Неизъяснимы наслажденья,
Портрет Венеции Стэнли, леди Дигби, как аллегории Здравомыслия (ок. 1633-34)
Масло, холст, 101.1х80.2
Национальная галерея, Лондон
Этот тщательно продуманный аллегорический портрет - один из самых необычных из выполненных Ван Дейком в Англии. Изображена на нем ровесница XVII века Венеция Стэнли (1600-1633), известная красавица, жена сэра Кенелма Дигби (1603-1665). Дигби, придворный и натуральный философ, стал близким другом и покровителем Ван Дейка. Венеция же умерла скоропостижно и неожиданно в возрасте 33-х лет, и ее убитый горем супруг заказал по этому поводу ряд мемориалий, включая портрет усопшей на смертном одре (вандейковский же; ныне в Дулвичской картинной галерее, Лондон). Еще один заказ - большеразмерный портрет с аллегориями добродетелей усопшей, судя по всему, тоже посмертный (ныне в Милане: Soprintendenza per I Beni Ambientali e Architettonici, Palazzo Reale, Milan). Биограф Ван Дейка Джованни Пьетро Беллори уверяет, что художник остался так доволен результатом, что сделал копию меньшего размера - она и оказалась потом в Англии (ниже будет приведена версия, по которой сначала был английский портрет, а потом миланский).
Миланский портрет
Скорее всего, сюжет придумал муж усопшей, ведь как при жизни, так и после смерти жены он очень переживал за ее слегка двусмысленную репутацию. Мы уже писали о свободе Венецииных нравов до замужества, а ее связь с четвертым графом Дорсетским сэр Кэнелм отчаянно отрицал в мемуарах, названных «Вольные фантазии» («Loose Fantasies», Sir Kenelm Digby, ed.Vittorio Gabrieli, Edizioni di Storia e Letteratura, Rome 1968). Неизвестно, предназначены ли были эти воспоминания для публикации: до печати они добрались лишь в XIX в.). Основные темы картины - мудрость и невинность, благоразумие и целомудрие. Змея в правой руке модели и пара горлинок (Streptopelia turtur) под левой рукой - отсылка к пассажу из Евангелия от Матфея (10:16): «Вот, Я посылаю вас, как овец среди волков: итак будьте мудры, как змии, и просты, как голуби». Звери и креатуры отсылают и к атрибутам Пруденции (Prudence - Благоразумие), изображаемой со змеей, и Castità (Chastity - Целомудрия), ассоциируемой с побежденным Купидоном и с горлинками (так трактовался этот образ в самой популярной книге моральных эмблем того времени Iconologia Чезаре Рипы [Cesare Ripa]).
Prudence Бальдунга Грина, 1529, Благоразумие Пьеро дель Поллайоло (обе со змеями)
Чезаре Рипа: обложка Иконологии и аллегория Целомудрия
Вот и леди Дигби попирает ногой Купидона, демонстрируя победу над телесной любовью, а двуликий обман прикован цепью к камню, на котором она сидит. Над моделью витают три херувима, держащие над головой Венеции венок, символизирующий ее победу над грехом.
Картина выделяется из английских портретов Ван Дейка: она написана еще великолепнее обычного, в ней присутствует ряд дополнительных «мелких» фигур, совместно со сложной композицией придающих ей живость, отсутствующую в более простых и крупномасштабных портретах, характерных для стиля художника того времени. «Гибридный» характер полотна - частично портрета, частично сюжетной картины - отражает хорошее знакомство художника и его патрона с континентальным мейнстримом - ведь, в сущности, это portrait historié, произведение жанра, гораздо лучше представленного в то время в Италии и Франции, чем в Англии, когда модель пишется в образе исторического или мифического персонажа (остается понять, что важнее для художника - модель или сюжет). Помимо этого и более стандартных портретов себя, жены и семьи, католик-Дигби заказал Ван Дейку не менее пяти сюжетных полотен на библейские темы.
Итак, сам Ван Дейк написал Венецию-Пруденцию дважды, существовало несколько чужих копий этой картины, но обе вандейковские картины оказались во Франции, куда Дигби увез их во времена Гражданской войны, когда служил советником при вдовой Генриэтте-Марии (мы ведь помним, что Карлу отрубили голову).
Симон Вуэ (1590-1649), "Аллегория Благоразумия"
А там уже неизвестный художник изобразил саму королеву в такой же композиции, придуманной, судя по всему, еще до Ван Дейка (мне найти Генриэтту в этом образе не удалось). Особенно популярными считаются витающие херувимы: таких изобразил в полотне «Вера» Давид Тенирс Младший (Эрмитаж; там же находим и побежденного купидона),
Аллегория Благоразумия, одерживающего победу над Тщетой (Аллегория Веры)
Тенирс Давид Младший. Oil on panel. 45.9x34.2 cm (1651-1690)
…они же летают, как показал рентген, на картине Джона Хейлса "Портрет дамы и мальчика с Паном" (1655-59).
