого нужен авторитетный и решительный человек». По его мнению, с этим могли справиться только два человека: или он, или я. Но он не мог совмещать три должности. И вообще такое новое дело требовало, чтобы ему посвятить всё время, ни с чем его не совмещая.
Мне его идея понравилась, я счёл её очень своевременной и полезной для демократизации в стране. Поэтому я согласился, и пока Хрущёв был у власти, я энергично взялся за это дело. С первых же дней для начала я превратил приёмы послов с верительными грамотами из чисто протокольных в политические мероприятия. Потребовал у МИДа подробных справок по проблемам тех стран, о которых я мало знал и чьи послы просились на приём. С послами великих держав мне было легче, потому что как член Президиума ЦК я был в курсе основных проблем из шифровок наших послов и других материалов. И всё равно требовал дополнительный материал из МИДа…
Мои помощники собирали материал о правилах и нормах парламентской жизни в буржуазных странах, я даже поручил им собрать материал по статусу президента в тех разных странах, где он есть. Хрущёв одобрил мою идею обдумать вопрос о переименовании Председателя Президиума в Президенты. Соответственно каждый республиканский глава Верховного Совета становился бы президентом у себя в республике и вице-президентом СССР. Это должно было импонировать республикам, поднять их статус. Но уже через несколько месяцев Хрущёв ушёл, а новое руководство не было заинтересовано в этих идеях. Эти руководители оказались даже меньшими демократами, чем «полудиктатор» Хрущёв».]
В 1963 г. впервые за границей купили 9,5 млн тонн зерна - 10% урожая. Хрущёв, оправдывая закупки зерна за границей, сказал, что если бы в обеспечении хлебом действовать методом Сталина, то и сейчас хлеб можно было бы продавать за границу: «Хлеб продавали за границу, а в некоторых районах люди пухли от голода. Да, товарищи, это факт, что в 1947 г. в ряде областей страны, например, в Курской, люди умирали с голоду. А хлеб продавали. Партия решительно осудила и навсегда покончила с подобным методом». Почему же зерна перестало хватать тогда, когда начался рост сельского хозяйства? В хрущёвские годы страна стала жить лучше. Люди больше ели сахара, рыбы, мяса, чем до войны. А сельское хозяйство не справлялось.
В середине 50-х, в годы хрущёвских реформ деревня получила приток рабочей силы. Сокращалась армия - многие демобилизованные вернулись домой. Разрешили вернуться в родные места репрессированным народам, а это в основном были крестьяне. Немалое число людей из городов в приказном порядке отправляли в деревни - председателями колхозов и совхозов, специалистами. В деревню распределяли выпускников сельскохозяйственных учебных заведений, добровольцев, осваивавших целину. Это, конечно же, сильно укрепило деревню.
Но к концу 50-х люди двинулись в обратную сторону - из деревни. Хрущёв сделал великое дело - освободил крестьянина от крепостничества. С февраля 1958 г. крестьяне стали получать паспорта. Этого права они были лишены постановлением ЦИК и Совнаркома от 27 декабря 1932 г. До 1958 г. крестьяне могли уехать, только получив справку из сельсовета или от председателя колхоза. А им запрещали отпускать людей. При Хрущёве колхозникам, желающим уехать, стали давать временные паспорта.
Правда, окончательно право на паспорт крестьяне получили, только когда 28 августа 1974 г. появилось постановление ЦК и Совмина «О мерах по дальнейшему совершенствованию паспортной системы в СССР» (инициатором постановления был министр внутренних дел Николай Анисимович Щёлоков). Паспорт в руке открыл сельской молодёжи дорогу в город, где было комфортнее и интереснее, где можно было учиться, найти работу по вкусу и жить в приличных условиях. По старому закону, все молодые люди, выросшие на селе, автоматически в 16 лет зачислялись в члены колхоза, даже если они этого не хотели. Они бежали из деревни под любым предлогом. Обычно не возвращались после службы в армии. За 4 последних хрущёвских года, с 1960 по 1964-й, из деревни в город ушло 7 млн сельских жителей.
В принципе сокращение сельского населения - явление нормальное и прогрессивное, когда является следствием роста экономического прогресса в сельском хозяйстве. Но вот этого как раз и не было! Советские сельское хозяйство оставалось отсталым, и исчезновение молодых людей было для него болезненным. Желание покинуть деревню усиливалось нелепыми хрущёвскими идеями, когда крестьян лишали приусадебного хозяйства, вынуждали сдавать домашний скот, когда взялись укрупнять колхозы и сселять деревни. Идея у Хрущёва была хорошая - создать современные агрогорода, более комфортные, удобные для жизни, а обернулось всё разорением привычной жизни. И, наконец, огромные деньги и ресурсы съедала гонка вооружений. Ракеты, которыми так восхищался Хрущёв, на корню уничтожали экономику. Хрущёв, не зная, что делать, стал требовать более жёсткого управления сельским хозяйством. Создал производственно-территориальные управления сельским хозяйством, разделил обкомы и крайкомы на промышленные и сельские…
31 мая 1962 г. постановлением правительства было принято решение о повышении закупочных цен на животноводческую продукцию. Это должно было стимулировать колхозы и совхозы, привести к увеличению производства мяса и молока. Но одновременно росли розничные цены на эти продукты - это вызвало массовое возмущение в стране и закончилось Новочеркасском. В 1963 г. с прилавков исчезли мясо, гречка, белый хлеб, кондитерские изделия. Зерно спешно закупили за границей. Погасить в стране недовольство пытались обычными способами.
25 апреля 1963 г. на заседании президиума ЦК рассматривалась записка секретаря ЦК по идеологии Леонида Фёдоровича Ильичёва «о заглушении зарубежных радиопередач». Первым делом решили прекратить выпуск радиоприёмников с коротковолновым диапазоном. Хрущёв распорядился: «Давайте поручим товарищу Устинову с тем, чтобы с Калмыковым рассмотреть и разработать вопрос о том, чтобы производить радиоприёмники, которые работали бы только на приём от наших радиостанций». Валерий Дмитриевич Калмыков возглавлял госкомитет по радиоэлектронике. Комитет подчинялся Дмитрию Фёдоровичу Устинову как председателю Высшего совета народного хозяйства.
«Без коротких волн», - уточнил Косыгин. «Быстро любители приспосабливают и практически трудно это сделать», - заметил Борис Николаевич Пономарёв. «Приспосабливают не все», - возразил Хрущёв. «Приспосабливают как раз тогда, когда коротковолновые выпускают, - сказал Ильичёв. - Мы им сами даём возможность». - «Выпустили 9 млн штук», - с горечью заметил Брежнев. «Почему это сделали?» - грозно спросил Хрущёв. «Было решение прекратить, но не выполнили, - дал справку Ильичёв. - Самое главное возражение было министерства торговли: потребитель не берёт без коротких волн. Они же соображают. Не берут, и затовариваются». - «А надо сократить производство», - отрезал Хрущёв. «Других не будет, эти будут брать», - пренебрежительно бросил Косыгин. «А давайте посмотрим, - вдруг предложил Хрущёв. - Может, произвести эти, без коротких волн, а те заменить. Обратиться к населению. И заменить. Пусть товарищи Устинов и Шелепин разберутся и, может быть, тогда ответят те люди, которые нарушили решение ЦК и правительства».
