"Калинов Мост" (окончание)
Начало
Второй день мифодрамы
Здесь всё начинается с ощущения Ивана-Коровьего Сына (бдящая, телесная часть), что будет правильно, если двое других Братьев тоже совершат подвиг, есть смутное ощущение, что по-прежнему надо что-то делать, потому что боязно, когда Братья не открыты, не откровенны.
Царский Сын (разум) при этом достаточно спокоен, а Кухаркин Сын (чувствующая, эмоциональная часть) досадует и гневается. Можно предположить, что внутри одной психики это момент потери связи между частями, вновь возвращающая человека в подростковый период, когда тело растёт быстрее, чем чувства, а разум ещё не обрёл стабильного состояния. Это «раздрай», как правило, знаменующий начало кризиса или психологический регресс, вызванный внешними обстоятельствами или очередным «приливом» бессознательного.
Момент превращения Коровьего Сына в воробушка на этом фоне являет собой быстрое, осознанное изменение состояния для перевода себя на другой уровень чувствования. Это повышение собственных вибраций до высокой остроты чувствительности и обострения восприятия с целью узнать, что меня ждёт. Можно сравнить это со срочным «включением» интуиции и интровертной установки, состояния полной собранности, активного интеллекта (то самое «инсайтное» состояние для тех, кто знаком с методом «телесный инсайт»). Что же необходимо «подслушать» (и это можно воспринимать как метафору - подслушать, что творится в собственной психике) и кто такие Змеиные Жёны и Мать-Змеиха? Наиболее обобщённо эти фигуры можно обозначить как отражение «материнской раны», того, что испытывает внутри себя и бессознательно транслирует вовне мать ребёнка, когда случается так, что над чем-то для неё важным эта женщина утратила власть. Самое простое - дети растут, и сам процесс не всегда подвластен матери, а затем неминуемо наступает момент сепарации, дети отдаляются и может даже возникнуть «синдром покинутого гнезда». В психике человека эта «рана» представлена материнскими интроектами, токсичными эмоциями и негативными сценариями, наличие которых приводит к периодическим «рецидивам» ярких детских переживаний - уже взрослый человек вдруг начинает сомневаться в себе («А правда ли я вырос?», «Имею ли я право на «взрослые» поступки?»), в своих возможностях и способностях.
Итак, дальнейшие испытания отражают в буквальном смысле «обратный путь» Братьев-Иванов, и вот с какими регрессивными переживаниями им предстоит столкнуться: Яблоня, Колодец, Пуховая Постель/Дом с Постелью и, наконец, Свинья с пастью от земли до неба.
Начнём с символики Яблони. Общее ощущение от фигуры - как от своеобразной «рыбы-удильщика», нечто привлекательное заманивает в свои смертоносные сети, старается «подцепить на крючок», и в этой же фигуре очень много пульсирующей как бы «живой» энергии, ощущаемой на физическом уровне. Так предстаёт перед нами заблокированная энергия внутреннего конфликта, основа которого - вина перед матерью, очень «злая», токсичная вина, грозящая соматизироваться в опухоль (и чтобы избавиться от этой зарождающейся опухоли, требуется иссечение - метафора того, что Иван-Коровий Сын рубит Яблоню мечом крест-накрест). «Мама плачет из-за того, что я стал другим» - так можно описать суть проявившейся здесь вины, возвращающей героев к испытанию 12-ти лет, когда было необходимо экологично отделиться от Материнской фигуры, не предав самого себя.
Какое же решение находят здесь Братья? Они начинают говорить о футболе - т. е. о чём-то очень мужском, стоящем отдельно от сферы интересов матери, занимаются истинно своим, спонтанно объединяясь при этом в «мужской клуб», плюс появляется в их компании некая женская фигура, женская часть, которая поддерживает их своей ненавязчивой, уже не «материнской», а именно женской (с позиции равного, но другого) заботой об их комфорте. Поскольку полностью исцелить, убрать из психики чувство вины (особенно, вину перед матерью) в принципе невозможно, то выходом является буквально «заняться своим (мужским) делом», найти поддержку в тех, кто разделяет мои интересы, а также «закрыть дверь в свою комнату» - т. е. осознанно сказать себе «Да, я знаю, что вина есть, но я в неё не пойду!» Так выглядит процесс капсулирования (контейнирования) и «усыхания» базового чувства вины.
