Овечка и Месяц (часть 2)
Продолжение. Начало здесь
Аркадская линия в горних и дольних
Влага ночи купает
В кровь разбитые ступни.
Серебро выкупает,
Но само неподкупно.
Курс на кряжи, где серпик,
Как улыбка Меена.
Превращения терпит,
Но не терпит измены.
Этими строками современный автор, в соответствии с каноном, передаёт мысли человека, бежавшего из плена: тот возвращается в родную Аркадию, на что указывает образ гор, осеняемых месяцем-Мееном (об Аркадии и аркадцах будет рассказано ниже). Оборот "курс на…" позволяет предположить, что бывший узник вынес из плена опыт морских странствий.
Здесь, воспользовавшись оказией, позволю себе экскурс в современность, чтобы обогатить сокровищницу серебряных традиций пиратским сундуком. Проще говоря - мне известно из быта нынешних контрабандистов кое-что в нашу тему.
Оказывается, у трабов, как они называют себя, бытует немало метафор и иносказаний, связывающих между собой серебро, луну, свободу и, что не неожиданно, смерть. Вполне убедительно следующее объяснение, данное одним из патриархов этого промысла. Из плена спокон веков либо выкупались, либо сбегали (либо умирали и так обретали свободу). Побег совершается ночью, при серебристом свете луны, поэтому естественно возникновение поэтичной метафоры "выкуплен серебром".
В наше время про умельца бегать из мест заключения говорят "серебряный призёр". Добавим к этому ироническую поговорку "воля - серебро, покой - золото" (о тюрьме), и ещё более откровенно стоическую "свобода - серебро, смерть - золото". Но не забудем, однако, что во многих культурных традициях ЗА, в отличие от З/з, серебру отдаётся предпочтение перед золотом)
Для ойкумены, где, говоря о луне, поминают то и дело Селену рогатую и безрогую, не странно и иносказание о побеге "выкуплен за корову". А отсюда рукой подать до "прокатился на корове" - так говорят трабы о коллеге, попавшемся властям и бежавшем из-под ареста. Могут в подобном случае выразиться "показал рожки - пробежал по лундорожке" (что особенно наглядно в случае побега через море). А присловье "сделал всем рожки - убежал по лундорожке" прозвучит в адрес "ловкача", который своей смертью всех подвёл или же обвёл вокруг пальца (не забудем, что луна в нашей традиции "отвечает за посмертное существование", собирая потерянные души в своей чаше).
Ларва, со своей стороны, приводит пример встреченного в литературе выражения "овечка спрятала в шёрстке" - так смиренно объяснил спрошенный, как он вдруг оказался на свободе и стража его не заметила. ("А что сталось с часовым?" "Козлик рожком пырнул!")
Можно привлечь сюда мифологическую тему бегства из пещеры циклопа, можно вспомнить про волосы локс, укрывающие героя от погони, а можно соотнести с образным рядом свобода-луна/месяц-овечка-острый металл. Всё оказывается связано замысловатыми ассоциациями, особенно если принять во внимание, что сказочная фигура исполинского одноглазого циклопа напоминает образ Ола-Луны из Великой Семёрки религии шаманов, а исторические циклопы, равно как и овцы с козами, являются детьми локсы Аркадии. Вспомнив о ней, самое время вернуться к нашим баранам)
Теперь обещанный рассказ о месте под названием Аркадия.
Аркадия легенд - счастливая горная страна, населённая мудрыми и сентиментальными пастушками-музыкантами-звездочётами. Если судить по разнообразным историям, которых у нас немало пересказывают и переписывают, тамошний быт существенно отличается от прочей ойкумены. Жители не знают дряхлости и болезни в родном краю и молодеют, возвратясь домой из многолетних странствий. Все они - сыновья одной из великих горных локс, по имени Аркадия Мать Стад, и её вечно юного супруга Молодого Месяца, Меена (Мина). Дочери этой пары - овечки и козы, которые безмятежно пасутся по склонам под присмотром братьев.
Двуногих женщин в Аркадии не водится, пастухи ведут хозяйство сами. Они искусны в изготовлении сыров, одежды и украшений - обращаться с молоком, шерстью и серебром их научили родители-эис. Родители же заботятся и о воспроизводстве населения - младенцы то ли падают с неба во время звездопада, то ли их приносят овечки и козы по велению Матери Стад. Неудивительно, что детишки в этой горной стране время от времени рождаются то в шерсти, то с копытцами, то рогатые.