Наша же основная картина попала в коллекцию кардинала Мазарини, но к середине XVIII века вернулась в Англию, где, среди прочих, вызывала огромное восхищение антиквара и искусствоведа Джорджа Вертю (George Vertue), отзывавшегося о ней так: «прекрасно чистая и великолепная картина - безусловно, шедевр Искусства Ван Дейка» (perfect clear & beautiful picture - surely a master pece of Art by Vandyke; George Vertue, “Notebooks”, vol.III).
Это все была присказка-быль, потому что небыль получится следующая.
Когда младая Венеция таинственно умерла во сне, сэр Кенелм призвал Ван Дейка, тот явился через два дня и написал красавицу, заснувшую мертвым сном. Об этом портрете вдовец писал: «This is the onely constant companion I now have... It standeth all day over against my chaire and table.. and all night when I goe into my chamber I sett it close to my beds side, and by the faint light of candle, me thinks I see her dead indeed.» («Это единственный постоянный спутник, который у меня остался. Он стоит дни напролет на кресле у стола, а когда ночью я ухожу в спальню, я ставлю его рядом с кроватью, и при слабом свете свечи мне кажется, что я действительно вижу ее мертвой.»)
Антонис Ван Дейк: Венеция Стэнли, леди Дигби, на смертном одре (1633)
Уже тогда ходили слухи, что сэр Кенелм нечаянно отравил жену гадючьим вином, которым поил ее, чтобы сохранить ее красоту. Было даже какое-то расследование, но никто ничего не доказал, Дигби изо всех сил убивался, и вскоре появился его мрачный портрет с подсолнухом.
Предположительно, усопшая модель и лежала в такой позе, что на портрете, хотя никаких прямых свидетельств тому нет. Ван Дейк знал и лицо, и тело: он не раз писал Венецию живой. На всякий случай надо отметить, что посмертные портреты довольно долго не были чем-то невероятным и недопустимым, как сейчас, когда если на изображении присутствует труп, это может означать лишь то, что вы смотрите криминальную хронику. Усопших писали и старые мастера, и импрессионисты, и Репин с Маковским.
Лукас Кранах Старший, посмертный портрет Мартина Лютера; Джеймс Скотт (?) Джон Традескант Старший на смертном одре; ?, Герцог Монмутский и Бэклю, посмертный портрет после казни;Клон Моне, "Смерть Камиль", 1881; Константин Маковский, Александр II на смертном одре, 1881
Но на всех этих посмертных портретах мертвые - это мертвые. Не то в портрете Венеции Дигби. Она как бы не вполне труп. На щеках немного румян, сама она светится лунным светом, рыжеватый локон напоминает о живой сексуальности, но при этом вся композиция как-то не обещает вознесения и райского блаженства: иссиня-черная воронка тканей ведет вниз, в ничто. При этом голова усопшей покоится на руке - имитируя традиционную позу меланхолической задумчивости, мечтательности. Не смерти. В такой позе библейские персонажи и святые получали свои видения - голова в руке. Жест означает: что-то происходит.
Франсиско де Зурбаран, "Видение Св. Петра Ноласко, 1629
Обычно мертвые на портретах лежат и плотно укрыты. Здесь пространство организовано менее конкретно: зритель смотрит сверху, границ кровати не видно, только тело и ткани, поэтому нельзя точно сказать, лежит или сидит модель. Помогает в этой неопределенности диагональное расположение модели на картине. Те же 45 градусов, под которыми леди Дигби расположена к горизонту создают ощущение ее сползания вниз. Как будто под иссиня-черную воду. Следующий абзац из статьи об этом портрете оставлю непереведенным, т.к. он слишком хорошо написан: «The image is composed like a container with a plughole. The dark bed-curtains and bedspread surround the sheets and pillows, but not completely. The white bedding has an exit at bottom left. It laps around the dead woman, embraces her, absorbs her and carries her off, to flow emptily out of the picture. She is portrayed, not stone dead, but as a life draining away, a gently fading presence, dreaming and dying together».
Итак, Ван Дейк нарисовал мертвую Венецию, по крайней мере, трижды. Один раз вроде как мертвую, в постели, и дважды аллегорически как Благоразумие.
