«Свои», «чужие», - и «разные»
Однажды, в далёкой-далёкой Галактике…
…хотя нет - здесь, на Земле, - причём, не так уж давно, жизнь была простой и понятной. Для каждого индивида человечество непререкаемо делилось на две категории - «свои» и «чужие». При этом «своим» полагалось доверять и помогать; а вот к чужим следовало относиться настороженно. В лучшем случае - держаться о них подальше физически. А если это невозможно - например, вас угораздило примкнуть к купеческому сословию - то следовало избегать, хотя бы, ментальных контактов. «Только бизнес - ничего личного».
При этом «чужие» запросто могли превратиться во «врагов» - тут всё упрощалось окончательно. «Враги» - это, вроде бы, и не люди вовсе, - и поступали с ними соответственно.
Особый случай - это «свои», ставшие, ни с того, ни с сего, «чужими», а то и «врагами». Предатели воспринимались как «сверхвраги», заслуживающие… ну, просто слов не хватает описать, чего именно. С другой стороны, «чужой» мог стать «своим» - но, всё-таки, не до конца. Перебежчик так и оставался под подозрением; требования к нему были чрезмерны, а при малейшей осечке, он не только возвращался в статус «врага», но и становился «не оправдавшим доверия». Надо ли описывать чувства, которые мы испытываем к тому, в ком ошиблись?
Между тем, к природным «чужим» иногда можно было проявить снисходительность; а к «врагам» - милость. Например, героический Ахиллес мог вернуть труп сына безутешному Приаму - правда, предварительно вдоволь потаскав его вокруг Трои. А, скажем, Наполеон мог вернуть шпагу пленному русскому генералу - правда, его солдаты в это самое время добивали пленных попроще.
То есть, как мы понимаем, эти праздники великодушия сильно зависели от капризов победителя - а, может, от талантов его повара. (Хотя, говорят, что славная виктория поднимает настроение покруче, чем выдающийся обед). И, разумеется, огромное значение имела сословная принадлежность, о которой сейчас мы имеем вполне теоретическое представление.
Не вдаваясь в эти важные, вообще-то, детали, отметим - и проявления классовой солидарности, и умилительные акты человеколюбия, были, в сущности, следствием слабости. Отступлением от корневого принципа. А значит - ошибкой.
И вот прозвучало историческое: «Нет ни эллина, ни иудея». Не то чтобы это сразу всё переменило, но определённую смуту внесло. Христиане продолжали с воодушевлением резать друг друга, но, что ни говорите, понятие «единоверец» предполагает наличие общих ценностей. То есть, враг-то он, конечно, враг, но… какой-то, скажем так, «лайт».
Попытки найти подлинных «чужих» поначалу привели европейцев в окрестности Иерусалима, а позже - на берега разных заокеанских стран. Здесь было, как будто, попроще - но только первое время. Крестоносцы поначалу искренне избивали «врагов истинной веры», присваивая попутно их движимое имущество - тут бы им и остановиться, а, точнее, идти себе огнём и мечом дальше. Но нет - завоеватели обосновались на обретённой территории и вскоре неизбежно обнаружили, что «враги» не так уж дики, а их быт содержит в себе массу преимуществ. Начались «контакты» - потом «общение», а потом появился Саладин, и всё пошло прахом.
Конкистадоры и прочие колонизаторы, в свою очередь, тоже начинали круто. Но вскоре они стали привечать туземных князьков, потом постепенно присмотрелись к остальным, и постепенно обнаружили «как много у нас общего». Тут потянулись миссионеры - время от времени их съедали, но, рано или поздно, прибывали новые. Конечно, немало язычников было изведено - однако среди них начали появляться «обращённые», и это сильно меняло дело. Разумеется, предвидеть последствия тогда было вряд ли возможно - но миссионеры стали предтечами аболиционистов.
Понятное дело, война Севера и Юга была развязана совсем не ради искоренения рабства - достаточно странно выглядели бы белые господа, выпускающие друг другу кишки во имя такой идеи! Но примечателен сам факт, что такой слоган во времена Линкольна уже вовсю работал - а ещё отметим, что чёрные с белыми оказались одеты в военную форму одного цвета. Конечно, пока они друг на друга косились - но это уже почти признавалось неприличным.
Не придерживаясь строгой хронологии, отметим, что раньше произошло памятное взятие Бастилии, что выбило первый камень из бастиона пресловутой сословной системы. То есть, возможности для взаимопроникновения чужих миров начали неудержимо расширяться.
Впрочем, от настоящей толерантности, человечество отделяла, казалось бы, пропасть - и в этот волнующий момент мы, пожалуй, прервёмся.