Свою любовь и нежность аркадцы отдают друг другу, мужчины - мужчинам, а также четвероногим сестрицам из стад. Друг для друга влюблённые пастушки слагают стихи и музыку, взаимно посвящают формулы и открытия; а любимицам заплетают ленты в шерсть и надевают на шеи изысканные украшения. Расставаясь, друзья-звездочёты символически вручают друг другу созвездия или половинки лунного диска, наблюдения над которыми они вели совместно, или на память любимому запечатлевают в формах серебряных изделий интегральные кривые.
В позднем фольклоре ойкумены темы, связанные с игнами и с аркадцами, сближены, что неудивительно. Во-первых, оба эти народа - своего рода эталоны "дружбы с небесами", причастности к высокой мудрости, порядочности и миролюбия. Во-вторых, те и другие занимались пастушеством. Аркадские мотивы воспевают любовь-дружбу-сотворчество на фоне длиннорунных стад, взлёт мыслей и чувств под звёздами; любящих разлучает переменчивая фортуна, они претерпевают лишения, опасности, плен, но воссоединяются снова под вечно обновляющимся месяцем, символом верности и искренности. Так что здесь тоже можно найти знакомые нам элементы: рожки-любовь-разлука-луна-серебро-острый металл, хоть и в других соотношениях.
Чем ниже в долы, прочь из светлой и вольной Аркадии, тем круче мрачные повороты судьбы, глубже теснины отчаяния. Щедрая пиршественная чаша безмятежной влюблённости истаивает до острого серпа верности-вопреки-всему.
Испить любви, барашки резвые,
Взбирались мы на звёздный шлях.
Но чаша обратилась в лезвие -
И в небесах, и на полях.
Разделим дар поры той дерзостной,
Блестящий диск - пусть как серпом
И наших полукружий лезвия
Тьму рассекают серебром.
Паду в бурьян угроз и лести я
Вдруг в помрачении тоски -
Рази, серебряное лезвие,
Ложь от любви нам отсеки
В крайнем своём пределе - это тема стойкости одиночки, защищающего память о подлинной любви от враждебного мира, от охлаждения и измены любимого, от собственного отчаяния и опустошённости - до конца, до уничтожения самого себя. Это верность уже и не чувствам даже, а базовому сознанию ценности уникальных отношений, последний рубеж борьбы за сохранение личности.
Чем ближе к нашему времени, тем более зыбки следы добрых традиций и изысканных элементов древних культур., тем меньше серебра и сияния, тем в пасторальных картинах больше житейской печали и бытовых примет тотальной войны:
Мне будет очень страшно
И холодно, дружок,
Коль белые барашки
Не выйдут на лужок.
Ну как мне веселиться? -
Быть может, ты убит,
И кровь твоя на листьях
Колышется-блестит,
И белая рубашка
Пробита на спине,
И белые барашки
Пасутся в бузине…
Хочу добавить, может быть, в несколько неожиданном аспекте, свои соображения об "улыбке Меена".
Начну издалека. Если я верно представляю расклад, для европейской символики З/з ночное светило - символ изменчивости, а также знак женского начала. Напротив, для аркадской традиции ЗА остророгий Месяц - однозначно олицетворение мужского начала, он ассоциируется с рогом, лезвием, остриём. Метафоры ряда "зеркало обратилось в лезвие", "чаша стала рогом", "стал остриём овал", отражающие метаморфозы светила в ходе лунного цикла, используют, когда речь идёт о магии, превращающей девочку в мальчика. Такая магия (одно из её названий "заклинание луны") применялась в ходе интриг, чтобы не дать угасающему роду через брачный союз наследницы соединить свою кровь с другим, более многочисленным.
Также, независимо от фазы, луна символизирует постоянство, возвращение к истокам, воссоединение - даже вопреки дольнему порядку вещей, за пределами земного круга - и свободу запределья, "кромешности", о чём уже говорилось в связи с трабами (в этом модусе символ перекликается с "волчьим солнышком" З/з) .
Рискну предположить, что тема последней улыбки врага в арийской поэзии - это то, что осталось новому времени от легендарных аркадских изгибов.
Но молчал он - Святая Дева! -
До финала и от начал.
Понимаете ли? - да где вам! -
Улыбался, да, и молчал.
Я теперь его помню смутно -
Лишь улыбка, под стать ножу…
Место пасторальной идиллии по законам нового времени занимает поединок, над парой смыкается каменный потолок, отблески серебра угасают на гранях следовательского ножа и тают в ведре с водой, и только улыбка Меена не умирает на губах соискателя последней свободы.
И она парадоксальным, но закономерным образом может стать маяком возвращения на атлантическую родину, центром восстановления всеобщего братства из руин всеобщего сражения.
Пули - мимо, а в итоге -
Грудь пронзит мне, умирая,
След улыбки, тоньше бритвы.
…И цветущие дороги -
Трубы мира, трубы рая -
Над пустынным полем битвы.
