отрывок 4
"...На конверте были небрежно приклеены две марки с изображением каких-то магрибских орнаментов, причем одна, более яркая, держалась на честном слове, цепляясь приклеенным уголком за конверт с отчаянной решимостью. Машинально лизнув ее клейкую поверхность и припечатав на место, я, мимолетно поразившись странно горьковатому вкусу почтового клея, вскрыл конверт и, стал пить кофе, с недоумением читая странное послание.
«Привет Амос!
Я думаю, ты удивлен получив это письмо. Честно говоря, я и сама не знаю, почему я решила его написать. Может, потому что ты был единственным человеком, от которого я последнее время чувствовала искреннюю дружескую поддержку? Хотя мы и не общались очень близко, теперь, поскольку мы вряд ли когда-нибудь увидимся снова, я могу тебе сказать, что ты мне очень нравишься, и сейчас я думаю, что если бы, не обстоятельства, то все могло бы сложиться по-другому.
Вообще-то, сначала я хотела ограничиться постом в ЖЖ, но потом поняла, что мне важна уверенность в том, что тот, кто прочитает это, действительно поймет, то, что я хочу сказать сейчас.
Мне очень-очень грустно, и, уезжая, я плачу о своей глупости, своей жизни и своих мечтах.
Но остаться я не могу. Это связано с обещанием, которое я дала в юности…
Если бы у меня была дочка, первое, чему бы я ее научила - это тому, что никогда нельзя ничего обещать, и, второе - никогда нельзя ничем клясться…
Знаешь, вот сейчас написала все это, и стало немного легче на душе! Спасибо тебе, если ты дочитал до конца, за доставленную мне маленькую радость!
Мэди.»
Всю дорогу расковыряли так, что пройти не было никакой осмысленной возможности, не карабкаться же по кучам свежевырытой земли, развороченного асфальта и смоляных бачков, рискуя свалиться в траншею с подозрительными трубами на дне.
Раздумывая о том, кому и зачем понадобилось расковыривать улицу, я свернул налево, во двор, предполагая сократить дорогу. Вспомнилась почему-то детская мнемоническая техника - «Биссектриса - это такая крыса, которая бегает по углам, делит угол пополам», повторяясь в уме до тех пор, пока не уперлась вместе со мной в заросший одуванчиками тупик с деревянной беседкой и двумя резными скамейками. По всей видимости, сквозного прохода через двор не было, и приключение угловой крысы можно было считать законченным. Однако нагретые утренним солнцем доски казались такими романтически-привлекательными, что не присесть на скамейку было бы просто преступным расточительством удачи (которую один мой знакомый мерил почему-то исключительно кубическими сантиметрами), показавшей мне этот уютный и спокойный уголок посреди суетливого городского шума.
Встав со скамейки, я увидел блеск, и, наклонившись поближе, поднял с земли странной формы ключ, слишком большой для обычного дверного замка, с выбитой цифрой «21».
В этот момент из подъезда напротив вышла забавная бабушка с почти игрушечным тойчиком на длинном поводке, и пока тяжелая дубовая дверь медленно возвращалась на свое место, я успел увидеть что этот подъезд - проходной, выходящий на параллельную оживленную улицу.
Переход из спокойной тишины внутреннего дворика в гудящую и сверкающую толчею оказался довольно забавным переживанием. Неожиданно мое внимание привлекли трепещущие на молодом топольке листья, - была в их движении некая завораживающая синхронность, даже переливы света и тени казалось, чередовались в определенном ритме. Переведя взгляд на проносящиеся мимо разноцветные автомобили, я вдруг с удивлением заметил, что звуки двигателей составляют с ними одно целое, как и летящие из-под колес клочки туманного тополиного пуха, перемешанного с запахом выхлопа. Самое интересное заключалось в том, что окружающая действительность воспринималась как целостный образ, ощущаемый всеми пятью чувствами с необычайной яркостью. Следующим моим открытием было понимание, что кажущаяся хаотичность людского потока подчинена строгой гармонической системе, где каждый человек занимал необыкновенную важную часть пространства и времени, взаимодействуя, хотя и неосознанно, с другими участниками. Все оказывалась к месту: и оранжевая футболка высокого лысеющего мужчины, и гул троллейбуса, набирающего скорость, и внимательный взгляд кареглазой девушки в спортивном костюме с тремя полосками…
Три гудка настигли меня возле станции. Вместо того чтобы, как обычно пройти мимо на троллейбусную остановку, я почувствовал что эти три аккорда проезжающего мимо грузовика дают мне ощутимый толчок в сторону открытой пещеры входа в подземелье.
Спустившись в метро, я уже старательно присматривался, пытаясь найти знак. Часть моего рассудка смеялась над этим, однако «как бы на всякий случай», в голове всплывали разные предположения о неслучайности происходящего. Ориентиром оказался небольшой плакат в вагоне с призывом жить на яркой стороне, в котором слово «яркой» было закрашено, а сверху подписано «темной». В тот момент, когда я перевел взгляд с плаката на табло электронных часов с цифрами «12.00», свет мигнул, как это бывает перед станциями, и я вдруг явственно увидел щель, достаточно широкую, чтобы туда протиснуться, и дверь в глубине, до которой впрочем, можно было без труда дотронуться. Больше всего это было похоже на трещину между наложенными друг на друга изображениями темного и светлого вагонов, находящуюся прямо передо мной. Хотя это продолжалось только долю секунды, я успел, к своему удивлению нащупать в кармане ключ, и, протянув руку, провернул его в замке двери, сделав одновременно шаг вперед.