Но всё-таки Никита Сергеевич понимал, что одними запретами делу не поможешь, добавил: «Надо построить более широкую телевизионную сеть. Надо занять людей разумной пищей, и тогда люди не будут этого делать. В городах надо перевести радиотрансляцию через сеть. Я не знаю, может быть, налог увеличить на индивидуальное использование радиоприёмников, а за репродукторы - меньше брать». «На средних и длинных волнах они меньше поймают», - уверенно сказал Косыгин. «Одним словом, - заключил Хрущёв, - надо организовать более разумное наступление на противника и не давать ему возможностей с нашей стороны, не облегчать ему возможности вести пропаганду по радио на нашу страну». - «Не подставлять бока», - вставил слово Суслов. Но Хрущёв уже успокоился и довольно разумно добавил: «Будут некоторые слушать - пусть слушают. Я помню, во время войны, бывало, Гречуха, делать нечего ему, так «вин всё знал, что нимцы кажуть» на украинском языке. Он так и пропадал у радио. Все знали эту слабость»…
Николай Луньков, который был послом в Норвегии, вспоминает визит Хрущёва в Осло. Во время прогулки Хрущёв, его зять, главный редактор «Известий» Аджубей и главный редактор «Правды» Сатюков ушли вперёд. Громыко сказал Лунькову: «Вы поравняйтесь с Никитой Сергеевичем и побудьте рядом на случай, если возникнут какие-либо чисто норвежские вопросы». В тот момент, когда Луньков приблизился, Хрущёв оживлённо говорил Аджубею и Сатюкову: «Слушайте, как вы думаете, что если у нас создать две партии - рабочую и крестьянскую?» При этом он оглянулся и выразительно посмотрел на Лунькова. Тот понял, что надо отстать. Луньков на ухо пересказал Громыко то, что услышал. Громыко осторожно сказал: «Да, это интересно. Но ты об этом никому не говори».
9 января 1964 г. на президиуме ЦК обсуждали вопрос о пенсионном обеспечении и других видах социального страхования колхозников. Через полгода это, наконец, реализовалось в форме закона. 15 июля 1964 г. Верховный Совет принял закон о пенсиях и пособиях колхозникам. Впервые в колхозной деревне появилась система социального обеспечения крестьян. Сталин-то считал, что колхозникам пенсии ни к чему. Мужчины [по новому закону] получали пенсию в 65 лет, женщины в 60. Хрущёв ввёл пенсии по инвалидности и в связи со смертью кормильца, пособия для беременных женщин. Услышать благодарность за пенсии Хрущёву не довелось, через несколько месяцев его самого отправили на пенсию.
Ни к кому Хрущёв не относился с таким доверием и никого не поднимал так быстро, как Шелепина. Первый секретарь доверял Александру Николаевичу, ценил его деловые качества, поручал ему самые важные дела, в частности, партийные кадры и контроль над аппаратом… Многие историки считают, что именно Шелепин был главным организатором акции по смещению Хрущёва. Вчерашние комсомольцы, решительные и напористые, больше других были заинтересованы в том, чтобы в высшем эшелоне власти образовались вакансии. Они рвались на первые роли… Александр Николаевич [Шелепин] позднее рассказывал, что инициаторами смещения Хрущёва были Подгорный и Брежнев. Они вели переговоры с другими руководителями партии. Пригласили и его для решающего разговора. «Ты видишь, какая обстановка сложилась?» - такими словами Брежнев начал беседу. Леонид Ильич перечислил: экономика идёт вниз, впервые закупили хлеб за границей - это после освоения целинных земель. А Хрущёв полгода в разъездах, а без него вопросы не решаются, с членами президиума не советуется. Брежнев спросил: «Как ты считаешь, не пора изменить эту ситуацию?» Шелепин ответил: «Я согласен».
Правильно было бы сказать, что против Хрущёва выступили две влиятельные группы. С одной стороны, члены президиума ЦК Брежнев, Подгорный, Полянский, которым сильно доставалось от Хрущёва. Они смертельно устали от постоянного напряжения, в котором он их держал. С другой, выходцы из комсомола, объединившиеся вокруг Шелепина и Семичастного. Без председателя КГБ Семичастного выступление против первого секретаря ЦК в принципе было невозможно. А на Шелепина ориентировалось целое поколение молодых партработников, прошедших школу комсомола. Но разговоры в высшем эшелоне власти Шелепин с Семичастным вести не могли: не вышли ни возрастом, ни чином. Семичастный вообще был только кандидатом в члены ЦК. С хозяевами республик и областей беседовали в основном Брежнев и Подгорный, старшее поколение политиков. Однако с министром обороны маршалом Малиновским несколько раз беседовал именно Шелепин. Родион Яковлевич сказал, что армия в решении внутриполитических вопросов участия принимать не станет, то есть не придёт защищать Никиту Сергеевича. А накануне решающих событий окончательно подтвердил, что выступит против Хрущёва вместе со всеми…
В последних числах сентября в Москву приехал президент Индонезии Сукарно - просить оружие. В Большом Кремлёвском дворце в честь президента был дан обед. Леонид Митрофанович Замятин, который тогда работал в министерстве иностранных дел, рассказал мне, что Хрущёв на обеде произнёс неожиданно откровенную речь. Старшим на обеде был Подгорный, потому что Хрущёв находился в отпуске. Никита Сергеевич тем не менее приехал, вошёл в зал со словами, не сулившими его соратникам ничего хорошего: «Ну что, мне места уже нет?» Место, разумеется, сразу нашлось. Хрущёв сделал знак Подгорному: «Продолжай вести». Но в конце обеда, когда протокольные речи уже были произнесены, Хрущёв заговорил: «Вот интересно. Я недавно приехал из отпуска, а все меня уговаривают, что я нездоров, что мне надо поехать подлечиться. Врачи говорят, эти говорят. Ну, ладно, я поеду. А когда вернусь, я всю эту «центр-пробку» выбью». И он показал на сидевших тут же членов президиума ЦК: «Они думают, что всё могут решить без меня». Хрущёв поступил нерасчётливо в том смысле, что предупредил многих, что их снимет, и уехал отдыхать. Самоуверенность подвела Хрущёва. Его отправили на пенсию раньше, чем он успел убрать более молодых соперников…
Генерал Виктор Иванович Алидин, в ту пору начальник 7-го управления КГБ, вспоминает, что где-то с начала 1964 г. среди части руководящего состава госбезопасности стали ходить разговоры о возможной замене Хрущёва. В июле с Алидиным доверительно беседовал один из руководителей КГБ. Сказал, что идёт подготовка к смещению Хрущёва, а его место займёт Шелепин. В конце июля Алидин уезжал в отпуск. Перед отъездом Семичастный ему сказал: «Отдыхайте, пожалуйста, но к 15 августа возвращайтесь в Москву. Вы будете очень нужны». Алидин понял, что это связано со снятием Хрущёва…
Генерал-лейтенант Николай Александрович Брусницын, в те годы заместитель начальника управления правительственной связи КГБ, вспоминал, как его вызвал Семичастный. Хрущёв ещё отдыхал в Пицунде. Семичастный властно сказал, что ему нужно знать, кто и зачем звонит Хрущёву. «Владимир Ефимович, - твёрдо ответил Брусницын, - этого не только я, но и вы не имеете права знать». Семичастный тут же набрал номер [председателя президиума Верховного Совета СССР] Брежнева: «Леонид Ильич, начальник правительственной связи говорит, что это невозможно». Выслушав Брежнева, Семичастный задал новый вопрос заместителю начальника управления правительственной связи: «А что можно?» - «Что конкретно надо?» - уточнил Брусницын. «Надо знать, кто названивает Хрущёву». - «Это можно, - согласился Брусницын, - положено иметь такую информацию на спецкоммутаторе». - «Хорошо. Каждый час докладывайте, кто звонил». На государственную дачу в Пицунде линия правительственной междугородней ВЧ-связи шла через Тбилиси. Её отключили, сославшись на повреждение аппаратуры. Хрущёва соединяли через спецкоммутатор Москвы, так что председателю КГБ немедленно докладывали о всех телефонных переговорах Никиты Сергеевича…