Продолжение следует.
Аркадская линия в горних и дольних
Влага ночи купает
В кровь разбитые ступни.
Серебро выкупает,
Но само неподкупно.
Курс на кряжи, где серпик,
Как улыбка Меена.
Превращения терпит,
Но не терпит измены.
Этими строками современный автор, в соответствии с каноном, передаёт мысли человека, бежавшего из плена: тот возвращается в родную Аркадию, на что указывает образ гор, осеняемых месяцем-Мееном (об Аркадии и аркадцах будет рассказано ниже). Оборот "курс на…" позволяет предположить, что бывший узник вынес из плена опыт морских странствий.
Здесь, воспользовавшись оказией, позволю себе экскурс в современность, чтобы обогатить сокровищницу серебряных традиций пиратским сундуком. Проще говоря - мне известно из быта нынешних контрабандистов кое-что в нашу тему.
Оказывается, у трабов, как они называют себя, бытует немало метафор и иносказаний, связывающих между собой серебро, луну, свободу и, что не неожиданно, смерть. Вполне убедительно следующее объяснение, данное одним из патриархов этого промысла. Из плена спокон веков либо выкупались, либо сбегали (либо умирали и так обретали свободу). Побег совершается ночью, при серебристом свете луны, поэтому естественно возникновение поэтичной метафоры "выкуплен серебром".
В наше время про умельца бегать из мест заключения говорят "серебряный призёр". Добавим к этому ироническую поговорку "воля - серебро, покой - золото" (о тюрьме), и ещё более откровенно стоическую "свобода - серебро, смерть - золото". Но не забудем, однако, что во многих культурных традициях ЗА, в отличие от З/з, серебру отдаётся предпочтение перед золотом)
Для ойкумены, где, говоря о луне, поминают то и дело Селену рогатую и безрогую, не странно и иносказание о побеге "выкуплен за корову". А отсюда рукой подать до "прокатился на корове" - так говорят трабы о коллеге, попавшемся властям и бежавшем из-под ареста. Могут в подобном случае выразиться "показал рожки - пробежал по лундорожке" (что особенно наглядно в случае побега через море). А присловье "сделал всем рожки - убежал по лундорожке" прозвучит в адрес "ловкача", который своей смертью всех подвёл или же обвёл вокруг пальца (не забудем, что луна в нашей традиции "отвечает за посмертное существование", собирая потерянные души в своей чаше).
Ларва, со своей стороны, приводит пример встреченного в литературе выражения "овечка спрятала в шёрстке" - так смиренно объяснил спрошенный, как он вдруг оказался на свободе и стража его не заметила. ("А что сталось с часовым?" "Козлик рожком пырнул!")
Можно привлечь сюда мифологическую тему бегства из пещеры циклопа, можно вспомнить про волосы локс, укрывающие героя от погони, а можно соотнести с образным рядом свобода-луна/месяц-овечка-острый металл. Всё оказывается связано замысловатыми ассоциациями, особенно если принять во внимание, что сказочная фигура исполинского одноглазого циклопа напоминает образ Ола-Луны из Великой Семёрки религии шаманов, а исторические циклопы, равно как и овцы с козами, являются детьми локсы Аркадии. Вспомнив о ней, самое время вернуться к нашим баранам)
Теперь обещанный рассказ о месте под названием Аркадия.
Аркадия легенд - счастливая горная страна, населённая мудрыми и сентиментальными пастушками-музыкантами-звездочётами. Если судить по разнообразным историям, которых у нас немало пересказывают и переписывают, тамошний быт существенно отличается от прочей ойкумены. Жители не знают дряхлости и болезни в родном краю и молодеют, возвратясь домой из многолетних странствий. Все они - сыновья одной из великих горных локс, по имени Аркадия Мать Стад, и её вечно юного супруга Молодого Месяца, Меена (Мина). Дочери этой пары - овечки и козы, которые безмятежно пасутся по склонам под присмотром братьев.
Двуногих женщин в Аркадии не водится, пастухи ведут хозяйство сами. Они искусны в изготовлении сыров, одежды и украшений - обращаться с молоком, шерстью и серебром их научили родители-эис. Родители же заботятся и о воспроизводстве населения - младенцы то ли падают с неба во время звездопада, то ли их приносят овечки и козы по велению Матери Стад. Неудивительно, что детишки в этой горной стране время от времени рождаются то в шерсти, то с копытцами, то рогатые.
Свою любовь и нежность аркадцы отдают друг другу, мужчины - мужчинам, а также четвероногим сестрицам из стад. Друг для друга влюблённые пастушки слагают стихи и музыку, взаимно посвящают формулы и открытия; а любимицам заплетают ленты в шерсть и надевают на шеи изысканные украшения. Расставаясь, друзья-звездочёты символически вручают друг другу созвездия или половинки лунного диска, наблюдения над которыми они вели совместно, или на память любимому запечатлевают в формах серебряных изделий интегральные кривые.
