Мастер-класс С. Логинова на ИПК-2009, часть XV
Наконец, последняя часть мастер-класса, где уже не разбирают ничьих рассказов, а говорит большей частью Алан Кубатиев: о том, как оно было раньше и как обстоит сейчас.
14
А. Кубатиев: Вы понимаете, вот я слушаю сейчас Святослава Владимировича, сижу, по-старому всё припоминаю - у вас всё это происходит поразительно мягко, по-отцовски совершенно.
С. Логинов: У меня? Или у него?
А. Кубатиев: Здесь, вообще, вот в этом участке пространства. На Московском семинаре, этак году в 78-77-м, мокрое, супермокрое место посреди всего сухого бы осталось. Мы друг друга не щадили совершенно. Там такая ферула дубовая действовала, которой, наверное, Флобер Мопассана не учил.
Мало того, вот на то, что я не случайно вякнул про патентную чистоту: господа, это тоже наша работа. Да какого, простите меня... какого... ну сами понимаете чего, повторять заново, заново и заново. Если б это хотя бы повернуть где-то чуть-чуть по-новому. Тебя бы отмотали, через все фильтры пропустили прежде... На что один Геворкян был способен, вам лучше не знать. А там были ещё и такие монстры, как (не разобрал, кто был монстром), как Боря Руденко, который сидел-сидел, а потом...
С. Логинов: А сейчас такие патентно-нечистые вещи в "Если" печатает...
А. Кубатиев: Жуть. Я читаю - и меня оторопь берёт, куда всё делось.
Из аудитории: Последний журнал "Если" я до половины дочитал, вторую потерял и не пожалел.
А. Кубатиев: Вашего покорного слугу выдвигали вперёд, когда нужно было отмотать... - ну, сейчас-то я подотстал, а тогда я был ещё ничего - когда нужно было отмотать на патентную чистоту по англоязычной, американской, английской, по классике фантастики нужно было отмотать, и ваш покорный слуга... Мне сейчас стыдно, что я тогда делал. Но это была такая школа, после которой ты думал а) для кого ты пишешь, б) кто тебя прочтёт, в) умнее тебя он или глупее, и г) а что ты, собственно, нового можешь предложить? А под Виталия Бабенко, который мил, добр, улыбчив, тоже отцеобразен - вот как Логинов...
С. Логинов: Но не лыс, а вот так вот (показывает), как свечка...
А. Кубатиев: Ну да, он златокудр. Вот знаете, я бы предпочёл под трактор ЧТЗ попасть, чем под него. И всё это вело к тому, что та фантастика, что тогда... я не помню, какая это была волна, я несколько раз пытался запомнить, какая это была волна, ничего не получается...
С. Логинов: К которой ты относился и я? Четвёртая.
А. Кубатиев: (...) ...и я вспоминаю, что вот этого упрёка на нас, конечно, не было. Мы в чём-то другом могли пропуделять, мы могли какие-то частности там пропустить, к нам можно было прицепиться на каком-то... ну, буквально эпизоде, отрывке, пропуске стилистическом каком-то, тавтологии, неудачной звукописи как раз. Но этого - не было.
И... ну на кой, я не понимаю, ошибки повторять? Гомеостаз и без того, так сказать, отягощён. На кой? Начинаете писать - ну всё равно к этому надо готовиться. Одной эрудиции, вот такой вот детской начитанности не хватит никогда. Это работа на самом деле. У неё есть свой элемент игры, свой элемент радости, сладости там, случайности - есть всё это. Но не знаете, неначитанные, не умеете аналоговыми методами пользоваться - ну, знаете, ну всегда будете вот на эти грабли наступать. И ходить только по граблям. Ваше спасение - тут я, слышите всё презрение, с которым я это говорю - ваше спасение, что ваши читатели на 50-80% сейчас такие же неграмотные, как и вы... некоторые из вас, прошу прощения. И это вас спасет. Нам выпала... нам чудовищная в этом смысле участь выпала - наши читатели были высококвалифицированные люди, они каждую строчку в какой-то там многотиражной газете... - Логинов очень любил в многотиражных газетах печататься, у него была когда-то карта, где были флажки по всему Союзу, где он в газете какого-нибудь там моторного завода напечатался.
С. Логинов: Нет, лучшее - это была "Трикотажница", многотиражка чулочной фабрики Абаканского там какого-то...
А. Кубатиев: Чаеразвесочного цеха Абаканского металлургического комбината.
