На шумных перекрёстках мирозданья...
Когда пишу для тега “Мемуар”, испытываю странное чувство. Словно ныряю вглубь океана и плаваю в одиночестве в подводном царстве, полном чудес и красот, но незримом для тех, кто остался наверху. Для таких записей я не жду читателей и удивляюсь, когда получаю к ним комменты. В ЖЖ мало людей моего поколения, а среднестатистическому 20-40-летнему юзеру неведомы страсти и фантазии, которые связаны с харизматическими фигурами моего “незапамятного прошлого”. И это нормально. Так что я пишу эту рубрику только для себя. Как бы для себя, потому что оказывается, что есть в сети и мои ровесники, знающие властителей дум времён нашей общей молодости, и есть молодые люди, которые реагируют на имена Любови Евгеньевны Белозерской (http://shaherezada.livejournal.com/186032.html) или Виктора Шкловского, пост о котором я не могу найти у себя в ЖЖ. Впрочем, это имена из истории культуры, а в культуре есть канон, и начитанная молодёжь так или иначе сталкивается с каноническими именами. А вот обрисовать роль гражданских и политических фигур, их харизму и те фантазии, которые на них проецировало общество в период “от оттепели до перестройки”, гораздо труднее. Потому что это “далёкое прошлое” на самом деле не далёкое, а недавнее. Оно уже в архиве, но статус “хранения” этого свежего архивного слоя другой, чем, к примеру, времён революции, гражданской войны, пятилеток, террора и Великой Отечественной. С недавним прошлым ещё функционируют участки общего кровообращения; этот слой хоть и заархивирован, но он ещё не умер, и отдельными выростами вторгается в сегодняшнюю жизнь. И оттого отношение к нему болезненно эмоционализировано.
Это я к тому, что многочисленные нити, связавшие меня с Германией ещё со студенческих лет, продолжают вплетаться в ткань сегодняшней жизни. Конкретно: пошли прогуляться по моему раёну с подругой Соней. Соня сказала, что ей сначала надо зайти к Еве, её бывшему врачу, ныне на пенсии. “Это тут, недалеко от тебя, я только отдам книжку”.
Оказалось, что Ева и впрямь живёт совсем недалеко, но в таком уголке моего ближайшего окружения, куда моя нога никогда не ступала, ибо он расположен за вокзалом Rathaus Steglitz, за линией электрички, и я эту дугообразную линию воспринимаю как границу ойкумены. Почему-то воображение достраивает “с другой стороны” какую-то неуютную промзону, типо “Штеглиц-сортировочная”. А на самом деле там - цветущий сад! К линии примыкают улицы с супермаркетами и оффисными зданиями, а дальше - прекрасные жилые дома конца 19 - нач. 20-го в., перемежающиеся с виллами и особняками. На пороге одного из них стоял пожилой человек с удивительно яркими и живыми глазами. Он вышел взять из почтового ящика газету. Приветливо улыбнувшись, он проводил нас в дом, где нас уже ждала Ева. Мы познакомились, хотя Ева тут же припомнила, что мы уже не раз встречались в гостях и в кино. И я её тоже хорошо помнила по этим недавним встречам, хотя имя вылетело из головы. Внешность у неё запоминающаяся, она высокая, худая, тоже глазастая, как и её муж, и очень активная. Во всём их доме ощущается мощная позитивная энергия. Мы сидели за чайным столом на застеклённой террасе, вынесенной из плоского фасада прямо в сад, в окружении голых ещё кустов сирени. Ева рассказывала, что у них в гостях Петя Гуревич, который, к сожалению, сейчас в городе, а то бы посидели все вместе. При этом имени у меня в мозгу замкнулась электрическая цепь и вспыхнула сигнальная лампочка. Это мог быть только один Петя, а именно, внук Арона Яковлевича Гуревича, известного медиевиста, книги которого были бестселлерами в 70-х гг. Я дружила с его женой, бывала у них в гостях и при случае общалась и с А.Я., который был очень занят и не всегда участвовал в наших разговорах. В те времена у меня сложилась тяжёлая конфликтная ситуация, связанная с тем, что я подала на развод, и в суде бывший муж стал активно использовать против меня моё более чем скромное участие в диссидентских акциях. К моему удивлению, судьи брезгливо отбрасывали политические обвинения и следили за тем, чтобы дело не выходило за рамки гражданского процесса. Иногда они даже отпускали шуточки в адрес совсем уже абсурдных заявлений: в ответ на сообщение о том, что я якобы изготовляла и продавала(!) антисоветскую литературу, молодая судья долго молча рассматривала моего мужа, а потом сказала: “А вы 6 лет покупали на эти деньги докторскую колбасу, ели её, и только теперь, при разводе, открыли нам страшную тайну вашего семейного бюджета?” У меня сохранились протоколы моего развода, тянувшегося пять лет, и когда-нибудь я их тут опубликую. Семья Гуревичей очень меня поддерживала морально в этой абсурдной ситуации. У них в это время родился внук Петя, и я помню его совсем крошечного, в коляске, и двухлетнего, резвого, подвижного мальчика, бегавшего по квартире, пока мы смотрели по видеомагнитофону какой-то западный фильм с ленточной кассеты.