Хрущёв из аэропорта сразу приехал в Кремль и прошёл в свой кабинет. В три часа дня началось заседание президиума. Вошёл Хрущёв, поздоровался и спросил: «Ну, что случилось?» Сам сел на председательское кресло и повторил: «Кто же будет говорить? В чём суть вопроса?» Из всех, кто присутствовал на заседании президиума ЦК, сторону Хрущёва занял только - да и то условно - Анастас Микоян. Остальные яростно атаковали Хрущёва. Никогда в жизни он не слышал таких обвинений… Никита Сергеевич не сразу понял, что его намерены отправить в отставку, оправдывался и возражал. Заседание президиума ЦК закончилось поздно вечером. Решили назавтра продолжить заседание. Никита Сергеевич отправился к себе на Воробьевы горы. Он ещё был первым секретарём и главой правительства. Но фактически его отрезали от внешнего мира. Об этом позаботился Семичастный. Никита Сергеевич не смог позвонить ни своей жене, которая лечилась на чехословацком курорте Карловы Вары, ни дочери Юле в Киев. Личную охрану первого секретаря Семичастный сменил. Чекисты, которые были обязаны даже ценой собственной жизни защищать Хрущёва, собрали свои вещи и исчезли. Начальник 9-го управления полковник Владимир Яковлевич Чекалов без колебаний подчинился Семичастному…
Никита Сергеевич не выдержал давления. Он устал. Промаявшись всю ночь, утром 14 октября Хрущёв появился на заседании президиума уже готовый подать в отставку и уйти. Все участники заседания единогласно высказались за то, что Хрущёв должен уйти на пенсию… В тот же день в шесть вечера в Свердловском зале Кремля созвали пленум ЦК. С докладом выступил секретарь ЦК Михаил Андреевич Суслов, который зачитал заранее подготовленное обвинительное заключение по делу Хрущёва. Решили прений не открывать - чтобы не давать слова Хрущёву. Никто из членов Центрального комитета и не попросил слова. Единодушно освободили Хрущёва от его должностей… Александр Шелепин вспоминал позднее, что после пленума, на котором Хрущёва отправили на пенсию, все члены президиума ЦК собрались с ним попрощаться. Все стояли. Никита Сергеевич подходил к каждому, пожимал руку. Когда подошёл к Шелепину, вдруг сказал: «Поверьте, что с вами они поступят ещё хуже, чем со мной». Шелепин тогда, наверное, только усмехнулся. Но опытный Хрущёв не ошибся. Слова оказались пророческими… Для самого Алексея Аджубея всё происшедшее было ударом. Он дружил с Шелепиным и не мог предположить, что тот примет деятельное участие в свержении Хрущёва и что его самого выбросят со всех должностей…
Никита Сергеевич считал председателя КГБ Владимира Семичастного и его предшественника Александра Шелепина лично преданными ему людьми. Он действительно высоко вознёс этих молодых людей, но относительно их настроений и планов он глубоко ошибся. Может, Шелепин и Семичастный зря приняли участие в свержении Хрущёва? Им было бы лучше, если бы он остался. Не жалели ли потом Шелепин и его друзья, что всё это сделали? Владимир Семичастный: «Нет. Хрущёв к нам хорошо относился, он даже не поверил, когда ему сказали, что мы с Шелепиным участвовали»… Свержение Хрущёва не вызвало недовольства в стране. Напротив, люди были довольны. Возникла надежда на обновление и улучшение жизни. Появились молодые и приятные лица. Старое-то партийное руководство за небольшим исключением представляло собой малосимпатичную компанию…
По словам Аджубея, «Шелепин ни в грош не ставил Брежнева. Да тот по силе характера не годился и в подмётки Шелепину»… Шелепин был моложе и энергичнее Брежнева. Вокруг него группировались в основном недавние выходцы из комсомола, которые занимали видные посты в органах госбезопасности, внутренних дел, аппарате ЦК, идеологических учреждениях. Они отзывались о Брежневе очень небрежно и полагали, что страну должен возглавить Шелепин… [Заведующий Отделом печати МИД СССР в 1962-1970 гг.] Леонид Замятин: «Брежнев - работник максимум областного масштаба, а не руководитель огромного государства, примитивный, две-три мысли связать не в состоянии, теоретических знаний никаких. Ему все речи писали». Это было столкновение не только двух личностей. Молодые партийные руководители, которые свергли Хрущёва, быстро обнаружили, что Брежнев их тоже не устраивает. Они ждали больших перемен в политике, экономике, личной судьбе, а получилось, что они убрали Хрущёва только для того, чтобы Леонид Ильич мог наслаждаться властью…
Самому Шелепину страшно не нравилось, что его называют «железным Шуриком». «Я никогда не тяготел к диктаторским методам руководства, - писал он уже будучи на пенсии. - Считаю себя убеждённым демократом, и это хорошо видели товарищи, работавшие со мной, близко меня знающие на протяжении многих лет»… Николай Месяцев: «Железный» - значит, всё должен подминать под себя, так? А он был демократичный по натуре человек. Милый, симпатичный парень. И он не был мстительным. У нас ведь принято: как попал в беду, так вколачивают в землю по уши. А он не мстил людям». Николай Егорычев: «Разговоры, что он был очень крутой, думаю, завели, чтобы его дискредитировать. А не было этого на самом деле. Он был демократичным и доступным. Я знаю только двух человек в руководстве страны, которые сами снимали телефонную трубку, - Косыгина и Шелепина. К остальным надо было пробиваться через помощников и секретарей. Причём если Шелепин был на совещании и не мог разговаривать, он всегда потом сам перезванивал»… Александр Николаевич Шелепин был немногословным, волевым, организованным, держал себя в руках, не любил расхлябанности… Он был самым молодым членом политбюро и, возможно, самым умным. Так что у него был шанс стать первым…
У Шелепина было сложное отношение к Сталину. На посту председателя КГБ он многое сделал для процесса реабилитации незаконно осуждённых. Он безусловно осуждал репрессии 1937 г. Но за остальное, по мнению Шелепина, особенно за победу над Германией, Сталин достоин глубокого уважения. Тут он радикально расходился с Хрущёвым. Леонид Замятин: «Александр Николаевич был своего рода сталинистом. Получилось, что Хрущёв, когда начал борьбу со сталинизмом, опёрся на человека, который был против самого Хрущёва». Александр Яковлев: «Он был прожжённый сталинист, андроповского типа, может быть, даже жёстче. А положительное в нём было то, что он говорил: начинать обновление надо с партии, чтобы аппарат вёл себя прилично. Мне нравилось, что он говорил о привилегиях как о заболевании партийно-государственного аппарата»… Интеллигенция и даже часть аппарата ЦК боялись его прихода, считая, что это станет возвращением к сталинским порядкам. Шелепин (да и Семичастный) с его характером и решительностью внушал страх не только самому Брежневу, но и многим другим высшим чиновникам, вцепившимся в свои кресла. Им куда больше нравился Брежнев с его основополагающим принципом: живи и давай жить другим…
