(no subject)
Художник Владимир Кадулин он же Кадулин Митич (известен как автор карикатур "типы студентов" и "пьяная серия"), карикатура изображающая патруль союзников с примкнувшим к ним турком, в оккупированном, пока ещё, Константинополе
... Французской службы капитаны,
Британцы, мрачные, как ночь.
Кроаты в лентах, сербы в бантах,
Какой-то сир, какой-то сэр,
Поляки в адских аксельбантах
И итальянский берсальер
Итальянец на рисунке вышел особенно удачно- несмотря на скромные успехи Италии в ПМВ, держится в центре с достоинством гранда.
КОНСТАНТИНОПОЛЬ
Мне говорили: всё промчится.
И всё течёт. И всё вода.
Но город - сон, который снится,
Приснился миру навсегда.
Лаванда, амбра, запах пудры,
Чадра, и феска, и чалма.
Страна, где подданные мудры,
Где сводят женщины с ума.
Где от зари и до полночи
Перед душистым наргиле,
На ткань ковра уставя очи,
Сидят народы на земле
И славят мудрого Аллаха,
Иль, совершив святой намаз,
О бранной славе падишаха
Ведут медлительный рассказ.
Где любят нежно и жестоко
И непременно в нишах бань,
Пока не будет глас Пророка:
"Селим, довольно. Перестань".
О, бред проезжих беллетристов,
Которым сам Токатлиан,
Хозяин баров, друг артистов,
Носил и кофий и кальян!
Он фимиам курил Фареру,
Сулил бессмертие Лоти,
И Клод Фарер, теряя меру,
Сбивал читателей с пути.
А было просто... Что окурок,
Под сточной брошенный трубой,
Едва дымился бедный турок,
Уже раздавленный судьбой.
И турка бедного призвали,
И он пред судьями предстал
И золотым пером в Версале
Взмахнул и что-то подписал.
Покончив с расой беспокойной
И заглушив гортанный гул,
Толпою жадной и нестройной
Европа ринулась в Стамбул.
Менялы, гиды, шарлатаны,
Парижских улиц мать и дочь,
Французской службы капитаны,
Британцы, мрачные, как ночь.
Кроаты в лентах, сербы в бантах,
Какой-то сир, какой-то сэр,
Поляки в адских аксельбантах
И итальянский берсальер,
Малайцы, негры и ацтеки,
Ковбой, идущий напролом,
Тёмно-оливковые греки,
Армяне с собственным послом!
И кучка русских с бывшим флагом
И незатейливым Освагом...
Таков был пёстрый караван,
Пришедший в лоно мусульман.
В земле ворочалися предки,
А над землёй был стон и звон.
И сорок две контрразведки
Венчали новый Вавилон.
Консервы, горы шоколада,
Монбланы безопасных бритв,
И крик ослов... - и вот награда
За годы сумасшедших битв!
А ночь придёт, - поют девицы,
Гудит тимпан, дымит кальян.
И в километре от столицы
Хозары режут христиан.
Дрожит в воде, в воде Босфора
Резной и чёткий минарет.
И хор мужчин поёт, что скоро
Придёт, вернётся Магомет.
Но, сын растерзанной России,
Не верю я, Аллах, прости,
Ни Магомету, ни Мессии,
Ни Клод Фареру, ни Лоти...
Дон-Аминадо, 1920 г.
... Французской службы капитаны,
Британцы, мрачные, как ночь.
Кроаты в лентах, сербы в бантах,
Какой-то сир, какой-то сэр,
Поляки в адских аксельбантах
И итальянский берсальер
Итальянец на рисунке вышел особенно удачно- несмотря на скромные успехи Италии в ПМВ, держится в центре с достоинством гранда.
КОНСТАНТИНОПОЛЬ
Мне говорили: всё промчится.
И всё течёт. И всё вода.
Но город - сон, который снится,
Приснился миру навсегда.
Лаванда, амбра, запах пудры,
Чадра, и феска, и чалма.
Страна, где подданные мудры,
Где сводят женщины с ума.
Где от зари и до полночи
Перед душистым наргиле,
На ткань ковра уставя очи,
Сидят народы на земле
И славят мудрого Аллаха,
Иль, совершив святой намаз,
О бранной славе падишаха
Ведут медлительный рассказ.
Где любят нежно и жестоко
И непременно в нишах бань,
Пока не будет глас Пророка:
"Селим, довольно. Перестань".
О, бред проезжих беллетристов,
Которым сам Токатлиан,
Хозяин баров, друг артистов,
Носил и кофий и кальян!
Он фимиам курил Фареру,
Сулил бессмертие Лоти,
И Клод Фарер, теряя меру,
Сбивал читателей с пути.
А было просто... Что окурок,
Под сточной брошенный трубой,
Едва дымился бедный турок,
Уже раздавленный судьбой.
И турка бедного призвали,
И он пред судьями предстал
И золотым пером в Версале
Взмахнул и что-то подписал.
Покончив с расой беспокойной
И заглушив гортанный гул,
Толпою жадной и нестройной
Европа ринулась в Стамбул.
Менялы, гиды, шарлатаны,
Парижских улиц мать и дочь,
Французской службы капитаны,
Британцы, мрачные, как ночь.
Кроаты в лентах, сербы в бантах,
Какой-то сир, какой-то сэр,
Поляки в адских аксельбантах
И итальянский берсальер,
Малайцы, негры и ацтеки,
Ковбой, идущий напролом,
Тёмно-оливковые греки,
Армяне с собственным послом!
И кучка русских с бывшим флагом
И незатейливым Освагом...
Таков был пёстрый караван,
Пришедший в лоно мусульман.
В земле ворочалися предки,
А над землёй был стон и звон.
И сорок две контрразведки
Венчали новый Вавилон.
Консервы, горы шоколада,
Монбланы безопасных бритв,
И крик ослов... - и вот награда
За годы сумасшедших битв!
А ночь придёт, - поют девицы,
Гудит тимпан, дымит кальян.
И в километре от столицы
Хозары режут христиан.
Дрожит в воде, в воде Босфора
Резной и чёткий минарет.
И хор мужчин поёт, что скоро
Придёт, вернётся Магомет.
Но, сын растерзанной России,
Не верю я, Аллах, прости,
Ни Магомету, ни Мессии,
Ни Клод Фареру, ни Лоти...
Дон-Аминадо, 1920 г.