Следующее, что встречается Братьям - это Колодец, и символика его неоднозначна, потому что принято думать и хочется считать, что Колодец будет наполнен живительной водой, что в нём можно почерпнуть для себя нечто ценное и глубокое. Но этот конкретный Колодец «отравлен» - потому, что наполнен страданиями, душевными муками и фрустрациями, накопившимися за всю жизнь. Здесь плещутся на дне несбывшиеся чаяния матери, то, что она хотела сделать, но не смогла - и Сын сталкивается с тем, что он тоже не смог, что у него вообще многое не получилось, и у него есть много обиды, сожаления и злости по этому поводу. Попадая «в Колодец» человек пилит, ругает и пинает себя, доходя до отчаяния и до состояния побега от сложных чувств, к-рые вызывает окружающая реальность. «Я не справился и я ухожу (сбегаю)» - так звучит фраза этого состояния, в крайней точке которого возникает ощущение «Так плохо, что уже хорошо» (энантиодромия), и начинается некое ненамеренное упоение собственным тягчайшим, неизбывным страданием, происходит «сакрализация травмы».
Кстати, этот момент фактически полностью повторяет эпизод из «Финиста - Ясна Сокола», в котором Марьюшка на третью ночь пытается Финиста разбудить, и точно также «уходит в страдания и проникается величием этих страданий», и следовательно, мазохистический паттерн присутствует в нашей психике априори, и о нём нужно знать и помнить, чтобы не стать его «жертвой».
Какой выход Братья-Иваны находят здесь? Наиболее незатронутой частью является Царский Сын - разум, принимающий решения. Но при всей не захваченности страданием двух других Братьев (чувствующей и телесной частей), у него нет порыва что-нибудь сделать, несмотря на то, что есть понимание «Их надо разбудить». В итоге фраза Царского Сына «Я ничего не буду с этим делать» всё же поднимает Сына Коровьего (бдящую, телесную часть), который решает извлечь «причиндалы помощи» и «помочиться» на окончательно утонувшего в Колодце брата. Это «пробуждает» и поднимает Кухаркиного Сына (чувства).
Метафорически это действие означает, во-первых, необходимость найти в себе стержень - физический или символический, телесный или душевный - то, на что в себе человек может твёрдо опереться (или за что он может «схватиться», что даст ему мотивацию «вылезти из Колодца»). Во-вторых, если посмотреть на акт мочеиспускания как на телесную метафору, то:
- это действие, к-рое необходимо совершать время от времени - необходимо признавать свои чувства и давать им «излиться»;
- общее для абсолютно всей людей и обыденное - а потому дающее возможность «быть в этом не одиноким» и отнестись к своему тяжёлому опыту с долей доброго юмора;
- не слишком протяжённое по времени и конечное - в этом нет нужды «застревать».
Третье регрессивное испытание - это Пуховая Постель (Дом с такой Постелью). Как и в предыдущем случае, символ настораживает своим привычно хорошим значением - мягкая Постель предназначена для отдыха и исцеления. По общему впечатлению Братьев их «приглашают, как в бордель, но в то же время есть ощущение (родительского) дома» - и именно это вызывает подозрения, что «всё неспроста». Царский Сын (разум) оказывается в этом эпизоде первой «сдавшейся» частью - его «подкупили» высшим уровнем сервиса, почётом, комфортом самого шикарного толка - и тем, что он «способен оценить это», в отличие от двух других Братьев.
На этом этапе наиболее устойчив Кухаркин Сын (чувства), Коровий Сын мечется между «лесной романтикой» нахождения в дикой природе и желанием «домашнего» уюта (т. е. между собственной мужской, зрелой телесностью и тягой к внешней «женской» заботе). Метафора возвращения в Дом с Пуховыми перинами - это гедонистическое желание вернуться «к маме», в детство, в котором о тебе всецело заботились. В крайней степени это будет регрессией в состояние «плода в тёплой утробе».