***
…Один энтузиаст южного Лондона и поклонник некогда обитавшего неподалеку Джона Раскина, отца всех прерафаэлитов и мужа всех прерафаэлиток (если коротко и с большими допусками), по имени Брюс Грегори в июне 2009 года написал вот такую сказку о загадке вандейковских портретов Венеции Дигби (тот, что на смертном одре, хранится в местной Дулвичской галерее). Автор указывает, что Раскин был гением не только артистическим, но и вообще гением, опубликовавшим, между прочим, около десяти миллионов слов (ну и ну! Опубликовал, не как-нибудь!). В том числе, оказался Раскин гением криминалистики: это именно он раскрыл тайну портрета леди Дигби… совсем как Шерлок Холмс, придуманный лишь в 1887 году… но об этом чуть позже. А между тем, именно Раскин, якобы, заявил, что если откинуть все невозможное, то, что останется, сколь бы невероятным оно ни казалось, и будет правдой.
А правда складывалась из нескольких посылок. Имеется скоропостижная смерть молодой здоровой тридцатитрехлетней женщины. Имеется муж этой женщины - экспериментатор, астролог, алхимик, травник и автор таинственного винного настоя меда, трав… и не только («metheglins»). Известно, что Венеция была красавицей, боялась эту красоту потерять или того хуже - заболеть оспой, свирепствовавшей в стране почти постоянно в те годы и, в частности, в 1633-м, когда она умерла. Известно, что оспа косила даже представителей королевской фамилии, хотя автор статьи слегка приврал: сам Карл I оспой не болел.
Вот ^ симпатичная схема, где полужирным шрифтом выделены заболевшие оспой члены дома Стюарт, а крестиками погибшие от нее. В любом случае, выжившего после оспы человека можно было бы назвать красавцем с большой натяжкой, и Венецию такой расклад не устраивал.
Теперь вопросы: почему один глаз Венеции на «лежачем» портрете приоткрыт? Да и вообще, как уже замечалось, она как будто спит, а не умерла. Сон и смерть - аналогии, умерший в этом мире просто перешел в иной мир. На одеяле лежит роза с опавшими лепестками. Роза - древний символ любви, а сомкнутые ее лепестки - якобы, символ тайны, прикрытый глаз - символ тайного знания. Какому же тайному знанию подмигивает мертвая леди Дигби?
Возможно, супруги думали, что знают о средстве, способном предотвратить или излечить оспу. Приготовленное правильно, это средство имело сладкий, чуть пьянящий вкус. Вызывало покалывание и небольшое онемение, а при злоупотреблении приводило к большому онемению, замедлению и остановке сердца. Что это могло быть?
Раскин рассмотрел цикуту (болиголов), белладонну, наперстянку, мандрагору, белену, чемерицу (морозник) и все, до чего смог дотянуться, но применение вытяжек из всех этих трав в летальных количествах приводило к скрючиванию тела и его посинению. Венецию же не скрючило, и она не поголубела. Да и от оспы эти травы не лечат.
Еще одно совпадение. За три года до смерти леди Дигби Джон Паркинсон, аптекарь и травник Карла I, опубликовал работу Paradisi in Sole, на обложке которой находим все тот же один глаз, что и на смертном портрете Венеции, и, конечно, подсолнух. От себя добавлю, что на обложке присутствует далеко не один только подсолнух, значение глаза в треугольнике (его я, кстати, на обложке с Адамом и Еврой не нашла) нам давно известно, и притягивает к этой истории Паркинсона лишь то, что все трое - Дигби, Паркинсон и Ван Дейк - были близкими друзьями. То ли Паркинсон, то ли сам Дигби составили «поушен», Венеция, боявшаяся оспы, его приняла и умерла. Ван Дейк знал всю историю и написал портреты. С историей.
Еще одно личное замечание: почему-то не верю в искреннюю дружбу Ван Дейка с кем бы то ни было из его ситтеров. Он наверняка искал их покровительства и даже дружбы, но настоящей дружбы… нет, у сделай-себя-сам антверпенского художника не могло быть со всеми этими Дигби и Портерами ничего задушевного. Ему было некогда играть в их игры, он работал.
Джон Паркинсон и обложка его Paradisi...
По новой теории, прикованный к камню двуликий Янус на портрете Пруденции означает обман. Ребенок с факелом символизирует Люцифера соблазна (Венеция победила их обоих). Змея - проводник обновления (она сбрасывает старую кожу, оставаясь в новой), это сэр Кенелм Дигби. Голубь - ненамеренная жертва, сама Венеция. Подсолнух - знак восхищения и преданности. На портрете Дигби с подсолнухом ситтер убит горем по погибшей жене. В вандейковском автопортрете с подсолнухом автор улыбается и как бы говорит Дигби: «Хей, Кен, бодрись, чувак!» Ужас, нельзя же так.
