Август вознаграждает и за ядерную зиму, и за июльский зной. Такая погода, как сейчас - моя самая любимая: то пасмурно, то дождик, то ветрено, тепло, солнышко яркое, но не яростное. Цветы на балконе бушуют. Бесчисленные озёра вокруг Берлина прогрелись до дна. Никогда я не купалась с таким удовольствием и так регулярно, как в этом сезоне. Обрамлённое ездой на мотоцикле, купание вселяло в тело дополнительный драйв: сначала - ночной полёт к воде, а потом, накупавшись до гусиной кожи, вся влажная, расслабленная, счастливая, летишь обратно, а ароматный ночной воздух гладит лицо, проникает в кожу, разглаживает её складки и морщинки. А как потом спишь! Как камень. Какое там снотворное, на каком боку уснула, на том и проснулась 6 часов спустя.
Плотность реальной жизни не оставляет просвета для того, чтобы хоть как-то фиксировать события в этом журнале. Хотя бы для себя, чтобы было напоминание об этих благостных днях в будущем. Сейчас, получив вдруг коммент на пост, написанный 6 лет назад, я с удивлением вернулась в эти археологические слои своего журнала и стала его читать. Там, в Марианской впадине прошлого, обрисовалась жизнь, ныне забытая и открываемая заново как абсолютно чужая и никогда не ведомая. Читаю как книжку из библиотеки. И отстаю от настроящего. Поэтому тут что-то вроде хроники текущих событий. Вроде иероглифов - в надежде на память. Не может быть, чтобы через пару лет я по этим ключевым словам ничего не вспомнила и не почувстствовала.
Приехали мои дорогие москвичи, Алексей со Светланой. Алексей - мой однокурсник. Мы знаем друг друга 45 лет. Он сейчас заслуженный профессор, зав. Кафедрой индуистики в ИСАА при МГУ. Этот Институт продолжает неизменно сохранять статус орхидейного, уникального научного центра. Алексей привёз три свои книги, в том числе и переводы текстов с санскрита. Невероятно интересно расказывает о нынешних нравах в МГУ и в системе высшего образования в целом. Одну подарил мне. Две другие я передам в фонды Штаби. А Света - зам. Директора Грабарей. Сгоревшего реставрационного центра с огромной базой данных, необходимых для экспертизы. После пожара высокое начальство заявило сотрудникам: Ваш Центр сгорел. Его больше нет. Делайте выводы сами. Света настолько тесно связана со своей работой, что трудно представить, как она будет жить без Грабарей. Мы подолгу сидим вечерами, вспоминаем однокурсников, 60-е и прочие декады, промелькнувшие как одно мгновение.
А ещё приехал Дима Врубель. Наконец-то получил свою визу. Привёз кучу идей, планов, проектов. Вчера вечером сидели с ним в Доме литераторов, обсуждали его ближайшие действия. Обе официантки, обслуживающие столики в саду - русские. Среди гостей тоже далеко не только мы с Димой общались по-русски. От Димы исходит мощное энергетическое излучение. Он заражает своим драйвом. Невероятно интересные концепции и идеи. Мы просидели допоздна, в следующую субботу продолжим разговор в другом месте, может, у нас в Целендорфе, в Eierschale.
Ночью, подойдя к метро, я передумала и решила пройтись до Дельфи. Очень уж приглашающе выглядел ночной город. Прохлада и слабый ветерок как вода озера. Освежает. На обочине Ку'Дамма, перед ресторанной террасой отеля Бристоль-Кемпинский, стоял длинный как трамвай, открытый ретро-лимузин, а в нем сидел за рулём лысенький седой человечек. Его считанные волосики были схвачены в тонкий хвостик. На голове - что-то вроде мушкетёрской шляпы. Одет во что-то яркое, жёлто-зелёное с черным. Сладким тенорком он громко распевал оперный поп-репертуар: Герцога из Риголетто, Каварадосси из Тоски, Надира из Искателей жемчуга. Люди за столиками смеялись, аплодировали, стучали по столам. Я пошла по Фазаненштрассе и поравнялась с главным входом в отель. В окнах там выставлены какие-то картинки и я остановилась поглазеть. В это время ко входу подкатил чёрный сверкающий Мерседес и из него вышли четверо соотечественников. На улицу полилась русская речь, смех, обсуждение каких-то планов отъезда куда-то. Они стояли у входа и никуда не торопились. Наболтавшись и посплетничав о какой-то Линке, которая «ужасно несовременная», богатые русские скрылись в холле отеля, дежурный швейцар выдал им четыре порции дежурных улыбок. Я лениво пошла дальше, и вскоре оказалась на уровне известного итальянского ресторана, почти на пересечении Фазанен- и Кантштрассе. Под подстриженными деревьями был богато накрыт составной банкетный стол, человек на 70. Официанты так и мелькали туда-сюда с огромными подносами. А за столом ликовали, гуляли, ржали, ели, пили наши соотечественники, разодетые в пух и прах русские с Кантштрассе, о которых столько говорят и пишут в берлинских СМИ. Жизнь у них явно удалась - даже их дети были в бриллиантах и в немыслимых дизайнерских прикидах, чуть ли не в кринолинах и тюрнюрах.
Я перешла на другую сторону Кантштрассе и поднялась на террасу Дельфи. Обычно здесь тусуются мои немецкие друзья-коллеги. Но их не было, и я вернулась к метро, идя по другой стороне Фазаненштрассе, где водопады и еврейский культурный центр. Слева, из пивбара в нише, под железнодорожной линией, опять донеслась родная русская речь. Представьте себе инсталляцию: за деревянным столом, упершись в него руками и злобно набычившись, стоит пьяный старый толстый немец. Напротив, уставив руки в боки - наш человек, примерно такой же комплекции, только пообтрёпанней и попьянее. Немец смотрит ему в глаза и грозно хрипит: «Und was?“, на что русский ему отвечает без запинки: «Пошёл нахуй».
А с Ку'Дамм доносятся небесные звуки итальянских арий в уже описанном выше исполнении.
Click to view