Тем не менее, несмотря на уже произошедшую регрессию разума, какое-то время продолжает сохраняться телесная трезвость и трезвость ощущений, и в какой-то момент у не поддавшихся Братьев нарастает тревога, желание вытащить Царского Сына из «опасного сверх-комфорта». Кухаркин Сын (чувства) спорит со страшим братом (разумом), предлагая тому «попробовать выйти», в какой-то момент подключается фигура мета-позиции, показывающая, что для неё нормально и безопасно входить и выходить из «Дома с Постелью» - и разум «выныривает» из «материнской утробы».
Следующим, кто побывал в Доме был Коровий Сын - и это было самым кратким погружением в тёплый уют, прервавшимся на словах Кухаркиного Сына о том, что «ему обидно». Возможно, это о том, что тело не может нежиться в тот момент, когда чувства находятся в дискомфорте. Но черёд чувств (Кухаркиного Сына) зайти в «утробу» тоже настал - после долгих метаний, споров и изначального сопротивления этой идее, чувства хотят, наконец, «напитаться» от Материнского, Женского начала, погрузиться в своё состояние ДО взросления.
Если вспомнить о том, что это возврат к шестилетнему возрасту, когда главной проблемой является не поддаться на «поглощение» Материнским началом, то ясно, что, как с Колодцем, наиболее важно здесь «не увлекаться». Ощущение человека, отпустившего свои чувства в «утробу», в комфорт - «я больше не хочу боли», с одной стороны, вызывает сочувствие, потому что его боль реальна, но с другой - возникает куда худшая опасность закапсулироваться в этом состоянии, застрять в своих детских, инфантильных сценариях, которые как раз и приводили к душевной боли. Состояние человека, отказывающегося взрослеть эмоционально, можно сравнить с «замершим эмбрионом», который никогда не сможет проявить свой потенциал, если всё же не вырастет.
В этот момент человек может успокаивать себя тем, что он таким образом лечится, что он так исцеляет, напитывает себя - но следует помнить, что напитаться до конца невозможно, и на грани перед окончательным полным напитыванием «пора вылезать».
Вылезти помогают три вещи - постоянное уговаривание и предупреждения Братьев о том, что они могут уйти (вероятно, метафора «мы повзрослеем и будет двигаться вперёд без тебя»), имевшее аккумулятивный эффект; то, что какое-то время чувства всё же находились в тепле и смогли отчасти излечиться; и то, что в иллюзии полного комфорта образовалась хорошо видимая трещина (что совпало со словами Коровьего Сына «Значит, теперь мы будем двухчастны» - решимость идти вперёд вне зависимости от позиции чувств).
Дополнительный бонус от этого испытания: относительно безопасный путь «погружения в регрессию» - это делать это каким-то одним каналом, либо умом, либо предаваясь телесному гедонизму, либо подпитывая и леча чувства, и обязательно оставляя при этом другие части личности бдящими за процессом.
Последнее испытание Мамой-Свиньёй, чья «пасть от земли до неба» была истолкована как метафора того в нас, от чего невозможно скрыться или сбежать. Напряжение здесь возрастает постепенно - и это позволяет нам отследить, как этот процесс развивается внутри психики. Относительно невинное начало - это рассуждения Свиньи (объединённой материнско-женской фигуры) про желание «вычистить некондицию», обвинения Братьев в ограниченности, «рукожопости», общее недовольство, затем перетекающее в ноты разочарования, печали и девальвации, обесценивания всего «мужского», т. е. проектов, достижений, каких-то реальных жизненных шагов. Пока Иванам удаётся отбрёхиваться от этих нападок, ничего ужасного не происходит, но со временем от Свиньи отделяется некая несогласная женская часть (вероятно, зрелая Анима), которая присоединяется к Братьям и хочет их защитить (а они в ответ оберегают её).