С. Логинов: А самая лучшая газета была Семипалатинского мясокомбината, знаменитейшая газета, которая регулярно печатала фантастику...
А. Кубатиев: ...и платила колбасой.
С. Логинов: Нет, платила она стандартные рубль сорок девять, знаете, что это за цифра? Рубль сорок девять - для вот таких газет это был стандартный гонорар, потому что рубль сорок девять стоила маленькая "Московской", или же рубль сорок девять стоил тортик "Сказка" полукилограммовый. Я, как непьющий, покупал тортик и нёс детям. На весь гонорар, ни копейки сдачи.
А. Кубатиев: Шутки шутками. Так вот, мы попадали под читателя, который у нас мог просчитать на любом уровне: у кого украдено, с кем не поладил в сюжетах, что переврал, где гнилое совершенно подражание кому-то. Ребята, это был ужас. Письма писали такие, какие вы сейчас в форумах не прочтёте. В форумах либо "автор - дурак", либо "аффтар пешы исчо". Это было... к вам присылали вот такое вот... - особенно на крупную вещь, но у нас крупных вещей практически не было - вот такое вот письмо, в котором тебя разбирали по слову. И это были, поверьте мне, это были квалифицированные (читатели).
Сейчас вам, бояться, конечно, нечего. Вы под другим богом ходите, может быть. Вы знаете, полезно вот этого редактора внутри иметь, он вас от свинства спасёт.
С. Логинов: Так почему я и говорил: как надо, как читать перед зеркалом, как читать, закрывая пальцем собственный текст - сейчас этого практически никто не делает... Но должна быть технология вычитки собственного произведения.
А. Кубатиев: Кто-нибудь знает такого замечательного, не побоюсь слова, советского писателя Сергея Антонова? Если кто-нибудь читал, скажем, его трилогию о детстве - "Царский двугривенный", "Васька", "Овраги"... Не читали - почитайте. Его экранизировали, он хорошие сценарии писал, его очень любил Паустовский, кстати, он у него в одном из семинаров был. Он написал классную совершенно книгу по технологии русской прозы: как её надо писать. По-моему, четвёртый том его...
С. Логинов: А вот этой книги я не знаю. Я думаю, чего это ты вдруг его поминаешь? Ну, читал я его эти повести, некоторые, во всяком случае.
А. Кубатиев: Нет, я Антонова очень люблю. Когда читаешь его... я, в общем-то, знаю всё, о чём он пишет. Я всё-таки профессиональный преподаватель истории литературы, поэтому... ну, у вас на это ни времени не было, может, ни возможностей, не сказал вам, может, об этом никто - но мне в силу профессии всё это надо было читать. И есть три вещи, которые вы не можете - вот если вы литературой собираетесь заниматься - не прочитать. Это вот эта книжка о русской прозе Сергея Антонова, заметки о русской прозе, четвёртый том собрания сочинений; это "Алхимия слова" Яна Парандовского...
С. Логинов: Не читал.
А. Кубатиев: Я тебе завидую, это кайф невероятный. Я перечитываю её примерно раз в год. Вообще Парандовского надо всё читать, что у вас есть, и книжку его об Оскаре Уайлде, "Олимпийский диск" надо прочесть... Конечно, он гомосексуалист, он безумно талантливый гомосексуалист, и даже вот когда читаешь "Олимпийский диск", забываешь, что он это пишет как гомосексуалист, который мужской красотой любуется, красотой юноши. Но это просто кайф, это просто замечательно написано, вот. Парандовского я назвал, и - ну вот тут вы просто не можете этого не знать - это "Золотая роза" Паустовского. Есть ещё четвёртая вещь, как ни странно.
С. Логинов: Веллер, "Технология рассказа"?
А. Кубатиев: Господи, не к ночи будь помянут. (...) ...Стивена Кинга.
Из аудитории: "Как писать книги"?
А. Кубатиев: Да. Самое смешное, что для человека, который не ставит перед собой особенных задач, кроме как добротно работать в коммерческой прозе... Хотя Кинг был больше, чем коммерческим писателем, романы его это ужас, его можно выжать, этот роман, из него капать будет сутки. А рассказы - никто со мной, надеюсь, спорить не будет - и повести Кинга это блистательно, это замечательно. Книжку эту... вот тогда её надо читать. Это очень хорошая и честная книга: как честно, удачно, продуктивно работать в коммерческой прозе. Ставите перед собой такую задачу? Ничего плохого в этом нет - но, блин, умейте это делать. К сожалению, даже таких простых вещей те, кто сейчас берётся за тексты, не знают.
