Вечного полёта, Василий Васильевич...
Умер Василий Ершов, знаменитый Ездовый пёс, командир воспетого им Ту-154, автор замечательных книг о работе гражданской авиации.
Его «Раздумья ездового пса», помимо прочего, мне однажды очень помогли. Мы тогда как раз учились аэробуксироваться, и у меня не ладилось - вот примерно как у юного Васи Ершова с метром до земли.
В летном училище у меня был момент, когда мне никак не удавался один элемент полета. Требовалось пролететь на легком Як-18 вдоль всего аэродрома на высоте ровно метр, чтобы запомнить на глаз эту высоту, очень важную при производстве посадки. Предыдущий опыт полетов на планере мешал мне: там мы садились, по сути, почти на собственные ягодицы, ну, на десять сантиметров выше - у планера не было колес шасси, а только лыжа под полом.
Встал вопрос о моей летной пригодности: круглый отличник в теории - а "метра не видит". Таких обычно списывали "по нелетной".
Инструктор, отчаявшись, отдал меня на проверку командиру звена, старому летчику Ивану Евдокимовичу Кутько.
Иван Евдокимович провел со мной воспитательную беседу, которая по краткости, емкости и выразительности должна быть занесена каждому летчику в первую строку неписаных авиационных законов. Он сказал так.
- Тебя зовут как - Вася? Так вот, Вася, повторяй всегда: "Чикалов летал на "четыре". Я летаю на "шесть". А вот этот ЧУДАК (он сказал созвучное обидное слово), что меня проверяет, вообще летать не умеет. Щас я ему й покажу". Повтори.
Я повторил. Без "того" слова. Он заставил повторить с "чудаком".
И полетели.
Как бабка пошептала.
Прочитав эту историю, я в каком-то лихом отчаянье, проговорила «мантру» на первой буксировке сезона прямо на тележке перед стартом. Подсмеиваясь над собой и не особо веря. Вот так, почти дословно: «Бондарчук летает на "четыре", я летаю на "шесть", а вот эти все ... и особенно тот, что в кресле буксировщика, вообще нифига летать не умеют. Щас я им покажу». И показала. Так, что буксировавший меня Сидор долго приставал потом, допытываясь где и сколько я буксировалась с прошлого года.
Жаль, что Ездовый Пёс уже больше ничего не напишет, здорово, что он написал то, что успел. Светлая память.
Его «Раздумья ездового пса», помимо прочего, мне однажды очень помогли. Мы тогда как раз учились аэробуксироваться, и у меня не ладилось - вот примерно как у юного Васи Ершова с метром до земли.
В летном училище у меня был момент, когда мне никак не удавался один элемент полета. Требовалось пролететь на легком Як-18 вдоль всего аэродрома на высоте ровно метр, чтобы запомнить на глаз эту высоту, очень важную при производстве посадки. Предыдущий опыт полетов на планере мешал мне: там мы садились, по сути, почти на собственные ягодицы, ну, на десять сантиметров выше - у планера не было колес шасси, а только лыжа под полом.
Встал вопрос о моей летной пригодности: круглый отличник в теории - а "метра не видит". Таких обычно списывали "по нелетной".
Инструктор, отчаявшись, отдал меня на проверку командиру звена, старому летчику Ивану Евдокимовичу Кутько.
Иван Евдокимович провел со мной воспитательную беседу, которая по краткости, емкости и выразительности должна быть занесена каждому летчику в первую строку неписаных авиационных законов. Он сказал так.
- Тебя зовут как - Вася? Так вот, Вася, повторяй всегда: "Чикалов летал на "четыре". Я летаю на "шесть". А вот этот ЧУДАК (он сказал созвучное обидное слово), что меня проверяет, вообще летать не умеет. Щас я ему й покажу". Повтори.
Я повторил. Без "того" слова. Он заставил повторить с "чудаком".
И полетели.
Как бабка пошептала.
Прочитав эту историю, я в каком-то лихом отчаянье, проговорила «мантру» на первой буксировке сезона прямо на тележке перед стартом. Подсмеиваясь над собой и не особо веря. Вот так, почти дословно: «Бондарчук летает на "четыре", я летаю на "шесть", а вот эти все ... и особенно тот, что в кресле буксировщика, вообще нифига летать не умеют. Щас я им покажу». И показала. Так, что буксировавший меня Сидор долго приставал потом, допытываясь где и сколько я буксировалась с прошлого года.
Жаль, что Ездовый Пёс уже больше ничего не напишет, здорово, что он написал то, что успел. Светлая память.