Леонид Люкс. Об отношении россиян к Первой мировой войне. Ответ господину Thagastan
Господин Thagastan, споря со мной утверждает, что Первая мировая война была встречена в России с таким же энтузиазмом, как это было и на Западе. Я этого не отрицаю. Но этот энтузиазм, как я писал в моей статье, охватил, главным образом, европеизированную элиту общества. В отличие от образованных слоев, российские рабочие и крестьяне, если не учитывать первоначальной фазы войны, как правило, не считали Первую мировую войну «Отечественной». До тех пор, пока социальные низы России придерживались традиционных взглядов, православный царь был для них олицетворением государства. Став солдатами, они сражались за «Веру, Царя и Отечество». Георгий Федотов считал не случайным, что понятие «Отечество» стояло в этой триаде на последнем месте. Отход народных слоев России от веры в царя, который наблюдался в конце XIX и в начале XX века, с неизбежностью вел к ослаблению их связей с государством. Современная национальная идея, усматривавшая в собственном государстве, независимо от религиозной легитимации, своего рода венец творения, существовала в России лишь у части образованного слоя. Таким образом, широкие народные массы России расстались с традиционными представлениями о государстве, не усвоив, однако, современной национальной идеи. Массы находились в состоянии крайней мировоззренческой неустойчивости, но именно в этой ситуации от них с началом Первой мировой войны требовали «максимального самопожертвования». Без существенной самоидентификации широких народных масс с целями войны и с господствующей государственной идеей, такие жертвы в течение продолжительного времени были невозможны. Неудивительно, что царский режим оказался самым слабым звеном в цепи принимавших участие в войне стран и рухнул первым, не справившись с поставленными войной проблемами.
Положение на фронте, несмотря на некоторые чувствительные неудачи, тогда еще не было катастрофическим. Распад армии начался лишь после свержения царя. То обстоятельство, что одна из старейших монархий Европы сразу же развалилась в результате всего лишь трехдневной революционной борьбы в ее столице, связано было прежде всего с тем, что царская монархия потерял всякую опору в стране, как у социальных «низов», так и у «верхов». В то время как российские «низы» отошли от правившего режима прежде всего потому, что они «больше не понимали свое собственное государство, его политические цели и идеи» (Г. Федотов), национально настроенные круги политического класса России выступили против царя по совсем иным причинам. Они подозревали царскую семью в недостаточном патриотизме. Не только левые и либеральные партии, но и правые группировки, и даже некоторые придворные круги, хотели избавиться от господствующей династии и планировали дворцовый переворот. Сергей Булгаков пишет в своих «Автобиографических заметках»: «Чем дальше, тем напряженнее становились отношения с Гос. Думой, которая - от Пуришкевича до Милюкова - принимала революционный характер».
Национально настроенные либеральные круги, которые после Февральской революции пришли к власти в России были убеждены в том, что отношение населения к войне после свержения непопулярной династии Романовых в корне изменится. Они ждали взрыва революционного воодушевления в стране, сравнимого с тем, который был в революционной Франции после начала войны с коалицией «старого порядка». Но ничего подобного не произошло. Февральская революция не смогла заполнить мировоззренческий вакуум, который образовался в сознании народных масс вследствие эрозии веры в царя. Насколько масштабным был в то время национальный нигилизм этих слоев, можно понять из того, что сотрудничество Ленина с Германской Империей, документально доказанное Временным правительством, не слишком повредило триумфальной победе большевиков.
В своей статье «Будет ли существовать Россия?» (1929) Георгий Федотов писал на эту тему «На третий год мировой войны русский народ (Федотов подразумевает здесь низшие слои общества, народные массы - Л.Л.) потерял силы и терпение и отказался защищать Россию. Не только потерял понимание цели войны (едва ли он понимал ее и раньше), но потерял сознание нужности России… Таков итог векового выветривания национального сознания».
И последнее: унизительный для России Брест-Литовский мир в марте 1918 г., который во многом был похож на последовавший за ним Версальский договор, продиктованный западными державами побежденной Германии, не вызвал в России, если не считать ее политического класса и образованных слоев, всеобщего негодования. Об этом пишет, например, со скорбью П.Б. Струве в своей статье «Прошлое, настоящее, будущее. Мысли о национальном возрождении России» (1922).
Этот факт тоже говорит о том, что национальные эмоции не определяли в то время поведение широких слоев российского населения в такой же степени, как это было на Западе.
Леонид Люкс
Положение на фронте, несмотря на некоторые чувствительные неудачи, тогда еще не было катастрофическим. Распад армии начался лишь после свержения царя. То обстоятельство, что одна из старейших монархий Европы сразу же развалилась в результате всего лишь трехдневной революционной борьбы в ее столице, связано было прежде всего с тем, что царская монархия потерял всякую опору в стране, как у социальных «низов», так и у «верхов». В то время как российские «низы» отошли от правившего режима прежде всего потому, что они «больше не понимали свое собственное государство, его политические цели и идеи» (Г. Федотов), национально настроенные круги политического класса России выступили против царя по совсем иным причинам. Они подозревали царскую семью в недостаточном патриотизме. Не только левые и либеральные партии, но и правые группировки, и даже некоторые придворные круги, хотели избавиться от господствующей династии и планировали дворцовый переворот. Сергей Булгаков пишет в своих «Автобиографических заметках»: «Чем дальше, тем напряженнее становились отношения с Гос. Думой, которая - от Пуришкевича до Милюкова - принимала революционный характер».
Национально настроенные либеральные круги, которые после Февральской революции пришли к власти в России были убеждены в том, что отношение населения к войне после свержения непопулярной династии Романовых в корне изменится. Они ждали взрыва революционного воодушевления в стране, сравнимого с тем, который был в революционной Франции после начала войны с коалицией «старого порядка». Но ничего подобного не произошло. Февральская революция не смогла заполнить мировоззренческий вакуум, который образовался в сознании народных масс вследствие эрозии веры в царя. Насколько масштабным был в то время национальный нигилизм этих слоев, можно понять из того, что сотрудничество Ленина с Германской Империей, документально доказанное Временным правительством, не слишком повредило триумфальной победе большевиков.
В своей статье «Будет ли существовать Россия?» (1929) Георгий Федотов писал на эту тему «На третий год мировой войны русский народ (Федотов подразумевает здесь низшие слои общества, народные массы - Л.Л.) потерял силы и терпение и отказался защищать Россию. Не только потерял понимание цели войны (едва ли он понимал ее и раньше), но потерял сознание нужности России… Таков итог векового выветривания национального сознания».
И последнее: унизительный для России Брест-Литовский мир в марте 1918 г., который во многом был похож на последовавший за ним Версальский договор, продиктованный западными державами побежденной Германии, не вызвал в России, если не считать ее политического класса и образованных слоев, всеобщего негодования. Об этом пишет, например, со скорбью П.Б. Струве в своей статье «Прошлое, настоящее, будущее. Мысли о национальном возрождении России» (1922).
Этот факт тоже говорит о том, что национальные эмоции не определяли в то время поведение широких слоев российского населения в такой же степени, как это было на Западе.
Леонид Люкс