Я уверен, что большинство из тех, кого я трудолюбиво слушал двое суток... Я намеренно не читал то, что вы писали... ну, у Витмана там подсматривал время от времени... у Логинова, вернее, подсматривал время от времени на экране что-то. Но понимаете - достаточно было слышать. Это очень тяжело, когда можно пересказать полностью текст, и в этом пересказе он весь исчерпывается. Когда нет ни второго плана, ни дополнительного ореола вот этого семантического, когда вдруг оказывается, что вы прочли нам не сказку о Царевне-Лягушке, а сказку о женщине, которая не может распорядиться своей судьбой и ждёт, пока её поцелуют. Всё это, к сожалению, литературе довлеет, и без этого всё это превращается в пустячные забавы со словами, бумагой и компьютером.
Я прошу прощения, что я всё время вмешиваюсь, но поверьте, это оттого, что мне было не всё равно, что я о вас слышу и... Кто похоронит нас и примет из наших хладеющих рук. Витмана будет нести человек восемь, меня, наверное, двое унесут... к этому времени.
С. Логинов: Старик Кубатиев вас заметил...
(В аудитории поднимается шум.)
А. Кубатиев: (...) Я вам сейчас быстро расскажу один эпизод, очень быстро, чтобы вы успели, так сказать, скушать свою манную кашу (время близилось к обеду). Есть такой замечательный писатель и журналист Владимир Покровский. Он был из нашего Московского семинара самый талантливый, но у него была одна беда: он был физик.
Из аудитории: Ну-у, не трогайте физиков...
А. Кубатиев: Что такое? Как это их нельзя трогать?.. Он работал даже, причём очень талантлив был, он был физик, он работал в Курчатовском институте. Много умел, многое знал. Потом он, вы знаете, ушёл в журналистику, и журналист он был прекрасный... И вот тогда он написал несколько вещей от которых я до сих пор... дурею. "Время тёмной охоты" эта повесть называлась. Это было в середине семидесятых годов, но он написал то, что было потом, в девяностых. О республиках наших, которые после развала остались, о русских, которых там бросили... Там маленькая колония, которая решает не быть людьми, до того их оскорбили - забросили, плюнули на них... Захотите - прочтёте, хотя это, конечно, уже не то. Ошеломляющая совершенно вещь, настолько ошеломляющая - я вам честно скажу, я не всё тогда понял. Это я сейчас что-то понимаю в том тексте, который я читал. Что он сделал: перед семинаром очередным он эту повесть разнёс по всем. Мы все трудолюбиво, особенно филологи, блин, ну как же могли филологи (неразборчиво) постарались рассказать ему, чего он там не сделал и чего он... - да ещё и писатели-филологи, мама дорогая - вот, чего он там не сделал, и что он там должен был сделать. Он нам верил. А тут ещё покойный Роман... э... господи, главный редактор... то есть зам главного редактора тогдашней "Знание-силы", который... он...
С. Логинов: Подольный.
А. Кубатиев: Подольный, прошу прощения. Роман Подольный... это же был очень славный человек, он редко вмешивался - а тут он ему тоже что-то сказал. Ну, я знаю, он хотел взять эту повесть - в конечном счёте он её и взял... И (...) (Покровский) уселся и свёл все замечания в новый вариант.
С. Логинов: "Взглянули гости на пейзаж и прошептали..."
А. Кубатиев: "...ералаш". А дальше было как в "Молекулярном кафе" у Варшавского: Мишка уже который час уныло ковыряет вилкой изобретённое им блюдо, состоящее из малинового джема, селёдки, мороженого, ещё чего-то - и силится понять, как сочетание всего лучшего может быть такой гадостью. Вот так у него и получилось. Знаете, конечно, хорошо вслушиваться в то, что вам скажут. Конечно, замечательно, если вы умеете отфильтровать тот золотой песок, который там есть - но никогда не старайтесь учесть все замечания, и никогда не думайте, что все, кто вам говорит о ваших текстах что-то, - они все понимают, что вы сделали, и их надо слушать. Может быть, в вашей референтной группе может оказаться один-два человека. У Стругацких были два человека, они им обязательно это показывали... другим из любезности, из производственной необходимости, но они знали, что этим людям они доверяют без ошибки. Миреру они показывали всё. Не бойтесь ничего. Пошли есть манную кашу.