…Ходили слухи, что Венецию свел в могилу гадючий суп (или вино), изготовленные мужем. Но мы же знаем, что приготовленное змеиное мясо безвредно, вон, на Востоке едят и в ус не дуют. Значит, все-таки дело было в какой-то траве из ботанического свода Паркинсона - в траве, что лечила от чумы, оспы и всего остального. При этом то был быстрый и смертельный яд (без синевы). Все это должно было просочетаться в метеглине Дигби - вино, мед, дягиль, расторопша (Марьин чертополох), чистотел и некий «священный яд». Вопрос только - какой.
Раскин расписал свою теорию во всех деталях - факты, доводы, аргументы и послал известному профессору медицины, спрашивая квалифицированного совета. Врач был поражен, со всем согласился и даже использовал эту историю в лекциях. Но деликатный Раскин побоялся расстроить своими выводами потомков Дигби и разыскания не опубликовал. Материал, якобы, назывался «Эстетика смерти и трава жизни» (‘The Aesthetics of Death and the Vital Herb’)
Да что же за трава-то, в конце концов? Греки, римляне и китайцы использовали ее. И Борджа, и профессиональные отравители Средних веков. В Древнем Риме, говорят, выращивать эту траву нельзя было под страхом смертни. А на острове Хиос с ее помощью избавлялись от бесполезных стариков.
Чтобы обнаружить траву забвения, надо пойти в Национальную портретную галерею в Лондоне, посмотреть на портрет Венеции Дигби в роли Пруденции и ответить на вопрос, почему Ван Дейк написал его дважды.
Вернемся же к «живому» посмертному портрету. Белый цвет одеяния модели - символ чистоты, черный - символ смерти (в картине все имеет смысл). А в правом нижнем углу у нас наконец-то растение: листья и намек на желтые цветки. Важные листья, Раскин изучил все листья и все цветки всех ядовитых растений. Ван Дейк написал необычный цветок - свисающее соцветие желтого цвета, трехлепестковое, с рассеченными лепестками. Желтый аконит. (wolfsbane, monkshood). Обычно он цветет синим, но желтоцветный - особый. Во времена Дигби его считали универсальным противоядием. Вот, что писал о нем Паркинсон:
«Противоядие аконит. Его корни помогают не только от яда ядовитого Шлемового цветка и всех ему подобных, но и от всех ядовитых зверей, от чумы простой и бубонной и других заразных болезней, вызывающих высыпания, прыщи и отметки на коже, выгоняя яд изнутри и защищая сердце как самый важный орган». (‘The “counter-poison monkeshood” - the roots of which are effectual, not only against the poison of the poisonful Helmet Flower and all others of that kind, but also against the poison of all venomous beasts, the plague or pestilence and other infectious diseases, which raise spots, pockes, or markes in the outward skin, by expelling the poison from within and defending the heart as a most sovereign cordial.’)
Итак, по мысли Раскина, Дигби пытался защитить жену от оспы при помощи состава, содержавшего желтый аконит, и использовал при этом формулу королевского ботаника Джона Паркинсона.
…В миланском варианте картины появляется купидон со стрелой и исчезает растение. Судя по всему, Дигби хотел, чтобы аконит на картине не «светился». Слово же aconite происходит от греческого названия дротика - akontion, потому что этим ядом греки мазали наконечники стрел и копий.
Ну, и, наконец, осталось понять, кто был тем профессором медицины, которому Джон Раскин послал свое расследование. Звали его Джозеф Белл, а преподавал он в Эдинбургском университете. Это у него учился Артур Конан Дойл.
****
Бонусы:
Подсолнухи в районе Таганки
Сумасшедший подсолнух-поливалка, Стамбул
Диего Ривера,"Мучача с подсолнухами"
A Private View at the Royal Academy, 1881 by William Powell Frith. Здесь нужно смотреть на платье дамы в зеленом на левом фланге картины. На даме подсолнух -- символ эстетизма как движения (да, его символом был подсолнух, а не зеленая гвоздика, как могло бы показаться, хотя Оскар Уайльд явно присутствует на полотне справа, и замысловатая бутоньерка при нем).
< joke >
Ради этой ^ картины все и писалось, правда (пардон, автора и название не сохранила).< /joke >
photo&video (c) rukenau
***
His pieces so with live objects strive,
That both or pictures seem, or both alive.
Nature herself, amaz'd, does doubting stand,
Which is her own and which the painter's hand,
And does attempt the like with less success,
When her own work in twins she would express.
His all-resembling pencil did outpass
The magic imagery of looking-glass.
Nor was his life less perfect than his art.
Nor was his hand less erring than his heart.
There was no false or fading color there,
The figures sweet and well-proportioned were.
-Cowley's "Elegy on Sir Anthony Van Dyck"
Подсолнухи-4