Шелепин настаивал на том, чтобы в партийных документах акцентировался классовый подход, требовал давать отпор империализму и добиваться взаимопонимания с маоистским Китаем… Шелепин представлял молодую, образованную часть аппарата, которая пришла на государственные должности после войны. Она исходила из того, что экономика нуждается в обновлении, в реформах и прежде всего в технической модернизации. Она хотела экономических реформ при жёсткой идеологической линии. Это примерно тот путь, который избрал Китай при Дэн Сяопине. Молодые партийные руководители поддерживали Косыгина и Шелепина. Если бы Шелепин возглавил страну, страна пошла бы, условно говоря, по китайскому пути… Александр Николаевич искренне ненавидел коррупцию и бюрократизм советского аппарата… Владимир Семичастный: «Он больше противопоставлял себя Брежневу. А почему резко выступал? Да по-другому нельзя было пробить вопросы. Там надо характер показывать». Характер у Шелепина был резкий, лавировать он не умел. В отличие от Брежнева, который никогда не горел на службе, Шелепин вкалывал. Члены политбюро стали его сторониться, чувствуя, что он в опале, что Леонид Ильич к нему плохо относится…
У Шелепина в послужном списке - комсомол, КГБ и комитет партийно-государственного контроля. Это не те должности, которые прибавляют друзей. Партийного контроля боялись ещё больше, чем КГБ… Леонид Ильич видел, что должность председателя Комитета партийно-государственного контроля даёт Шелепину слишком большую власть, и ловким ходом предложил этот комитет расформировать… Александр Николаевич Шелепин утратил полномочия, которые фактически делали его вторым по влиянию человеком в президиуме ЦК. Но всем казалось, что Шелепин - ключевой человек в партийном аппарате…
Михаил Степанович Капица, который со временем станет заместителем министра иностранных дел, вспоминал, как в январе 1966 г. в Ханой отправили делегацию. Поездка была секретной. Делегацию возглавлял Шелепин, который, как казалось Капице, занимал второе место в партийной иерархии… «Времени до поездки оставалось мало, - вспоминал Капица, - и мы часто работали вместе с Шелепиным, который требовал подготовить весомые директивы, яркую речь на приёме. Шелепин был взвинчен, потому что как раз в это время западные разведки и печать ежедневно подбрасывали вымыслы о том, что он намеревается отстранить Брежнева и стать во главе партии и государства. Брежнев заходил в кабинет Шелепина, и они обменивались мнениями о предстоящем визите Брежнева в Монголию и Шелепина - во Вьетнам. Я вспоминаю сейчас об этом, и в голову приходит мысль, что эти одновременные поездки не были случайными: Брежнев, который побаивался Шелепина, не хотел оставлять его в Москве во время своего отсутствия. В СССР уже испытывалась практика устранения руководителей во время их отсутствия в столице» (из книги «Железный Шурик» от 2004 г.).
Выполняли решение политбюро начальники Калининского, Харьковского и Смоленского областных управлений НКВД. Во внутренней тюрьме областного управления одну из камер обивали кошмой, чтобы не было слышно. Пленных по одному заводили в камеру, надевали наручники и стреляли в затылок. Пользовались закупленными в Германии пистолетами марки «вальтер» - их доставляли из Москвы чемоданами. Трупы на грузовиках вывозили за город и закапывали в районе дач областного НКВД: сюда чужие люди не зайдут. Трупы укладывали, как сардины в банке, голова к ногам, ноги к голове. Когда операция закончилась, братскую могилу засыпали землёй и сажали ёлочки.
Но часть пленных из Козельского лагеря расстреляли прямо в Катынском лесу. Эти могилы и обнаружили потом немцы, заняв Смоленск. Каждый день в лагеря поступали списки на несколько сотен человек. После каждого расстрела в Москву лично заместителю наркома Меркулову шла короткая шифротелеграмма такого, скажем, содержания: «Исполнено 292». Это означало, что за ночь расстреляли 292 человека. Все документы о расстрелах хранились в КГБ. Это досье было опечатано с предостерегающей пометкой: «Вскрытию не подлежит»…
Во время одного из приездов [первого секретаря ЦК Польской объединённой рабочей партии в 1956-1970 гг. Владислава] Гомулки в Москву, они хорошо посидели с Хрущёвым. Они должны были вместе выступать на митинге советско-польской дружбы. Вдруг Хрущёв неожиданно предложил рассказать правду о Катыни. И вроде бы Гомулка отказался… Хрущёв был человеком настроения, импульсивным и в такие минуты был способен на многое. Но когда Гомулка в следующий раз завёл разговор о Катыни, уже Никита Сергеевич отказался возвращаться к этой теме… Председатель КГБ Александр Шелепин 3 марта 1959 г. представил Хрущёву написанное от руки предложение уничтожить учётные дела расстрелянных польских офицеров… Основные документы были уничтожены, а оставшиеся, включая записку Берии, решение политбюро о расстреле от 5 марта 1940 г. и письмо самого Шелепина, хранились в запечатанном пакете в личном сейфе заведующего общим отделом ЦК КПСС Константина Устиновича Черненко…
С 17 марта 1992 г. по 2 августа 1993 г. в соответствии с постановлением старшего военного прокурора Управления Главной военной прокуратуры работала комиссия экспертов во главе с директором Института государства и права Российской академии наук академиком Борисом Николаевичем Топорниным. Главный вывод экспертов Главной военной прокуратуры: «1. Материалы следственного дела содержат убедительные доказательства наличия события преступления - массового убийства органами НКВД весной 1940 г. содержавшихся в Козельском, Старобельском и Осташковском лагерях НКВД 14 522 польских военнопленных… Это было установлено в ходе проводимых Главной военной прокуратурой летом 1991 г. эксгумаций… Доказано также, что единым умыслом одновременно в тюрьмах НКВД Западной Белоруссии и Западной Украины были расстреляны 7 305 поляков, в том числе около 1 000 офицеров. 2. Расстрелы совершались на основании постановления Политбюро ЦК ВКП(б) от 5 марта 1940 г. по представлению НКВД СССР»…
Три года Александр Николаевич Шелепин возглавлял КГБ. Эту должность Хрущёв не считал достаточно важной, чтобы долго держать на ней перспективного человека. А относительно Шелепина у него были далекоидущие планы. На ХХII съезде партии в октябре 1961 г. Никита Сергеевич ввёл Шелепина в состав высшего партийного руководства. Прямо во время съезда Хрущёв вызвал его к себе: «Вы достаточно поработали в КГБ. На организационном пленуме ЦК после съезда будет вас избирать секретарём ЦК». Съезд запомнился принятием новой программы партии, в которой ставилась задача построить за 20 лет коммунизм. Причём глава партии считал задачу вполне достижимой.
[А. И. Микоян вспоминал в своих мемуарах «Так было» от 1970-х гг.: «Возвращаюсь к Хрущёву. Он не любил статистику. Ему всегда делали выборку: низшие показатели, высшие показатели и т.д. Я же очень люблю статистику… Когда речь зашла у нас о новой программе партии и туда предложили включить цифры, я протестовал. Цифры не для программ… Надо действовать по обстоятельствам. Но Хрущёв не отступал: «Это же нескоро - только к 1980 г.». Я так понял его, что он не рассчитывал дожить до конца периода «строительства коммунизма» и ему не так важно, реальные это цифры или нет. А в результате мы уже не выполняем заданий программы. Ему же был нужен эффект для народа. Он не понимал, что народ потребует выполнения или объяснения».]