Это впервые рождает явный гнев Материнской фигуры, к которому добавляется переживание «Дикой Души» наконец-то «дорвавшейся» до отдыха от всех и вся, отсоединившейся от социума и сковывающих обязательств - переживания, переходящие в безразличие и засасывающие в пассивность (символика «пудов соли», к-рые съела Свинья заключается в ложных уверениях человека, что он, конечно же, что-нибудь ещё сделает, ведь раньше он мог такое!)
Образуется явный раскол между «женской» и «мужской» частями - дихотомия, на обоих полюсах которой находятся мнения, что другая сторона ужасна, заслуживает презрения и не имеет права на существование. Напряжение нарастает и накаляется, одновременно растёт Анима - всё больше женских фигур присоединяются к «мужской стороне», а оставшиеся Материнские части ярятся всё больше.
Затем, постепенно наобщавшись с «диссидентскими» женскими энергиями, Братья решают наконец пойти к Кузнецам, причём прихватив девушек с собой, от чего у Кузнецов глаза на лоб лезут. Необходимость обращения к Кузнецам - это решение опереться на самую зрелую часть собственной психики, часть умелую и умеющую, деятельную, трезвую и не боящуюся общаться с «Дьяволом» (с Тенью).
Однако, первые попытки получить помощь ничем не заканчиваются - девушкам очевидно не место в кузнице, а сами Братья не могут ни сказать ничего путного, ни даже как-то адекватно провзаимодействовать друг с другом. Во время попыток «тела» (Коровий Сын), испытывающего панику от происходящего, попросить защиты и укрытия у Кузнецов, Чувства приводят яростную женскую часть, утверждая, что они в восхищении и восторге от этой Женщины, которая злится ещё сильнее, утверждая, что сейчас всё спалит. Это можно сравнить с тем, как человек пытается выдать одни свои чувства за другие - то ли реально не осознавая, о чём идёт речь, то ли пытаясь наивностью и детским восторгом покорить неподвластный ему уже гнев. (Ещё одна версия - человек «яростно» собирается сделать что-то, но до реального дела так всё же и не доходит).
Кузнецы готовы дать убежище Коровьему Сыну, но по-прежнему пытаются понять, что нужно от них всем троим? От Братьев звучат разные слова - и о том, что нужна защита, и про страх, и про преследование, с которым они не знают, что делать - но Кузнецы только пожимают плечами на это, а Материнская часть презрительно фыркает на такие поползновения получить помощь. Становится ясно, что эти фразы от не объединившихся в каком-то едином порыве Братьев - и есть те Двенадцать Железных Дверей, которые Свинья с лёгкостью «вылизывает» и отметает.
Тогда в какой-то момент начинают звучать слова о том, что «с пустыми руками» Братьям не справиться с преследующей Свиньёй, на что Кузнецы вопрошают «А что вы можете сами?» - давая ключевую подсказку о том, что именно нужно делать. И на это поднимается уже совсем иное намерение - открыто заявить о реальных (не по мифу) достижениях участников, находящихся в ролях Иванов. Звучит первое признание и просьба к Кузнецу подать пример, что он и делает. Искренние рассказы о том, каким совершённым им делом каждый из мужчин может гордится становятся теми «железными прутами», которые заставляют обесценивающую Материнскую часть всё больше сдерживать себя, отступать и проявлять уважение к реальности человеческих («мужских») достижений.
Таким образом преодолевается регресс в «кризис трёх лет», и беспомощное «Я сам!» трёхлетнего малыша преобразуется во взрослую гордость за то, что я действительно смог сделать сам.
P.S. Избушка по ощущениям разных участников - напоминание о том, что бессознательное обладает свойством «затапливать» без видимой внешней причины. Место, где есть ощущение завершённости, можно выдохнуть и сказать «Всё!». Форпост Инь и Янь. Центр Вселенной, с которого всё начинает «раскручиваться». Спокойствие и равновесие. Центральная точка в структурах головного мозга, вероятно, гипоталамус.
