ПИСЬМО ВТОРОЕ. «Я НЕ УВИЖУ О ТЕБЕ СЧАСТЛИВЫХ СНОВ»
Ты появилась в моей жизни как-то исподволь, но вошла в неё так прочно, что фактически осталась в памяти одним-единственным реальным человеком из того времени. Хотя признаюсь честно: среди множества людей, окружавших меня осенью 1989 года, я не сразу разглядел тебя.
ЕЛЕВИДЕНИЕ И РАДИОПИЩАНИЕ
Где-то в дальнем углу моих архивов - среди отживших своё документов и сраных почётных грамот - завалялось свидетельство Института повышения квалификации при Гостелерадио СССР, в котором указано, что я окончил соответствующие курсы и получил специальность ведущего телевизионных программ. Не сказать, что эти корочки принесли мне счастье и богатство: после возвращения из Москвы я отработал на Кемеровской студии телевидения ещё два года - до осени 1991-го - и ушёл оттуда, чтобы уже никогда больше не вернуться.
Я уже упоминал о том, что наше обучение шло в телецентрах на Шаболовке и в Останкино. Куда больше мне нравилось старое, довоенной ещё постройки здание на Шаболовке, за которым возвышалась Шуховская башня, изящная и эротичная, как женская нога в ажурном чулке. Большинство наших учебных классов располагалось именно там, в лабиринте уютных коридорчиков и закоулков, технических помещений и павильонов, в которых производились детские и научно-популярные телепрограммы.
Забавно, что Шаболовка в первую очередь ассоциируется у меня с диктором ЦТ Игорем Кирилловым, который вёл у нас практические занятия по работе в прямом эфире и был милейшей души человеком. Игорь Леонидович, казалось мне, родился и вырос прямо здесь, в старом шаболовском телецентре, так что уже неотделим от него, на манер сиамского близнеца. Кириллов был добрее и домашнее, что ли, в противовес, например, европеизированному Владимиру Познеру, который как-то провёл у нас одно из занятий. До бронзы загорелый и стройный Познер, голову которого тогда ещё не покинули волосы, вошёл к нам бодрым шагом и всё время, пока шла беседа, поглядывал на часы. То ли понтовался перед нами, то ли и впрямь куда-то спешил. Говорил он иронично и кратко, мысли формулировал точно и динамично, прямо-таки символизируя собой репортажное будущее телевидения. Не зря, наверно, и встреча с Познером проходила в останкинском телецентре, в этом начинённом аппаратурой огромном 13-этажном параллелепипеде.
Останкино мне не нравилось всегда. Не зря же говорят, что оно построено на месте нескольких кладбищ и языческого капища, на котором приносились человеческие жертвы, а потому Останкино проклято навеки. Если учесть, какие колоссальные потоки говна производятся сегодня в этом монструозном здании и через цветные экраны специальных устройств изливаются практически в каждое российское жильё, я охотно поверю в то, что древнее проклятие действует в полный рост.
Как-то однажды в коридоре останкинского телецентра я лоб в лоб столкнулся с Александром Масляковым, свиноподобным вурдалаком с лиловой мордой (видимо, в тот день чувак зело болел с похмелья), и подивился тому, насколько телеэкран способен искажать реальность, трансформируя любые существа из потустороннего мира в весёлых и находчивых живчиков.
Зато в Останкино были шикарные столовки с разнообразной жраниной. Приехав в столицу из мест, где сахар и чай отпускали по талонам, а из-за дефицита курева шахтёры устраивали стихийные забастовки, я охерел от того, насколько кучеряво живут и питаются работники идеологического фронта. На период учёбы у меня имелся временный пропуск во все здания Гостелерадио, и, попав как-то по случаю в главное здание на Пятницкой, 25, я был шокирован выбором блюд в тамошней столовой, где ценники в меню отчаянно стремились к нулю. После этого - если хотелось похавать от души, и у меня имелся свободный часок - я просто ехал до метро «Новокузнецкая» и предавался пищевому разврату в храме Гостелерадио, назвать общепит которого столовой у меня с трудом поворачивается язык.
ПИР ДУХА НА ОКТЯБРЬСКОЙ
А вот праздником для души была общага в Марьиной Роще, где мы жили тогда. Тихая улица Октябрьская уводила в сторону от суеты Сущёвского вала, пересекала несколько Стрелецких переулков и проездов Марьиной Рощи, в конце утыкаясь в бесконечную тоску железной дороги. Где-то там во дворах торчала 16-этажная свечка, в которой общежитие (а, может, это даже называлось гостиницей) Гостелерадио занимало пару этажей. По сторонам длинного - во весь этаж - коридора размещались жилые секции: в каждой из них - совмещённый санузел и две небольшие комнаты, объединённые общим тамбуром.
Поскольку существовать самостоятельно и кормить свою семью я начал рано, мне всю жизнь пришлось учиться заочно, так что общежитского быта в полной мере хапнуть не довелось. А тут я окунулся в настоящую студенческую среду: все мы, приехавшие на курсы, были приблизительно одного возраста, все вырвались из своих городов и городишек в столицу, все жаждали новых ощущений.
У нас была весёлая и шумная секция. Хорошо помню, как дружно мы жили с парнями, как вместе ездили на занятия, а вечерами бухали в комнате и спорили обо всём на свете. Родная бухгалтерия Кемеровской студии телевидения исправно отправляла мне переводы с суточными и гонорарами, которые я получал на почте неподалёку, так что в столице не бедствовал. Но когда случались периоды безденежья, и финансовые потоки временно иссякали, по ночам мы с мужиками спускались по лестнице сверху донизу и собирали у мусоропроводов пустые бутылки, чтобы назавтра сдать их и прикупить хотя бы самой необходимой жратвы.
ВНИМАНИЕ!
Продолжение этого текста можно прочесть по ссылке
НАЧАЛО ЦИКЛА «ПЯТЬ ПИСЕМ В ПРОШЛОЕ»:
ПИСЬМО ПЕРВОЕ. МЕЖ ДВУХ ВРЕМЁН
ДРУГИЕ ПОСТЫ ЦИКЛА:
ПИСЬМО ТРЕТЬЕ. ПОЭМА СМЯТЫХ ПРОСТЫНЕЙ
ПИСЬМО ЧЕТВЁРТОЕ. МИНЕТ НА ГРАНИ ТЬМЫ И СВЕТА
ПИСЬМО ПЯТОЕ. К РАЗНЫМ БЕРЕГАМ