Никита Сергеевич Хрущёв, непредсказуемый и неуправляемый, хитрец, каких мало, был открытым и эмоциональным человеком. Он видел, в какой беде страна. В узком кругу честно говорил: «Я был рабочим - социализма не было, а картошка была. Сейчас социализм построили, а картошки нет… Я был лучше обеспечен в дореволюционное время, работая простым слесарем, зарабатывал 45 рублей при ценах на чёрный хлеб в 2 копейки, на белый - 4 копейки, фунт сала - 22 копейки, яйцо стоило копейку, ботинки, самые лучшие «Скороходовские», - до 7 рублей. Чего уж тут сравнивать?! Когда я вёл партработу в Москве, то и половины того не имел, хотя занимал довольно высокое место в общественно-политической сфере. Другие люди были обеспечены ещё хуже, чем я. Но мы смотрели в будущее, и наша фантазия в этом отношении не имела границ, она вдохновляла нас, звала вперёд, на борьбу за переустройство жизни»…
Алексея Илларионовича Кириченко … в 1938 г. взяли в аппарат ЦК компартии Украины. Он понравился Хрущёву и за три года сделал фантастическую карьеру: в 1941 г. его уже избрали секретарём республиканского ЦК. После войны руководил Одесской областью, с 1949 г. - второй секретарь ЦК на Украине. Сразу после смерти Сталина Берия стал поднимать национальные кадры. По записке Берии состоялся пленум ЦК компартии Украины, который … назначил украинца А. И. Кириченко [первым секретарём]. После разгрома «антипартийной группы» в 1957 г. Хрущёв перевёл Кириченко в Москву себе в помощь, приблизил, доверял.
Но вскоре убедился, что на роль второго человека Алексей Илларионович, у которого был тяжёлый характер, не тянет, и расстался с ним. Тем более, что товарищи по партийному руководству наперебой жаловались на откровенное хамство и диктаторские замашки Кириченко… 12 ноября 1959 г. на президиуме ЦК Хрущёв поставил вопрос об организации работы секретариата. Он выразил неудовлетворённость постановкой дела… Ворошилов, Суслов, Игнатов, Брежнев поддержали Хрущёва… Секретарь ЦК Фрол Романович Козлов: «Недостатки товарища Кириченко известны. Вот [например], после разговора с ним товарищ Брежнев рыдал»…
Через две недели после ухода Шелепина с поста председателя КГБ на освободившееся место был назначен его друг и товарищ Владимир Ефимович Семичастный, который до этого был вторым секретарём ЦК компартии Азербайджана… Новому председателю КГБ Семичастному было всего 37 лет. Никита Сергеевич хотел работать с людьми такого возраста, не отягощёнными прошлым, энергичными, не потерявшими интереса к работе и жизни. Шелепин в его кадровых расчётах занимал особое место. После ХХII съезда Хрущёв поручил ему как секретарю ЦК курировать партийные кадры…
14 декабря 1959 г. на расширенном заседании президиума ЦК Хрущёв, говоря о проекте программы КПСС, завёл речь о том, что его волновало: «В программе надо было бы подумать и насчёт демократизации нашего общественного строя. Без этого нельзя. Взять к примеру наше руководство - президиум. Мы не ограничены ни властью, ни временем. Правильно ли это? Может собраться артель, люди могут спаяться и спиться… Буржуазные конституции, пожалуй, более демократично построены, чем наша: больше двух созывов президент не может быть. Если буржуа и капиталисты не боятся, что эти их устои будут подорваны, когда после двух сроков выбранный президент меняется, так почему мы должны бояться? Что же мы, не уверены в своей системе или меньше уверены, чем эти буржуа и капиталисты, помещики? Нас выбрали, и мы самые гениальные? А за нами люди совершенно незаслуженные? Поэтому я считал бы, что нужно так сделать, чтобы таким образом всё время было обновление… Если каждый будет знать, что он будет выбран только один срок, максимум два, - продолжал фантазировать Хрущёв, - тогда у нас не будет бюрократического аппарата, у нас не будет кастовости. А это значит, что смелее люди будут выдвигаться, а это значит, демократизация будет в партии, в народе, в стране»…
[А. И. Микоян вспоминал в своих мемуарах «Так было» от 1970-х гг.: «После ухода Хрущёва и последовавших перемещений в руководстве … я оставался Председателем Президиума Верховного Совета СССР. На эту должность Хрущёв уговорил меня перейти летом 1964 г. с целью превратить Верховный Совет в действующий парламент. Он говорил: «Почему буржуазия умнее нас? У них парламенты создают впечатление участия народа в управлении. Это, конечно, фикция, но очень здорово показывает народу, что он может влиять, и даже решающим образом. Почему же наш парламент только штампует решения ЦК и правительства? Министры чихать хотели на наш парламент, а в Англии они отчитываются перед парламентом, отвечают на их запросы и т.д. Почему нам тоже не сделать так, чтобы Верховный Совет вызывал для отчёта, пропесочивал бы их. Более того, он может и вносить предложения в правительство об изменении каких-то решений».
Хрущёв рассуждал совершенно правильно. Это пример того, что у него появлялись прекрасные новаторские идеи. «Чтобы осуществить это нелёгкое дело, - продолжал далее Хрущёв, - надо много энергии и труда вложить, сломить сопротивление аппарата. Для этого нужен авторитетный и решительный человек». По его мнению, с этим могли справиться только два человека: или он, или я. Но он не мог совмещать три должности. И вообще такое новое дело требовало, чтобы ему посвятить всё время, ни с чем его не совмещая.
Мне его идея понравилась, я счёл её очень своевременной и полезной для демократизации в стране. Поэтому я согласился, и пока Хрущёв был у власти, я энергично взялся за это дело. С первых же дней для начала я превратил приёмы послов с верительными грамотами из чисто протокольных в политические мероприятия. Потребовал у МИДа подробных справок по проблемам тех стран, о которых я мало знал и чьи послы просились на приём. С послами великих держав мне было легче, потому что как член Президиума ЦК я был в курсе основных проблем из шифровок наших послов и других материалов. И всё равно требовал дополнительный материал из МИДа…
Мои помощники собирали материал о правилах и нормах парламентской жизни в буржуазных странах, я даже поручил им собрать материал по статусу президента в тех разных странах, где он есть. Хрущёв одобрил мою идею обдумать вопрос о переименовании Председателя Президиума в Президенты. Соответственно каждый республиканский глава Верховного Совета становился бы президентом у себя в республике и вице-президентом СССР. Это должно было импонировать республикам, поднять их статус. Но уже через несколько месяцев Хрущёв ушёл, а новое руководство не было заинтересовано в этих идеях. Эти руководители оказались даже меньшими демократами, чем «полудиктатор» Хрущёв».]
В 1963 г. впервые за границей купили 9,5 млн тонн зерна - 10% урожая. Хрущёв, оправдывая закупки зерна за границей, сказал, что если бы в обеспечении хлебом действовать методом Сталина, то и сейчас хлеб можно было бы продавать за границу: «Хлеб продавали за границу, а в некоторых районах люди пухли от голода. Да, товарищи, это факт, что в 1947 г. в ряде областей страны, например, в Курской, люди умирали с голоду. А хлеб продавали. Партия решительно осудила и навсегда покончила с подобным методом». Почему же зерна перестало хватать тогда, когда начался рост сельского хозяйства? В хрущёвские годы страна стала жить лучше. Люди больше ели сахара, рыбы, мяса, чем до войны. А сельское хозяйство не справлялось.
В середине 50-х, в годы хрущёвских реформ деревня получила приток рабочей силы. Сокращалась армия - многие демобилизованные вернулись домой. Разрешили вернуться в родные места репрессированным народам, а это в основном были крестьяне. Немалое число людей из городов в приказном порядке отправляли в деревни - председателями колхозов и совхозов, специалистами. В деревню распределяли выпускников сельскохозяйственных учебных заведений, добровольцев, осваивавших целину. Это, конечно же, сильно укрепило деревню.