Спортивные обозрения
…хотя нет - здесь, на Земле, - причём, не так уж давно, жизнь была простой и понятной. Для каждого индивида человечество непререкаемо делилось на две категории - «свои» и «чужие». При этом «своим» полагалось доверять и помогать; а вот к чужим следовало относиться настороженно. В лучшем случае - держаться о них подальше физически. А если это невозможно - например, вас угораздило примкнуть к купеческому сословию - то следовало избегать, хотя бы, ментальных контактов. «Только бизнес - ничего личного».
При этом «чужие» запросто могли превратиться во «врагов» - тут всё упрощалось окончательно. «Враги» - это, вроде бы, и не люди вовсе, - и поступали с ними соответственно.
Особый случай - это «свои», ставшие, ни с того, ни с сего, «чужими», а то и «врагами». Предатели воспринимались как «сверхвраги», заслуживающие… ну, просто слов не хватает описать, чего именно. С другой стороны, «чужой» мог стать «своим» - но, всё-таки, не до конца. Перебежчик так и оставался под подозрением; требования к нему были чрезмерны, а при малейшей осечке, он не только возвращался в статус «врага», но и становился «не оправдавшим доверия». Надо ли описывать чувства, которые мы испытываем к тому, в ком ошиблись?
Между тем, к природным «чужим» иногда можно было проявить снисходительность; а к «врагам» - милость. Например, героический Ахиллес мог вернуть труп сына безутешному Приаму - правда, предварительно вдоволь потаскав его вокруг Трои. А, скажем, Наполеон мог вернуть шпагу пленному русскому генералу - правда, его солдаты в это самое время добивали пленных попроще.
То есть, как мы понимаем, эти праздники великодушия сильно зависели от капризов победителя - а, может, от талантов его повара. (Хотя, говорят, что славная виктория поднимает настроение покруче, чем выдающийся обед). И, разумеется, огромное значение имела сословная принадлежность, о которой сейчас мы имеем вполне теоретическое представление.
Не вдаваясь в эти важные, вообще-то, детали, отметим - и проявления классовой солидарности, и умилительные акты человеколюбия, были, в сущности, следствием слабости. Отступлением от корневого принципа. А значит - ошибкой.
И вот прозвучало историческое: «Нет ни эллина, ни иудея». Не то чтобы это сразу всё переменило, но определённую смуту внесло. Христиане продолжали с воодушевлением резать друг друга, но, что ни говорите, понятие «единоверец» предполагает наличие общих ценностей. То есть, враг-то он, конечно, враг, но… какой-то, скажем так, «лайт».
Попытки найти подлинных «чужих» поначалу привели европейцев в окрестности Иерусалима, а позже - на берега разных заокеанских стран. Здесь было, как будто, попроще - но только первое время. Крестоносцы поначалу искренне избивали «врагов истинной веры», присваивая попутно их движимое имущество - тут бы им и остановиться, а, точнее, идти себе огнём и мечом дальше. Но нет - завоеватели обосновались на обретённой территории и вскоре неизбежно обнаружили, что «враги» не так уж дики, а их быт содержит в себе массу преимуществ. Начались «контакты» - потом «общение», а потом появился Саладин, и всё пошло прахом.
Конкистадоры и прочие колонизаторы, в свою очередь, тоже начинали круто. Но вскоре они стали привечать туземных князьков, потом постепенно присмотрелись к остальным, и постепенно обнаружили «как много у нас общего». Тут потянулись миссионеры - время от времени их съедали, но, рано или поздно, прибывали новые. Конечно, немало язычников было изведено - однако среди них начали появляться «обращённые», и это сильно меняло дело. Разумеется, предвидеть последствия тогда было вряд ли возможно - но миссионеры стали предтечами аболиционистов.
Понятное дело, война Севера и Юга была развязана совсем не ради искоренения рабства - достаточно странно выглядели бы белые господа, выпускающие друг другу кишки во имя такой идеи! Но примечателен сам факт, что такой слоган во времена Линкольна уже вовсю работал - а ещё отметим, что чёрные с белыми оказались одеты в военную форму одного цвета. Конечно, пока они друг на друга косились - но это уже почти признавалось неприличным.
Не придерживаясь строгой хронологии, отметим, что раньше произошло памятное взятие Бастилии, что выбило первый камень из бастиона пресловутой сословной системы. То есть, возможности для взаимопроникновения чужих миров начали неудержимо расширяться.
Впрочем, от настоящей толерантности, человечество отделяла, казалось бы, пропасть - и в этот волнующий момент мы, пожалуй, прервёмся.
Спортивные обозрения