Второй день мифодрамы
Здесь всё начинается с ощущения Ивана-Коровьего Сына (бдящая, телесная часть), что будет правильно, если двое других Братьев тоже совершат подвиг, есть смутное ощущение, что по-прежнему надо что-то делать, потому что боязно, когда Братья не открыты, не откровенны.
Царский Сын (разум) при этом достаточно спокоен, а Кухаркин Сын (чувствующая, эмоциональная часть) досадует и гневается. Можно предположить, что внутри одной психики это момент потери связи между частями, вновь возвращающая человека в подростковый период, когда тело растёт быстрее, чем чувства, а разум ещё не обрёл стабильного состояния. Это «раздрай», как правило, знаменующий начало кризиса или психологический регресс, вызванный внешними обстоятельствами или очередным «приливом» бессознательного.
Момент превращения Коровьего Сына в воробушка на этом фоне являет собой быстрое, осознанное изменение состояния для перевода себя на другой уровень чувствования. Это повышение собственных вибраций до высокой остроты чувствительности и обострения восприятия с целью узнать, что меня ждёт. Можно сравнить это со срочным «включением» интуиции и интровертной установки, состояния полной собранности, активного интеллекта (то самое «инсайтное» состояние для тех, кто знаком с методом «телесный инсайт»). Что же необходимо «подслушать» (и это можно воспринимать как метафору - подслушать, что творится в собственной психике) и кто такие Змеиные Жёны и Мать-Змеиха? Наиболее обобщённо эти фигуры можно обозначить как отражение «материнской раны», того, что испытывает внутри себя и бессознательно транслирует вовне мать ребёнка, когда случается так, что над чем-то для неё важным эта женщина утратила власть. Самое простое - дети растут, и сам процесс не всегда подвластен матери, а затем неминуемо наступает момент сепарации, дети отдаляются и может даже возникнуть «синдром покинутого гнезда». В психике человека эта «рана» представлена материнскими интроектами, токсичными эмоциями и негативными сценариями, наличие которых приводит к периодическим «рецидивам» ярких детских переживаний - уже взрослый человек вдруг начинает сомневаться в себе («А правда ли я вырос?», «Имею ли я право на «взрослые» поступки?»), в своих возможностях и способностях.
Итак, дальнейшие испытания отражают в буквальном смысле «обратный путь» Братьев-Иванов, и вот с какими регрессивными переживаниями им предстоит столкнуться: Яблоня, Колодец, Пуховая Постель/Дом с Постелью и, наконец, Свинья с пастью от земли до неба.
Начнём с символики Яблони. Общее ощущение от фигуры - как от своеобразной «рыбы-удильщика», нечто привлекательное заманивает в свои смертоносные сети, старается «подцепить на крючок», и в этой же фигуре очень много пульсирующей как бы «живой» энергии, ощущаемой на физическом уровне. Так предстаёт перед нами заблокированная энергия внутреннего конфликта, основа которого - вина перед матерью, очень «злая», токсичная вина, грозящая соматизироваться в опухоль (и чтобы избавиться от этой зарождающейся опухоли, требуется иссечение - метафора того, что Иван-Коровий Сын рубит Яблоню мечом крест-накрест). «Мама плачет из-за того, что я стал другим» - так можно описать суть проявившейся здесь вины, возвращающей героев к испытанию 12-ти лет, когда было необходимо экологично отделиться от Материнской фигуры, не предав самого себя.
Какое же решение находят здесь Братья? Они начинают говорить о футболе - т. е. о чём-то очень мужском, стоящем отдельно от сферы интересов матери, занимаются истинно своим, спонтанно объединяясь при этом в «мужской клуб», плюс появляется в их компании некая женская фигура, женская часть, которая поддерживает их своей ненавязчивой, уже не «материнской», а именно женской (с позиции равного, но другого) заботой об их комфорте. Поскольку полностью исцелить, убрать из психики чувство вины (особенно, вину перед матерью) в принципе невозможно, то выходом является буквально «заняться своим (мужским) делом», найти поддержку в тех, кто разделяет мои интересы, а также «закрыть дверь в свою комнату» - т. е. осознанно сказать себе «Да, я знаю, что вина есть, но я в неё не пойду!» Так выглядит процесс капсулирования (контейнирования) и «усыхания» базового чувства вины.