Но к концу 50-х люди двинулись в обратную сторону - из деревни. Хрущёв сделал великое дело - освободил крестьянина от крепостничества. С февраля 1958 г. крестьяне стали получать паспорта. Этого права они были лишены постановлением ЦИК и Совнаркома от 27 декабря 1932 г. До 1958 г. крестьяне могли уехать, только получив справку из сельсовета или от председателя колхоза. А им запрещали отпускать людей. При Хрущёве колхозникам, желающим уехать, стали давать временные паспорта.
Правда, окончательно право на паспорт крестьяне получили, только когда 28 августа 1974 г. появилось постановление ЦК и Совмина «О мерах по дальнейшему совершенствованию паспортной системы в СССР» (инициатором постановления был министр внутренних дел Николай Анисимович Щёлоков). Паспорт в руке открыл сельской молодёжи дорогу в город, где было комфортнее и интереснее, где можно было учиться, найти работу по вкусу и жить в приличных условиях. По старому закону, все молодые люди, выросшие на селе, автоматически в 16 лет зачислялись в члены колхоза, даже если они этого не хотели. Они бежали из деревни под любым предлогом. Обычно не возвращались после службы в армии. За 4 последних хрущёвских года, с 1960 по 1964-й, из деревни в город ушло 7 млн сельских жителей.
В принципе сокращение сельского населения - явление нормальное и прогрессивное, когда является следствием роста экономического прогресса в сельском хозяйстве. Но вот этого как раз и не было! Советские сельское хозяйство оставалось отсталым, и исчезновение молодых людей было для него болезненным. Желание покинуть деревню усиливалось нелепыми хрущёвскими идеями, когда крестьян лишали приусадебного хозяйства, вынуждали сдавать домашний скот, когда взялись укрупнять колхозы и сселять деревни. Идея у Хрущёва была хорошая - создать современные агрогорода, более комфортные, удобные для жизни, а обернулось всё разорением привычной жизни. И, наконец, огромные деньги и ресурсы съедала гонка вооружений. Ракеты, которыми так восхищался Хрущёв, на корню уничтожали экономику. Хрущёв, не зная, что делать, стал требовать более жёсткого управления сельским хозяйством. Создал производственно-территориальные управления сельским хозяйством, разделил обкомы и крайкомы на промышленные и сельские…
31 мая 1962 г. постановлением правительства было принято решение о повышении закупочных цен на животноводческую продукцию. Это должно было стимулировать колхозы и совхозы, привести к увеличению производства мяса и молока. Но одновременно росли розничные цены на эти продукты - это вызвало массовое возмущение в стране и закончилось Новочеркасском. В 1963 г. с прилавков исчезли мясо, гречка, белый хлеб, кондитерские изделия. Зерно спешно закупили за границей. Погасить в стране недовольство пытались обычными способами.
25 апреля 1963 г. на заседании президиума ЦК рассматривалась записка секретаря ЦК по идеологии Леонида Фёдоровича Ильичёва «о заглушении зарубежных радиопередач». Первым делом решили прекратить выпуск радиоприёмников с коротковолновым диапазоном. Хрущёв распорядился: «Давайте поручим товарищу Устинову с тем, чтобы с Калмыковым рассмотреть и разработать вопрос о том, чтобы производить радиоприёмники, которые работали бы только на приём от наших радиостанций». Валерий Дмитриевич Калмыков возглавлял госкомитет по радиоэлектронике. Комитет подчинялся Дмитрию Фёдоровичу Устинову как председателю Высшего совета народного хозяйства.
«Без коротких волн», - уточнил Косыгин. «Быстро любители приспосабливают и практически трудно это сделать», - заметил Борис Николаевич Пономарёв. «Приспосабливают не все», - возразил Хрущёв. «Приспосабливают как раз тогда, когда коротковолновые выпускают, - сказал Ильичёв. - Мы им сами даём возможность». - «Выпустили 9 млн штук», - с горечью заметил Брежнев. «Почему это сделали?» - грозно спросил Хрущёв. «Было решение прекратить, но не выполнили, - дал справку Ильичёв. - Самое главное возражение было министерства торговли: потребитель не берёт без коротких волн. Они же соображают. Не берут, и затовариваются». - «А надо сократить производство», - отрезал Хрущёв. «Других не будет, эти будут брать», - пренебрежительно бросил Косыгин. «А давайте посмотрим, - вдруг предложил Хрущёв. - Может, произвести эти, без коротких волн, а те заменить. Обратиться к населению. И заменить. Пусть товарищи Устинов и Шелепин разберутся и, может быть, тогда ответят те люди, которые нарушили решение ЦК и правительства».
Но всё-таки Никита Сергеевич понимал, что одними запретами делу не поможешь, добавил: «Надо построить более широкую телевизионную сеть. Надо занять людей разумной пищей, и тогда люди не будут этого делать. В городах надо перевести радиотрансляцию через сеть. Я не знаю, может быть, налог увеличить на индивидуальное использование радиоприёмников, а за репродукторы - меньше брать». «На средних и длинных волнах они меньше поймают», - уверенно сказал Косыгин. «Одним словом, - заключил Хрущёв, - надо организовать более разумное наступление на противника и не давать ему возможностей с нашей стороны, не облегчать ему возможности вести пропаганду по радио на нашу страну». - «Не подставлять бока», - вставил слово Суслов. Но Хрущёв уже успокоился и довольно разумно добавил: «Будут некоторые слушать - пусть слушают. Я помню, во время войны, бывало, Гречуха, делать нечего ему, так «вин всё знал, что нимцы кажуть» на украинском языке. Он так и пропадал у радио. Все знали эту слабость»…
Николай Луньков, который был послом в Норвегии, вспоминает визит Хрущёва в Осло. Во время прогулки Хрущёв, его зять, главный редактор «Известий» Аджубей и главный редактор «Правды» Сатюков ушли вперёд. Громыко сказал Лунькову: «Вы поравняйтесь с Никитой Сергеевичем и побудьте рядом на случай, если возникнут какие-либо чисто норвежские вопросы». В тот момент, когда Луньков приблизился, Хрущёв оживлённо говорил Аджубею и Сатюкову: «Слушайте, как вы думаете, что если у нас создать две партии - рабочую и крестьянскую?» При этом он оглянулся и выразительно посмотрел на Лунькова. Тот понял, что надо отстать. Луньков на ухо пересказал Громыко то, что услышал. Громыко осторожно сказал: «Да, это интересно. Но ты об этом никому не говори».
9 января 1964 г. на президиуме ЦК обсуждали вопрос о пенсионном обеспечении и других видах социального страхования колхозников. Через полгода это, наконец, реализовалось в форме закона. 15 июля 1964 г. Верховный Совет принял закон о пенсиях и пособиях колхозникам. Впервые в колхозной деревне появилась система социального обеспечения крестьян. Сталин-то считал, что колхозникам пенсии ни к чему. Мужчины [по новому закону] получали пенсию в 65 лет, женщины в 60. Хрущёв ввёл пенсии по инвалидности и в связи со смертью кормильца, пособия для беременных женщин. Услышать благодарность за пенсии Хрущёву не довелось, через несколько месяцев его самого отправили на пенсию.