14
А. Кубатиев: Вы понимаете, вот я слушаю сейчас Святослава Владимировича, сижу, по-старому всё припоминаю - у вас всё это происходит поразительно мягко, по-отцовски совершенно.
С. Логинов: У меня? Или у него?
А. Кубатиев: Здесь, вообще, вот в этом участке пространства. На Московском семинаре, этак году в 78-77-м, мокрое, супермокрое место посреди всего сухого бы осталось. Мы друг друга не щадили совершенно. Там такая ферула дубовая действовала, которой, наверное, Флобер Мопассана не учил.
Мало того, вот на то, что я не случайно вякнул про патентную чистоту: господа, это тоже наша работа. Да какого, простите меня... какого... ну сами понимаете чего, повторять заново, заново и заново. Если б это хотя бы повернуть где-то чуть-чуть по-новому. Тебя бы отмотали, через все фильтры пропустили прежде... На что один Геворкян был способен, вам лучше не знать. А там были ещё и такие монстры, как (не разобрал, кто был монстром), как Боря Руденко, который сидел-сидел, а потом...
С. Логинов: А сейчас такие патентно-нечистые вещи в "Если" печатает...
А. Кубатиев: Жуть. Я читаю - и меня оторопь берёт, куда всё делось.
Из аудитории: Последний журнал "Если" я до половины дочитал, вторую потерял и не пожалел.
А. Кубатиев: Вашего покорного слугу выдвигали вперёд, когда нужно было отмотать... - ну, сейчас-то я подотстал, а тогда я был ещё ничего - когда нужно было отмотать на патентную чистоту по англоязычной, американской, английской, по классике фантастики нужно было отмотать, и ваш покорный слуга... Мне сейчас стыдно, что я тогда делал. Но это была такая школа, после которой ты думал а) для кого ты пишешь, б) кто тебя прочтёт, в) умнее тебя он или глупее, и г) а что ты, собственно, нового можешь предложить? А под Виталия Бабенко, который мил, добр, улыбчив, тоже отцеобразен - вот как Логинов...
С. Логинов: Но не лыс, а вот так вот (показывает), как свечка...
А. Кубатиев: Ну да, он златокудр. Вот знаете, я бы предпочёл под трактор ЧТЗ попасть, чем под него. И всё это вело к тому, что та фантастика, что тогда... я не помню, какая это была волна, я несколько раз пытался запомнить, какая это была волна, ничего не получается...
С. Логинов: К которой ты относился и я? Четвёртая.
А. Кубатиев: (...) ...и я вспоминаю, что вот этого упрёка на нас, конечно, не было. Мы в чём-то другом могли пропуделять, мы могли какие-то частности там пропустить, к нам можно было прицепиться на каком-то... ну, буквально эпизоде, отрывке, пропуске стилистическом каком-то, тавтологии, неудачной звукописи как раз. Но этого - не было.
И... ну на кой, я не понимаю, ошибки повторять? Гомеостаз и без того, так сказать, отягощён. На кой? Начинаете писать - ну всё равно к этому надо готовиться. Одной эрудиции, вот такой вот детской начитанности не хватит никогда. Это работа на самом деле. У неё есть свой элемент игры, свой элемент радости, сладости там, случайности - есть всё это. Но не знаете, неначитанные, не умеете аналоговыми методами пользоваться - ну, знаете, ну всегда будете вот на эти грабли наступать. И ходить только по граблям. Ваше спасение - тут я, слышите всё презрение, с которым я это говорю - ваше спасение, что ваши читатели на 50-80% сейчас такие же неграмотные, как и вы... некоторые из вас, прошу прощения. И это вас спасет. Нам выпала... нам чудовищная в этом смысле участь выпала - наши читатели были высококвалифицированные люди, они каждую строчку в какой-то там многотиражной газете... - Логинов очень любил в многотиражных газетах печататься, у него была когда-то карта, где были флажки по всему Союзу, где он в газете какого-нибудь там моторного завода напечатался.
С. Логинов: Нет, лучшее - это была "Трикотажница", многотиражка чулочной фабрики Абаканского там какого-то...
А. Кубатиев: Чаеразвесочного цеха Абаканского металлургического комбината.
С. Логинов: А самая лучшая газета была Семипалатинского мясокомбината, знаменитейшая газета, которая регулярно печатала фантастику...