Следующее, что встречается Братьям - это Колодец, и символика его неоднозначна, потому что принято думать и хочется считать, что Колодец будет наполнен живительной водой, что в нём можно почерпнуть для себя нечто ценное и глубокое. Но этот конкретный Колодец «отравлен» - потому, что наполнен страданиями, душевными муками и фрустрациями, накопившимися за всю жизнь. Здесь плещутся на дне несбывшиеся чаяния матери, то, что она хотела сделать, но не смогла - и Сын сталкивается с тем, что он тоже не смог, что у него вообще многое не получилось, и у него есть много обиды, сожаления и злости по этому поводу. Попадая «в Колодец» человек пилит, ругает и пинает себя, доходя до отчаяния и до состояния побега от сложных чувств, к-рые вызывает окружающая реальность. «Я не справился и я ухожу (сбегаю)» - так звучит фраза этого состояния, в крайней точке которого возникает ощущение «Так плохо, что уже хорошо» (энантиодромия), и начинается некое ненамеренное упоение собственным тягчайшим, неизбывным страданием, происходит «сакрализация травмы».
Кстати, этот момент фактически полностью повторяет эпизод из «Финиста - Ясна Сокола», в котором Марьюшка на третью ночь пытается Финиста разбудить, и точно также «уходит в страдания и проникается величием этих страданий», и следовательно, мазохистический паттерн присутствует в нашей психике априори, и о нём нужно знать и помнить, чтобы не стать его «жертвой».
Какой выход Братья-Иваны находят здесь? Наиболее незатронутой частью является Царский Сын - разум, принимающий решения. Но при всей не захваченности страданием двух других Братьев (чувствующей и телесной частей), у него нет порыва что-нибудь сделать, несмотря на то, что есть понимание «Их надо разбудить». В итоге фраза Царского Сына «Я ничего не буду с этим делать» всё же поднимает Сына Коровьего (бдящую, телесную часть), который решает извлечь «причиндалы помощи» и «помочиться» на окончательно утонувшего в Колодце брата. Это «пробуждает» и поднимает Кухаркиного Сына (чувства).
Метафорически это действие означает, во-первых, необходимость найти в себе стержень - физический или символический, телесный или душевный - то, на что в себе человек может твёрдо опереться (или за что он может «схватиться», что даст ему мотивацию «вылезти из Колодца»). Во-вторых, если посмотреть на акт мочеиспускания как на телесную метафору, то:
- это действие, к-рое необходимо совершать время от времени - необходимо признавать свои чувства и давать им «излиться»;
- общее для абсолютно всей людей и обыденное - а потому дающее возможность «быть в этом не одиноким» и отнестись к своему тяжёлому опыту с долей доброго юмора;
- не слишком протяжённое по времени и конечное - в этом нет нужды «застревать».
Третье регрессивное испытание - это Пуховая Постель (Дом с такой Постелью). Как и в предыдущем случае, символ настораживает своим привычно хорошим значением - мягкая Постель предназначена для отдыха и исцеления. По общему впечатлению Братьев их «приглашают, как в бордель, но в то же время есть ощущение (родительского) дома» - и именно это вызывает подозрения, что «всё неспроста». Царский Сын (разум) оказывается в этом эпизоде первой «сдавшейся» частью - его «подкупили» высшим уровнем сервиса, почётом, комфортом самого шикарного толка - и тем, что он «способен оценить это», в отличие от двух других Братьев.
На этом этапе наиболее устойчив Кухаркин Сын (чувства), Коровий Сын мечется между «лесной романтикой» нахождения в дикой природе и желанием «домашнего» уюта (т. е. между собственной мужской, зрелой телесностью и тягой к внешней «женской» заботе). Метафора возвращения в Дом с Пуховыми перинами - это гедонистическое желание вернуться «к маме», в детство, в котором о тебе всецело заботились. В крайней степени это будет регрессией в состояние «плода в тёплой утробе».