Ни к кому Хрущёв не относился с таким доверием и никого не поднимал так быстро, как Шелепина. Первый секретарь доверял Александру Николаевичу, ценил его деловые качества, поручал ему самые важные дела, в частности, партийные кадры и контроль над аппаратом… Многие историки считают, что именно Шелепин был главным организатором акции по смещению Хрущёва. Вчерашние комсомольцы, решительные и напористые, больше других были заинтересованы в том, чтобы в высшем эшелоне власти образовались вакансии. Они рвались на первые роли… Александр Николаевич [Шелепин] позднее рассказывал, что инициаторами смещения Хрущёва были Подгорный и Брежнев. Они вели переговоры с другими руководителями партии. Пригласили и его для решающего разговора. «Ты видишь, какая обстановка сложилась?» - такими словами Брежнев начал беседу. Леонид Ильич перечислил: экономика идёт вниз, впервые закупили хлеб за границей - это после освоения целинных земель. А Хрущёв полгода в разъездах, а без него вопросы не решаются, с членами президиума не советуется. Брежнев спросил: «Как ты считаешь, не пора изменить эту ситуацию?» Шелепин ответил: «Я согласен».
Правильно было бы сказать, что против Хрущёва выступили две влиятельные группы. С одной стороны, члены президиума ЦК Брежнев, Подгорный, Полянский, которым сильно доставалось от Хрущёва. Они смертельно устали от постоянного напряжения, в котором он их держал. С другой, выходцы из комсомола, объединившиеся вокруг Шелепина и Семичастного. Без председателя КГБ Семичастного выступление против первого секретаря ЦК в принципе было невозможно. А на Шелепина ориентировалось целое поколение молодых партработников, прошедших школу комсомола. Но разговоры в высшем эшелоне власти Шелепин с Семичастным вести не могли: не вышли ни возрастом, ни чином. Семичастный вообще был только кандидатом в члены ЦК. С хозяевами республик и областей беседовали в основном Брежнев и Подгорный, старшее поколение политиков. Однако с министром обороны маршалом Малиновским несколько раз беседовал именно Шелепин. Родион Яковлевич сказал, что армия в решении внутриполитических вопросов участия принимать не станет, то есть не придёт защищать Никиту Сергеевича. А накануне решающих событий окончательно подтвердил, что выступит против Хрущёва вместе со всеми…
В последних числах сентября в Москву приехал президент Индонезии Сукарно - просить оружие. В Большом Кремлёвском дворце в честь президента был дан обед. Леонид Митрофанович Замятин, который тогда работал в министерстве иностранных дел, рассказал мне, что Хрущёв на обеде произнёс неожиданно откровенную речь. Старшим на обеде был Подгорный, потому что Хрущёв находился в отпуске. Никита Сергеевич тем не менее приехал, вошёл в зал со словами, не сулившими его соратникам ничего хорошего: «Ну что, мне места уже нет?» Место, разумеется, сразу нашлось. Хрущёв сделал знак Подгорному: «Продолжай вести». Но в конце обеда, когда протокольные речи уже были произнесены, Хрущёв заговорил: «Вот интересно. Я недавно приехал из отпуска, а все меня уговаривают, что я нездоров, что мне надо поехать подлечиться. Врачи говорят, эти говорят. Ну, ладно, я поеду. А когда вернусь, я всю эту «центр-пробку» выбью». И он показал на сидевших тут же членов президиума ЦК: «Они думают, что всё могут решить без меня». Хрущёв поступил нерасчётливо в том смысле, что предупредил многих, что их снимет, и уехал отдыхать. Самоуверенность подвела Хрущёва. Его отправили на пенсию раньше, чем он успел убрать более молодых соперников…
Генерал Виктор Иванович Алидин, в ту пору начальник 7-го управления КГБ, вспоминает, что где-то с начала 1964 г. среди части руководящего состава госбезопасности стали ходить разговоры о возможной замене Хрущёва. В июле с Алидиным доверительно беседовал один из руководителей КГБ. Сказал, что идёт подготовка к смещению Хрущёва, а его место займёт Шелепин. В конце июля Алидин уезжал в отпуск. Перед отъездом Семичастный ему сказал: «Отдыхайте, пожалуйста, но к 15 августа возвращайтесь в Москву. Вы будете очень нужны». Алидин понял, что это связано со снятием Хрущёва…
Генерал-лейтенант Николай Александрович Брусницын, в те годы заместитель начальника управления правительственной связи КГБ, вспоминал, как его вызвал Семичастный. Хрущёв ещё отдыхал в Пицунде. Семичастный властно сказал, что ему нужно знать, кто и зачем звонит Хрущёву. «Владимир Ефимович, - твёрдо ответил Брусницын, - этого не только я, но и вы не имеете права знать». Семичастный тут же набрал номер [председателя президиума Верховного Совета СССР] Брежнева: «Леонид Ильич, начальник правительственной связи говорит, что это невозможно». Выслушав Брежнева, Семичастный задал новый вопрос заместителю начальника управления правительственной связи: «А что можно?» - «Что конкретно надо?» - уточнил Брусницын. «Надо знать, кто названивает Хрущёву». - «Это можно, - согласился Брусницын, - положено иметь такую информацию на спецкоммутаторе». - «Хорошо. Каждый час докладывайте, кто звонил». На государственную дачу в Пицунде линия правительственной междугородней ВЧ-связи шла через Тбилиси. Её отключили, сославшись на повреждение аппаратуры. Хрущёва соединяли через спецкоммутатор Москвы, так что председателю КГБ немедленно докладывали о всех телефонных переговорах Никиты Сергеевича…
Хрущёв из аэропорта сразу приехал в Кремль и прошёл в свой кабинет. В три часа дня началось заседание президиума. Вошёл Хрущёв, поздоровался и спросил: «Ну, что случилось?» Сам сел на председательское кресло и повторил: «Кто же будет говорить? В чём суть вопроса?» Из всех, кто присутствовал на заседании президиума ЦК, сторону Хрущёва занял только - да и то условно - Анастас Микоян. Остальные яростно атаковали Хрущёва. Никогда в жизни он не слышал таких обвинений… Никита Сергеевич не сразу понял, что его намерены отправить в отставку, оправдывался и возражал. Заседание президиума ЦК закончилось поздно вечером. Решили назавтра продолжить заседание. Никита Сергеевич отправился к себе на Воробьевы горы. Он ещё был первым секретарём и главой правительства. Но фактически его отрезали от внешнего мира. Об этом позаботился Семичастный. Никита Сергеевич не смог позвонить ни своей жене, которая лечилась на чехословацком курорте Карловы Вары, ни дочери Юле в Киев. Личную охрану первого секретаря Семичастный сменил. Чекисты, которые были обязаны даже ценой собственной жизни защищать Хрущёва, собрали свои вещи и исчезли. Начальник 9-го управления полковник Владимир Яковлевич Чекалов без колебаний подчинился Семичастному…
Никита Сергеевич не выдержал давления. Он устал. Промаявшись всю ночь, утром 14 октября Хрущёв появился на заседании президиума уже готовый подать в отставку и уйти. Все участники заседания единогласно высказались за то, что Хрущёв должен уйти на пенсию… В тот же день в шесть вечера в Свердловском зале Кремля созвали пленум ЦК. С докладом выступил секретарь ЦК Михаил Андреевич Суслов, который зачитал заранее подготовленное обвинительное заключение по делу Хрущёва. Решили прений не открывать - чтобы не давать слова Хрущёву. Никто из членов Центрального комитета и не попросил слова. Единодушно освободили Хрущёва от его должностей… Александр Шелепин вспоминал позднее, что после пленума, на котором Хрущёва отправили на пенсию, все члены президиума ЦК собрались с ним попрощаться. Все стояли. Никита Сергеевич подходил к каждому, пожимал руку. Когда подошёл к Шелепину, вдруг сказал: «Поверьте, что с вами они поступят ещё хуже, чем со мной». Шелепин тогда, наверное, только усмехнулся. Но опытный Хрущёв не ошибся. Слова оказались пророческими… Для самого Алексея Аджубея всё происшедшее было ударом. Он дружил с Шелепиным и не мог предположить, что тот примет деятельное участие в свержении Хрущёва и что его самого выбросят со всех должностей…