А. Кубатиев: ...и платила колбасой.
С. Логинов: Нет, платила она стандартные рубль сорок девять, знаете, что это за цифра? Рубль сорок девять - для вот таких газет это был стандартный гонорар, потому что рубль сорок девять стоила маленькая "Московской", или же рубль сорок девять стоил тортик "Сказка" полукилограммовый. Я, как непьющий, покупал тортик и нёс детям. На весь гонорар, ни копейки сдачи.
А. Кубатиев: Шутки шутками. Так вот, мы попадали под читателя, который у нас мог просчитать на любом уровне: у кого украдено, с кем не поладил в сюжетах, что переврал, где гнилое совершенно подражание кому-то. Ребята, это был ужас. Письма писали такие, какие вы сейчас в форумах не прочтёте. В форумах либо "автор - дурак", либо "аффтар пешы исчо". Это было... к вам присылали вот такое вот... - особенно на крупную вещь, но у нас крупных вещей практически не было - вот такое вот письмо, в котором тебя разбирали по слову. И это были, поверьте мне, это были квалифицированные (читатели).
Сейчас вам, бояться, конечно, нечего. Вы под другим богом ходите, может быть. Вы знаете, полезно вот этого редактора внутри иметь, он вас от свинства спасёт.
С. Логинов: Так почему я и говорил: как надо, как читать перед зеркалом, как читать, закрывая пальцем собственный текст - сейчас этого практически никто не делает... Но должна быть технология вычитки собственного произведения.
А. Кубатиев: Кто-нибудь знает такого замечательного, не побоюсь слова, советского писателя Сергея Антонова? Если кто-нибудь читал, скажем, его трилогию о детстве - "Царский двугривенный", "Васька", "Овраги"... Не читали - почитайте. Его экранизировали, он хорошие сценарии писал, его очень любил Паустовский, кстати, он у него в одном из семинаров был. Он написал классную совершенно книгу по технологии русской прозы: как её надо писать. По-моему, четвёртый том его...
С. Логинов: А вот этой книги я не знаю. Я думаю, чего это ты вдруг его поминаешь? Ну, читал я его эти повести, некоторые, во всяком случае.
А. Кубатиев: Нет, я Антонова очень люблю. Когда читаешь его... я, в общем-то, знаю всё, о чём он пишет. Я всё-таки профессиональный преподаватель истории литературы, поэтому... ну, у вас на это ни времени не было, может, ни возможностей, не сказал вам, может, об этом никто - но мне в силу профессии всё это надо было читать. И есть три вещи, которые вы не можете - вот если вы литературой собираетесь заниматься - не прочитать. Это вот эта книжка о русской прозе Сергея Антонова, заметки о русской прозе, четвёртый том собрания сочинений; это "Алхимия слова" Яна Парандовского...
С. Логинов: Не читал.
А. Кубатиев: Я тебе завидую, это кайф невероятный. Я перечитываю её примерно раз в год. Вообще Парандовского надо всё читать, что у вас есть, и книжку его об Оскаре Уайлде, "Олимпийский диск" надо прочесть... Конечно, он гомосексуалист, он безумно талантливый гомосексуалист, и даже вот когда читаешь "Олимпийский диск", забываешь, что он это пишет как гомосексуалист, который мужской красотой любуется, красотой юноши. Но это просто кайф, это просто замечательно написано, вот. Парандовского я назвал, и - ну вот тут вы просто не можете этого не знать - это "Золотая роза" Паустовского. Есть ещё четвёртая вещь, как ни странно.
С. Логинов: Веллер, "Технология рассказа"?
А. Кубатиев: Господи, не к ночи будь помянут. (...) ...Стивена Кинга.
Из аудитории: "Как писать книги"?
А. Кубатиев: Да. Самое смешное, что для человека, который не ставит перед собой особенных задач, кроме как добротно работать в коммерческой прозе... Хотя Кинг был больше, чем коммерческим писателем, романы его это ужас, его можно выжать, этот роман, из него капать будет сутки. А рассказы - никто со мной, надеюсь, спорить не будет - и повести Кинга это блистательно, это замечательно. Книжку эту... вот тогда её надо читать. Это очень хорошая и честная книга: как честно, удачно, продуктивно работать в коммерческой прозе. Ставите перед собой такую задачу? Ничего плохого в этом нет - но, блин, умейте это делать. К сожалению, даже таких простых вещей те, кто сейчас берётся за тексты, не знают.