Я смотрела на Еву, думала о Пете, которого я с тех пор больше не видела, и мозг у меня постепенно доходил до точки кипения. И только когда Ева позвала к столу своего мужа: “Йенс!” - у меня случился инсайт. Т.е. прозрение. Все части паззла собрались в завершённую картинку. И я поняла, что я сижу сейчас в гостях у Евы и Йенса Райх, известных ГДРовских диссидентов, с которыми я знакома с 70-х годов через семью Гуревичей и через Ирэну Рунге - см. об Ирэне
http://shaherezada.livejournal.com/23017.html
http://shaherezada.livejournal.com/40286.html
“Один из тех, кто олицетворяет восточногерманскую революцию - Йенс Райх, лидер мирного гражданского движения, которое в конечном итоге одолело полицейский режим <...> Он описывает массовую акцию протеста на Александрплатц 4 ноября 1989 года. К этому моменту волна народного возмущения достигла такой силы, что мятеж стал уже необратим <...> Йенс Райх сказал огромной толпе, что они должны потребовать у Коммунистической партии свободу, которой их лишили <...> Сегодня 70-летний Йенс, как и тогда, является уважаемым ученым. В каком-то смысле он до сих пор диссидент - как и многие другие члены народного движения, жаждавшие постепенного объединения с Западом на равных, а не юридического и экономического поглощения... (из передачи Уильяма Хорсли, ВВС, 2 ноября 2009, http://www.bbc.co.uk/russian/international/2009/11/091102_est_germany_answers.shtml).
Когда я уехала в Лондон, работать на ВВС в 1993 году, мои контакты с семьёй Райх прервались. Йенс был в тот период на пике политической активности, он продолжал работать в своём Институте и одновременно баллотировался на пост президента ФРГ, писал для прессы, участвовал в грасс-рутс-акциях, и дозвониться можно было только до их автоответчика. Сейчас русский Гуггл на запрос “Йенс Райх” выдает 4.900 веб-страниц. А немецкий - 175 000.
И вот жизнь чудестным образом опять свела нас в одном районе Берлина, практически на расстоянии протянутой руки. 30 лет спустя я их не узнала. А они - меня. Ева была вплоть до выхода на пенсию лечащим врачом моей подруги Сони. Сейчас я посоветовала Соне моего русского врача, Галину Хайман. Кто знает, может и тут уже завязываются новые узелочки спасительной сети, которая не даст нам погибнуть в этом страшном и прекрасном мире.
Это я к тому, что многочисленные нити, связавшие меня с Германией ещё со студенческих лет, продолжают вплетаться в ткань сегодняшней жизни. Конкретно: пошли прогуляться по моему раёну с подругой Соней. Соня сказала, что ей сначала надо зайти к Еве, её бывшему врачу, ныне на пенсии. “Это тут, недалеко от тебя, я только отдам книжку”.