Никита Сергеевич считал председателя КГБ Владимира Семичастного и его предшественника Александра Шелепина лично преданными ему людьми. Он действительно высоко вознёс этих молодых людей, но относительно их настроений и планов он глубоко ошибся. Может, Шелепин и Семичастный зря приняли участие в свержении Хрущёва? Им было бы лучше, если бы он остался. Не жалели ли потом Шелепин и его друзья, что всё это сделали? Владимир Семичастный: «Нет. Хрущёв к нам хорошо относился, он даже не поверил, когда ему сказали, что мы с Шелепиным участвовали»… Свержение Хрущёва не вызвало недовольства в стране. Напротив, люди были довольны. Возникла надежда на обновление и улучшение жизни. Появились молодые и приятные лица. Старое-то партийное руководство за небольшим исключением представляло собой малосимпатичную компанию…
По словам Аджубея, «Шелепин ни в грош не ставил Брежнева. Да тот по силе характера не годился и в подмётки Шелепину»… Шелепин был моложе и энергичнее Брежнева. Вокруг него группировались в основном недавние выходцы из комсомола, которые занимали видные посты в органах госбезопасности, внутренних дел, аппарате ЦК, идеологических учреждениях. Они отзывались о Брежневе очень небрежно и полагали, что страну должен возглавить Шелепин… [Заведующий Отделом печати МИД СССР в 1962-1970 гг.] Леонид Замятин: «Брежнев - работник максимум областного масштаба, а не руководитель огромного государства, примитивный, две-три мысли связать не в состоянии, теоретических знаний никаких. Ему все речи писали». Это было столкновение не только двух личностей. Молодые партийные руководители, которые свергли Хрущёва, быстро обнаружили, что Брежнев их тоже не устраивает. Они ждали больших перемен в политике, экономике, личной судьбе, а получилось, что они убрали Хрущёва только для того, чтобы Леонид Ильич мог наслаждаться властью…
Самому Шелепину страшно не нравилось, что его называют «железным Шуриком». «Я никогда не тяготел к диктаторским методам руководства, - писал он уже будучи на пенсии. - Считаю себя убеждённым демократом, и это хорошо видели товарищи, работавшие со мной, близко меня знающие на протяжении многих лет»… Николай Месяцев: «Железный» - значит, всё должен подминать под себя, так? А он был демократичный по натуре человек. Милый, симпатичный парень. И он не был мстительным. У нас ведь принято: как попал в беду, так вколачивают в землю по уши. А он не мстил людям». Николай Егорычев: «Разговоры, что он был очень крутой, думаю, завели, чтобы его дискредитировать. А не было этого на самом деле. Он был демократичным и доступным. Я знаю только двух человек в руководстве страны, которые сами снимали телефонную трубку, - Косыгина и Шелепина. К остальным надо было пробиваться через помощников и секретарей. Причём если Шелепин был на совещании и не мог разговаривать, он всегда потом сам перезванивал»… Александр Николаевич Шелепин был немногословным, волевым, организованным, держал себя в руках, не любил расхлябанности… Он был самым молодым членом политбюро и, возможно, самым умным. Так что у него был шанс стать первым…
У Шелепина было сложное отношение к Сталину. На посту председателя КГБ он многое сделал для процесса реабилитации незаконно осуждённых. Он безусловно осуждал репрессии 1937 г. Но за остальное, по мнению Шелепина, особенно за победу над Германией, Сталин достоин глубокого уважения. Тут он радикально расходился с Хрущёвым. Леонид Замятин: «Александр Николаевич был своего рода сталинистом. Получилось, что Хрущёв, когда начал борьбу со сталинизмом, опёрся на человека, который был против самого Хрущёва». Александр Яковлев: «Он был прожжённый сталинист, андроповского типа, может быть, даже жёстче. А положительное в нём было то, что он говорил: начинать обновление надо с партии, чтобы аппарат вёл себя прилично. Мне нравилось, что он говорил о привилегиях как о заболевании партийно-государственного аппарата»… Интеллигенция и даже часть аппарата ЦК боялись его прихода, считая, что это станет возвращением к сталинским порядкам. Шелепин (да и Семичастный) с его характером и решительностью внушал страх не только самому Брежневу, но и многим другим высшим чиновникам, вцепившимся в свои кресла. Им куда больше нравился Брежнев с его основополагающим принципом: живи и давай жить другим…
Шелепин настаивал на том, чтобы в партийных документах акцентировался классовый подход, требовал давать отпор империализму и добиваться взаимопонимания с маоистским Китаем… Шелепин представлял молодую, образованную часть аппарата, которая пришла на государственные должности после войны. Она исходила из того, что экономика нуждается в обновлении, в реформах и прежде всего в технической модернизации. Она хотела экономических реформ при жёсткой идеологической линии. Это примерно тот путь, который избрал Китай при Дэн Сяопине. Молодые партийные руководители поддерживали Косыгина и Шелепина. Если бы Шелепин возглавил страну, страна пошла бы, условно говоря, по китайскому пути… Александр Николаевич искренне ненавидел коррупцию и бюрократизм советского аппарата… Владимир Семичастный: «Он больше противопоставлял себя Брежневу. А почему резко выступал? Да по-другому нельзя было пробить вопросы. Там надо характер показывать». Характер у Шелепина был резкий, лавировать он не умел. В отличие от Брежнева, который никогда не горел на службе, Шелепин вкалывал. Члены политбюро стали его сторониться, чувствуя, что он в опале, что Леонид Ильич к нему плохо относится…
У Шелепина в послужном списке - комсомол, КГБ и комитет партийно-государственного контроля. Это не те должности, которые прибавляют друзей. Партийного контроля боялись ещё больше, чем КГБ… Леонид Ильич видел, что должность председателя Комитета партийно-государственного контроля даёт Шелепину слишком большую власть, и ловким ходом предложил этот комитет расформировать… Александр Николаевич Шелепин утратил полномочия, которые фактически делали его вторым по влиянию человеком в президиуме ЦК. Но всем казалось, что Шелепин - ключевой человек в партийном аппарате…
Михаил Степанович Капица, который со временем станет заместителем министра иностранных дел, вспоминал, как в январе 1966 г. в Ханой отправили делегацию. Поездка была секретной. Делегацию возглавлял Шелепин, который, как казалось Капице, занимал второе место в партийной иерархии… «Времени до поездки оставалось мало, - вспоминал Капица, - и мы часто работали вместе с Шелепиным, который требовал подготовить весомые директивы, яркую речь на приёме. Шелепин был взвинчен, потому что как раз в это время западные разведки и печать ежедневно подбрасывали вымыслы о том, что он намеревается отстранить Брежнева и стать во главе партии и государства. Брежнев заходил в кабинет Шелепина, и они обменивались мнениями о предстоящем визите Брежнева в Монголию и Шелепина - во Вьетнам. Я вспоминаю сейчас об этом, и в голову приходит мысль, что эти одновременные поездки не были случайными: Брежнев, который побаивался Шелепина, не хотел оставлять его в Москве во время своего отсутствия. В СССР уже испытывалась практика устранения руководителей во время их отсутствия в столице» (из книги «Железный Шурик» от 2004 г.).