Это неправда, что одиночество в городе и в деревне ничем не отличаются. Враньё. В городе человек не одинок. Ему, может быть, не с кем заползти под одеяло. Но он не один. Вокруг снуют люди. В альтернативных случаях - фантомы и дуновение ветерка от взмаха шёлкового платья.
Деревня же, есть замкнутое пространство, внутри у которого: «Пыль. Прах. Древоточец-жук. Стенки. Сухой мотыль. Неудобно для рук..» Как видим, людей в указанном тексте Бродский не прописал. Впрочем, у Бродского речь о другом.
Я очень долго был в деревне, но вчера поехал в театр. Два часа пути, и вот я почти в Москве. В Люберцах-1 мне повстречалась первая девушка в короткой юбке на перроне. И эта юбка стала для меня электроимпульсной терапией - дефибриллятором. Электрический разряд - забилось сердце! Доктор, ещё разряд посильнее! Ещё одна короткая юбка! Ближе к Москве! Снова удар током! Юбка! Юбка! Юбка! Ещё одна! Пациент полностью здоров и жизнеспособен!
Вот, в чём разница одиночества в деревне и в городе. У городских есть привилегия каждый день видеть короткие юбки. У меня в деревне есть привилегия лицезреть тень от вороны, уныло скользнувшую по картофельной ботве.
В Москве я жадно разглядывал людей, стараясь запомнить, как можно больше странностей и мелких деталей.
В этот раз мне бросилось в глаза огромное количество нестандартных пар. Щуплый парень и очень толстая девушка. С несоразмерно объёмной… задней частью тела. Её парень казался рядом с ней билетёром у входа на аттракцион "Надувной батут". Причём, батут жил своей жизнью. Отдельно от парня и даже от своей хозяйки. Колыхался, содрогался, переливался из стороны в сторону. Предвкушал своего (надеюсь единственного) посетителя ночью...
Это было в метро. Там ещё находились интересные люди, но подошёл поезд. В вагоне я переключил внимание на высокую (ростом с меня) блондинку с тонкими руками, инкрустированными длинными, похожими на щупальца, пальцами. И всё это было обтянуто белой прозрачной кожей. Я всегда думал, что у меня кожа белая, но обхватившая поручень кисть моей руки (белая аристократичная кисть) на фоне её кисти выглядела бронзовой от загара. Я не мог налюбоваться венами, просвечивающими через её тонкую оболочку, и голубой (я клянусь вам - голубой!) кровью, текущей по этим венам.
Потом я разглядывал женщин в летних кафе по дороге в театр; затем в фойе театра. Всё это долго описывать, и я не хочу вас утомлять.
На обратном пути уже ночью я залюбовался молодой блондинкой в растянутом свитере и узких джинсах, вдумчиво разглядывающей расписание электричек на Казанском вокзале. Мне даже захотелось подойти и познакомиться с нею. Но она вдруг начала пинать ногами незримых демонов возле себя. Да так неистово и самозабвенно. Волосы её развивались, а пакет в руке летал по кругу под действием центробежной силы. А я как раз только что купил шаурму (как чувствовал, что пригодится вместо ведёрка попкорна). Минут десять я был невольным зрителем этого немого кино о воительнице, сражающейся с потусторонней силой…
В электричке я задумчиво (нет - сонно) смотрел в окно. И в Люберцах-1 (как будто история решила закольцеваться) снова увидел в окно изящную девушку в короткой юбке. Она пила пиво с подругой. Больше на ночном перроне никого не было. Она смеялась и делала селфи. Её широкая юбка взлетала. Как она была возбуждена и игрива!
И вот, когда электричка поехала, и я всё продолжал смотреть на неё, она, наконец, увидела меня в освещённом окне (и далее замедленная съёмка) - засмеялась, помахала мне рукой, а затем… задрала и тут же опустила свою короткую юбку.
И исчезла навсегда.
Одиночество в городе кончилось.
Впереди меня ждало одиночество в селе.