Я уверен, что большинство из тех, кого я трудолюбиво слушал двое суток... Я намеренно не читал то, что вы писали... ну, у Витмана там подсматривал время от времени... у Логинова, вернее, подсматривал время от времени на экране что-то. Но понимаете - достаточно было слышать. Это очень тяжело, когда можно пересказать полностью текст, и в этом пересказе он весь исчерпывается. Когда нет ни второго плана, ни дополнительного ореола вот этого семантического, когда вдруг оказывается, что вы прочли нам не сказку о Царевне-Лягушке, а сказку о женщине, которая не может распорядиться своей судьбой и ждёт, пока её поцелуют. Всё это, к сожалению, литературе довлеет, и без этого всё это превращается в пустячные забавы со словами, бумагой и компьютером.
Я прошу прощения, что я всё время вмешиваюсь, но поверьте, это оттого, что мне было не всё равно, что я о вас слышу и... Кто похоронит нас и примет из наших хладеющих рук. Витмана будет нести человек восемь, меня, наверное, двое унесут... к этому времени.
С. Логинов: Старик Кубатиев вас заметил...
(В аудитории поднимается шум.)
А. Кубатиев: (...) Я вам сейчас быстро расскажу один эпизод, очень быстро, чтобы вы успели, так сказать, скушать свою манную кашу (время близилось к обеду). Есть такой замечательный писатель и журналист Владимир Покровский. Он был из нашего Московского семинара самый талантливый, но у него была одна беда: он был физик.
Из аудитории: Ну-у, не трогайте физиков...
А. Кубатиев: Что такое? Как это их нельзя трогать?.. Он работал даже, причём очень талантлив был, он был физик, он работал в Курчатовском институте. Много умел, многое знал. Потом он, вы знаете, ушёл в журналистику, и журналист он был прекрасный... И вот тогда он написал несколько вещей от которых я до сих пор... дурею. "Время тёмной охоты" эта повесть называлась. Это было в середине семидесятых годов, но он написал то, что было потом, в девяностых. О республиках наших, которые после развала остались, о русских, которых там бросили... Там маленькая колония, которая решает не быть людьми, до того их оскорбили - забросили, плюнули на них... Захотите - прочтёте, хотя это, конечно, уже не то. Ошеломляющая совершенно вещь, настолько ошеломляющая - я вам честно скажу, я не всё тогда понял. Это я сейчас что-то понимаю в том тексте, который я читал. Что он сделал: перед семинаром очередным он эту повесть разнёс по всем. Мы все трудолюбиво, особенно филологи, блин, ну как же могли филологи (неразборчиво) постарались рассказать ему, чего он там не сделал и чего он... - да ещё и писатели-филологи, мама дорогая - вот, чего он там не сделал, и что он там должен был сделать. Он нам верил. А тут ещё покойный Роман... э... господи, главный редактор... то есть зам главного редактора тогдашней "Знание-силы", который... он...
С. Логинов: Подольный.
А. Кубатиев: Подольный, прошу прощения. Роман Подольный... это же был очень славный человек, он редко вмешивался - а тут он ему тоже что-то сказал. Ну, я знаю, он хотел взять эту повесть - в конечном счёте он её и взял... И (...) (Покровский) уселся и свёл все замечания в новый вариант.
С. Логинов: "Взглянули гости на пейзаж и прошептали..."
А. Кубатиев: "...ералаш". А дальше было как в "Молекулярном кафе" у Варшавского: Мишка уже который час уныло ковыряет вилкой изобретённое им блюдо, состоящее из малинового джема, селёдки, мороженого, ещё чего-то - и силится понять, как сочетание всего лучшего может быть такой гадостью. Вот так у него и получилось. Знаете, конечно, хорошо вслушиваться в то, что вам скажут. Конечно, замечательно, если вы умеете отфильтровать тот золотой песок, который там есть - но никогда не старайтесь учесть все замечания, и никогда не думайте, что все, кто вам говорит о ваших текстах что-то, - они все понимают, что вы сделали, и их надо слушать. Может быть, в вашей референтной группе может оказаться один-два человека. У Стругацких были два человека, они им обязательно это показывали... другим из любезности, из производственной необходимости, но они знали, что этим людям они доверяют без ошибки. Миреру они показывали всё. Не бойтесь ничего. Пошли есть манную кашу.