Тем не менее, несмотря на уже произошедшую регрессию разума, какое-то время продолжает сохраняться телесная трезвость и трезвость ощущений, и в какой-то момент у не поддавшихся Братьев нарастает тревога, желание вытащить Царского Сына из «опасного сверх-комфорта». Кухаркин Сын (чувства) спорит со страшим братом (разумом), предлагая тому «попробовать выйти», в какой-то момент подключается фигура мета-позиции, показывающая, что для неё нормально и безопасно входить и выходить из «Дома с Постелью» - и разум «выныривает» из «материнской утробы».
Следующим, кто побывал в Доме был Коровий Сын - и это было самым кратким погружением в тёплый уют, прервавшимся на словах Кухаркиного Сына о том, что «ему обидно». Возможно, это о том, что тело не может нежиться в тот момент, когда чувства находятся в дискомфорте. Но черёд чувств (Кухаркиного Сына) зайти в «утробу» тоже настал - после долгих метаний, споров и изначального сопротивления этой идее, чувства хотят, наконец, «напитаться» от Материнского, Женского начала, погрузиться в своё состояние ДО взросления.
Если вспомнить о том, что это возврат к шестилетнему возрасту, когда главной проблемой является не поддаться на «поглощение» Материнским началом, то ясно, что, как с Колодцем, наиболее важно здесь «не увлекаться». Ощущение человека, отпустившего свои чувства в «утробу», в комфорт - «я больше не хочу боли», с одной стороны, вызывает сочувствие, потому что его боль реальна, но с другой - возникает куда худшая опасность закапсулироваться в этом состоянии, застрять в своих детских, инфантильных сценариях, которые как раз и приводили к душевной боли. Состояние человека, отказывающегося взрослеть эмоционально, можно сравнить с «замершим эмбрионом», который никогда не сможет проявить свой потенциал, если всё же не вырастет.
В этот момент человек может успокаивать себя тем, что он таким образом лечится, что он так исцеляет, напитывает себя - но следует помнить, что напитаться до конца невозможно, и на грани перед окончательным полным напитыванием «пора вылезать».
Вылезти помогают три вещи - постоянное уговаривание и предупреждения Братьев о том, что они могут уйти (вероятно, метафора «мы повзрослеем и будет двигаться вперёд без тебя»), имевшее аккумулятивный эффект; то, что какое-то время чувства всё же находились в тепле и смогли отчасти излечиться; и то, что в иллюзии полного комфорта образовалась хорошо видимая трещина (что совпало со словами Коровьего Сына «Значит, теперь мы будем двухчастны» - решимость идти вперёд вне зависимости от позиции чувств).
Дополнительный бонус от этого испытания: относительно безопасный путь «погружения в регрессию» - это делать это каким-то одним каналом, либо умом, либо предаваясь телесному гедонизму, либо подпитывая и леча чувства, и обязательно оставляя при этом другие части личности бдящими за процессом.
Последнее испытание Мамой-Свиньёй, чья «пасть от земли до неба» была истолкована как метафора того в нас, от чего невозможно скрыться или сбежать. Напряжение здесь возрастает постепенно - и это позволяет нам отследить, как этот процесс развивается внутри психики. Относительно невинное начало - это рассуждения Свиньи (объединённой материнско-женской фигуры) про желание «вычистить некондицию», обвинения Братьев в ограниченности, «рукожопости», общее недовольство, затем перетекающее в ноты разочарования, печали и девальвации, обесценивания всего «мужского», т. е. проектов, достижений, каких-то реальных жизненных шагов. Пока Иванам удаётся отбрёхиваться от этих нападок, ничего ужасного не происходит, но со временем от Свиньи отделяется некая несогласная женская часть (вероятно, зрелая Анима), которая присоединяется к Братьям и хочет их защитить (а они в ответ оберегают её).