В позднем фольклоре ойкумены темы, связанные с игнами и с аркадцами, сближены, что неудивительно. Во-первых, оба эти народа - своего рода эталоны "дружбы с небесами", причастности к высокой мудрости, порядочности и миролюбия. Во-вторых, те и другие занимались пастушеством. Аркадские мотивы воспевают любовь-дружбу-сотворчество на фоне длиннорунных стад, взлёт мыслей и чувств под звёздами; любящих разлучает переменчивая фортуна, они претерпевают лишения, опасности, плен, но воссоединяются снова под вечно обновляющимся месяцем, символом верности и искренности. Так что здесь тоже можно найти знакомые нам элементы: рожки-любовь-разлука-луна-серебро-острый металл, хоть и в других соотношениях.
Чем ниже в долы, прочь из светлой и вольной Аркадии, тем круче мрачные повороты судьбы, глубже теснины отчаяния. Щедрая пиршественная чаша безмятежной влюблённости истаивает до острого серпа верности-вопреки-всему.
Испить любви, барашки резвые,
Взбирались мы на звёздный шлях.
Но чаша обратилась в лезвие -
И в небесах, и на полях.
Разделим дар поры той дерзостной,
Блестящий диск - пусть как серпом
И наших полукружий лезвия
Тьму рассекают серебром.
Паду в бурьян угроз и лести я
Вдруг в помрачении тоски -
Рази, серебряное лезвие,
Ложь от любви нам отсеки
В крайнем своём пределе - это тема стойкости одиночки, защищающего память о подлинной любви от враждебного мира, от охлаждения и измены любимого, от собственного отчаяния и опустошённости - до конца, до уничтожения самого себя. Это верность уже и не чувствам даже, а базовому сознанию ценности уникальных отношений, последний рубеж борьбы за сохранение личности.
Чем ближе к нашему времени, тем более зыбки следы добрых традиций и изысканных элементов древних культур., тем меньше серебра и сияния, тем в пасторальных картинах больше житейской печали и бытовых примет тотальной войны:
Мне будет очень страшно
И холодно, дружок,
Коль белые барашки
Не выйдут на лужок.
Ну как мне веселиться? -
Быть может, ты убит,
И кровь твоя на листьях
Колышется-блестит,
И белая рубашка
Пробита на спине,
И белые барашки
Пасутся в бузине…
Хочу добавить, может быть, в несколько неожиданном аспекте, свои соображения об "улыбке Меена".
Начну издалека. Если я верно представляю расклад, для европейской символики З/з ночное светило - символ изменчивости, а также знак женского начала. Напротив, для аркадской традиции ЗА остророгий Месяц - однозначно олицетворение мужского начала, он ассоциируется с рогом, лезвием, остриём. Метафоры ряда "зеркало обратилось в лезвие", "чаша стала рогом", "стал остриём овал", отражающие метаморфозы светила в ходе лунного цикла, используют, когда речь идёт о магии, превращающей девочку в мальчика. Такая магия (одно из её названий "заклинание луны") применялась в ходе интриг, чтобы не дать угасающему роду через брачный союз наследницы соединить свою кровь с другим, более многочисленным.
Также, независимо от фазы, луна символизирует постоянство, возвращение к истокам, воссоединение - даже вопреки дольнему порядку вещей, за пределами земного круга - и свободу запределья, "кромешности", о чём уже говорилось в связи с трабами (в этом модусе символ перекликается с "волчьим солнышком" З/з) .
Рискну предположить, что тема последней улыбки врага в арийской поэзии - это то, что осталось новому времени от легендарных аркадских изгибов.
Но молчал он - Святая Дева! -
До финала и от начал.
Понимаете ли? - да где вам! -
Улыбался, да, и молчал.
Я теперь его помню смутно -
Лишь улыбка, под стать ножу…
Место пасторальной идиллии по законам нового времени занимает поединок, над парой смыкается каменный потолок, отблески серебра угасают на гранях следовательского ножа и тают в ведре с водой, и только улыбка Меена не умирает на губах соискателя последней свободы.
И она парадоксальным, но закономерным образом может стать маяком возвращения на атлантическую родину, центром восстановления всеобщего братства из руин всеобщего сражения.
Пули - мимо, а в итоге -
Грудь пронзит мне, умирая,
След улыбки, тоньше бритвы.
…И цветущие дороги -
Трубы мира, трубы рая -
Над пустынным полем битвы.
Продолжение следует.