Сзади грохотал, удаляясь, поезд, а я стоял на скудно освещенной пустынной платформе, не вполне понимая, что я со мной случилось..."
«Привет Амос!
Я думаю, ты удивлен получив это письмо. Честно говоря, я и сама не знаю, почему я решила его написать. Может, потому что ты был единственным человеком, от которого я последнее время чувствовала искреннюю дружескую поддержку? Хотя мы и не общались очень близко, теперь, поскольку мы вряд ли когда-нибудь увидимся снова, я могу тебе сказать, что ты мне очень нравишься, и сейчас я думаю, что если бы, не обстоятельства, то все могло бы сложиться по-другому.
Вообще-то, сначала я хотела ограничиться постом в ЖЖ, но потом поняла, что мне важна уверенность в том, что тот, кто прочитает это, действительно поймет, то, что я хочу сказать сейчас.
Мне очень-очень грустно, и, уезжая, я плачу о своей глупости, своей жизни и своих мечтах.
Но остаться я не могу. Это связано с обещанием, которое я дала в юности…
Если бы у меня была дочка, первое, чему бы я ее научила - это тому, что никогда нельзя ничего обещать, и, второе - никогда нельзя ничем клясться…
Знаешь, вот сейчас написала все это, и стало немного легче на душе! Спасибо тебе, если ты дочитал до конца, за доставленную мне маленькую радость!
Мэди.»
Всю дорогу расковыряли так, что пройти не было никакой осмысленной возможности, не карабкаться же по кучам свежевырытой земли, развороченного асфальта и смоляных бачков, рискуя свалиться в траншею с подозрительными трубами на дне.
Раздумывая о том, кому и зачем понадобилось расковыривать улицу, я свернул налево, во двор, предполагая сократить дорогу. Вспомнилась почему-то детская мнемоническая техника - «Биссектриса - это такая крыса, которая бегает по углам, делит угол пополам», повторяясь в уме до тех пор, пока не уперлась вместе со мной в заросший одуванчиками тупик с деревянной беседкой и двумя резными скамейками. По всей видимости, сквозного прохода через двор не было, и приключение угловой крысы можно было считать законченным. Однако нагретые утренним солнцем доски казались такими романтически-привлекательными, что не присесть на скамейку было бы просто преступным расточительством удачи (которую один мой знакомый мерил почему-то исключительно кубическими сантиметрами), показавшей мне этот уютный и спокойный уголок посреди суетливого городского шума.
Встав со скамейки, я увидел блеск, и, наклонившись поближе, поднял с земли странной формы ключ, слишком большой для обычного дверного замка, с выбитой цифрой «21».
В этот момент из подъезда напротив вышла забавная бабушка с почти игрушечным тойчиком на длинном поводке, и пока тяжелая дубовая дверь медленно возвращалась на свое место, я успел увидеть что этот подъезд - проходной, выходящий на параллельную оживленную улицу.
Переход из спокойной тишины внутреннего дворика в гудящую и сверкающую толчею оказался довольно забавным переживанием. Неожиданно мое внимание привлекли трепещущие на молодом топольке листья, - была в их движении некая завораживающая синхронность, даже переливы света и тени казалось, чередовались в определенном ритме. Переведя взгляд на проносящиеся мимо разноцветные автомобили, я вдруг с удивлением заметил, что звуки двигателей составляют с ними одно целое, как и летящие из-под колес клочки туманного тополиного пуха, перемешанного с запахом выхлопа. Самое интересное заключалось в том, что окружающая действительность воспринималась как целостный образ, ощущаемый всеми пятью чувствами с необычайной яркостью. Следующим моим открытием было понимание, что кажущаяся хаотичность людского потока подчинена строгой гармонической системе, где каждый человек занимал необыкновенную важную часть пространства и времени, взаимодействуя, хотя и неосознанно, с другими участниками. Все оказывалась к месту: и оранжевая футболка высокого лысеющего мужчины, и гул троллейбуса, набирающего скорость, и внимательный взгляд кареглазой девушки в спортивном костюме с тремя полосками…
Три гудка настигли меня возле станции. Вместо того чтобы, как обычно пройти мимо на троллейбусную остановку, я почувствовал что эти три аккорда проезжающего мимо грузовика дают мне ощутимый толчок в сторону открытой пещеры входа в подземелье.
Спустившись в метро, я уже старательно присматривался, пытаясь найти знак. Часть моего рассудка смеялась над этим, однако «как бы на всякий случай», в голове всплывали разные предположения о неслучайности происходящего. Ориентиром оказался небольшой плакат в вагоне с призывом жить на яркой стороне, в котором слово «яркой» было закрашено, а сверху подписано «темной». В тот момент, когда я перевел взгляд с плаката на табло электронных часов с цифрами «12.00», свет мигнул, как это бывает перед станциями, и я вдруг явственно увидел щель, достаточно широкую, чтобы туда протиснуться, и дверь в глубине, до которой впрочем, можно было без труда дотронуться. Больше всего это было похоже на трещину между наложенными друг на друга изображениями темного и светлого вагонов, находящуюся прямо передо мной. Хотя это продолжалось только долю секунды, я успел, к своему удивлению нащупать в кармане ключ, и, протянув руку, провернул его в замке двери, сделав одновременно шаг вперед.
Сзади грохотал, удаляясь, поезд, а я стоял на скудно освещенной пустынной платформе, не вполне понимая, что я со мной случилось..."