Это впервые рождает явный гнев Материнской фигуры, к которому добавляется переживание «Дикой Души» наконец-то «дорвавшейся» до отдыха от всех и вся, отсоединившейся от социума и сковывающих обязательств - переживания, переходящие в безразличие и засасывающие в пассивность (символика «пудов соли», к-рые съела Свинья заключается в ложных уверениях человека, что он, конечно же, что-нибудь ещё сделает, ведь раньше он мог такое!)
Образуется явный раскол между «женской» и «мужской» частями - дихотомия, на обоих полюсах которой находятся мнения, что другая сторона ужасна, заслуживает презрения и не имеет права на существование. Напряжение нарастает и накаляется, одновременно растёт Анима - всё больше женских фигур присоединяются к «мужской стороне», а оставшиеся Материнские части ярятся всё больше.
Затем, постепенно наобщавшись с «диссидентскими» женскими энергиями, Братья решают наконец пойти к Кузнецам, причём прихватив девушек с собой, от чего у Кузнецов глаза на лоб лезут. Необходимость обращения к Кузнецам - это решение опереться на самую зрелую часть собственной психики, часть умелую и умеющую, деятельную, трезвую и не боящуюся общаться с «Дьяволом» (с Тенью).
Однако, первые попытки получить помощь ничем не заканчиваются - девушкам очевидно не место в кузнице, а сами Братья не могут ни сказать ничего путного, ни даже как-то адекватно провзаимодействовать друг с другом. Во время попыток «тела» (Коровий Сын), испытывающего панику от происходящего, попросить защиты и укрытия у Кузнецов, Чувства приводят яростную женскую часть, утверждая, что они в восхищении и восторге от этой Женщины, которая злится ещё сильнее, утверждая, что сейчас всё спалит. Это можно сравнить с тем, как человек пытается выдать одни свои чувства за другие - то ли реально не осознавая, о чём идёт речь, то ли пытаясь наивностью и детским восторгом покорить неподвластный ему уже гнев. (Ещё одна версия - человек «яростно» собирается сделать что-то, но до реального дела так всё же и не доходит).
Кузнецы готовы дать убежище Коровьему Сыну, но по-прежнему пытаются понять, что нужно от них всем троим? От Братьев звучат разные слова - и о том, что нужна защита, и про страх, и про преследование, с которым они не знают, что делать - но Кузнецы только пожимают плечами на это, а Материнская часть презрительно фыркает на такие поползновения получить помощь. Становится ясно, что эти фразы от не объединившихся в каком-то едином порыве Братьев - и есть те Двенадцать Железных Дверей, которые Свинья с лёгкостью «вылизывает» и отметает.
Тогда в какой-то момент начинают звучать слова о том, что «с пустыми руками» Братьям не справиться с преследующей Свиньёй, на что Кузнецы вопрошают «А что вы можете сами?» - давая ключевую подсказку о том, что именно нужно делать. И на это поднимается уже совсем иное намерение - открыто заявить о реальных (не по мифу) достижениях участников, находящихся в ролях Иванов. Звучит первое признание и просьба к Кузнецу подать пример, что он и делает. Искренние рассказы о том, каким совершённым им делом каждый из мужчин может гордится становятся теми «железными прутами», которые заставляют обесценивающую Материнскую часть всё больше сдерживать себя, отступать и проявлять уважение к реальности человеческих («мужских») достижений.
Таким образом преодолевается регресс в «кризис трёх лет», и беспомощное «Я сам!» трёхлетнего малыша преобразуется во взрослую гордость за то, что я действительно смог сделать сам.
P.S. Избушка по ощущениям разных участников - напоминание о том, что бессознательное обладает свойством «затапливать» без видимой внешней причины. Место, где есть ощущение завершённости, можно выдохнуть и сказать «Всё!». Форпост Инь и Янь. Центр Вселенной, с которого всё начинает «раскручиваться». Спокойствие и равновесие. Центральная точка в структурах головного мозга, вероятно, гипоталамус.