Оказалось, что Ева и впрямь живёт совсем недалеко, но в таком уголке моего ближайшего окружения, куда моя нога никогда не ступала, ибо он расположен за вокзалом Rathaus Steglitz, за линией электрички, и я эту дугообразную линию воспринимаю как границу ойкумены. Почему-то воображение достраивает “с другой стороны” какую-то неуютную промзону, типо “Штеглиц-сортировочная”. А на самом деле там - цветущий сад! К линии примыкают улицы с супермаркетами и оффисными зданиями, а дальше - прекрасные жилые дома конца 19 - нач. 20-го в., перемежающиеся с виллами и особняками. На пороге одного из них стоял пожилой человек с удивительно яркими и живыми глазами. Он вышел взять из почтового ящика газету. Приветливо улыбнувшись, он проводил нас в дом, где нас уже ждала Ева. Мы познакомились, хотя Ева тут же припомнила, что мы уже не раз встречались в гостях и в кино. И я её тоже хорошо помнила по этим недавним встречам, хотя имя вылетело из головы. Внешность у неё запоминающаяся, она высокая, худая, тоже глазастая, как и её муж, и очень активная. Во всём их доме ощущается мощная позитивная энергия. Мы сидели за чайным столом на застеклённой террасе, вынесенной из плоского фасада прямо в сад, в окружении голых ещё кустов сирени. Ева рассказывала, что у них в гостях Петя Гуревич, который, к сожалению, сейчас в городе, а то бы посидели все вместе. При этом имени у меня в мозгу замкнулась электрическая цепь и вспыхнула сигнальная лампочка. Это мог быть только один Петя, а именно, внук Арона Яковлевича Гуревича, известного медиевиста, книги которого были бестселлерами в 70-х гг. Я дружила с его женой, бывала у них в гостях и при случае общалась и с А.Я., который был очень занят и не всегда участвовал в наших разговорах. В те времена у меня сложилась тяжёлая конфликтная ситуация, связанная с тем, что я подала на развод, и в суде бывший муж стал активно использовать против меня моё более чем скромное участие в диссидентских акциях. К моему удивлению, судьи брезгливо отбрасывали политические обвинения и следили за тем, чтобы дело не выходило за рамки гражданского процесса. Иногда они даже отпускали шуточки в адрес совсем уже абсурдных заявлений: в ответ на сообщение о том, что я якобы изготовляла и продавала(!) антисоветскую литературу, молодая судья долго молча рассматривала моего мужа, а потом сказала: “А вы 6 лет покупали на эти деньги докторскую колбасу, ели её, и только теперь, при разводе, открыли нам страшную тайну вашего семейного бюджета?” У меня сохранились протоколы моего развода, тянувшегося пять лет, и когда-нибудь я их тут опубликую. Семья Гуревичей очень меня поддерживала морально в этой абсурдной ситуации. У них в это время родился внук Петя, и я помню его совсем крошечного, в коляске, и двухлетнего, резвого, подвижного мальчика, бегавшего по квартире, пока мы смотрели по видеомагнитофону какой-то западный фильм с ленточной кассеты.
Я смотрела на Еву, думала о Пете, которого я с тех пор больше не видела, и мозг у меня постепенно доходил до точки кипения. И только когда Ева позвала к столу своего мужа: “Йенс!” - у меня случился инсайт. Т.е. прозрение. Все части паззла собрались в завершённую картинку. И я поняла, что я сижу сейчас в гостях у Евы и Йенса Райх, известных ГДРовских диссидентов, с которыми я знакома с 70-х годов через семью Гуревичей и через Ирэну Рунге - см. об Ирэне
http://shaherezada.livejournal.com/23017.html
http://shaherezada.livejournal.com/40286.html
“Один из тех, кто олицетворяет восточногерманскую революцию - Йенс Райх, лидер мирного гражданского движения, которое в конечном итоге одолело полицейский режим <...> Он описывает массовую акцию протеста на Александрплатц 4 ноября 1989 года. К этому моменту волна народного возмущения достигла такой силы, что мятеж стал уже необратим <...> Йенс Райх сказал огромной толпе, что они должны потребовать у Коммунистической партии свободу, которой их лишили <...> Сегодня 70-летний Йенс, как и тогда, является уважаемым ученым. В каком-то смысле он до сих пор диссидент - как и многие другие члены народного движения, жаждавшие постепенного объединения с Западом на равных, а не юридического и экономического поглощения... (из передачи Уильяма Хорсли, ВВС, 2 ноября 2009, http://www.bbc.co.uk/russian/international/2009/11/091102_est_germany_answers.shtml).
Когда я уехала в Лондон, работать на ВВС в 1993 году, мои контакты с семьёй Райх прервались. Йенс был в тот период на пике политической активности, он продолжал работать в своём Институте и одновременно баллотировался на пост президента ФРГ, писал для прессы, участвовал в грасс-рутс-акциях, и дозвониться можно было только до их автоответчика. Сейчас русский Гуггл на запрос “Йенс Райх” выдает 4.900 веб-страниц. А немецкий - 175 000.
И вот жизнь чудестным образом опять свела нас в одном районе Берлина, практически на расстоянии протянутой руки. 30 лет спустя я их не узнала. А они - меня. Ева была вплоть до выхода на пенсию лечащим врачом моей подруги Сони. Сейчас я посоветовала Соне моего русского врача, Галину Хайман. Кто знает, может и тут уже завязываются новые узелочки спасительной сети, которая не даст нам погибнуть в этом страшном и прекрасном мире.