Духовный закат вручную; 2002 год: по мотивам Хичкока
В начале 2002 года отец Убальдо Орланделли предложил поехать на конференцию епархиальных отделений «Каритас» в Дом творчества кинематографистов в Репино (Ленинградская область). Оплачивались все командировочные расходы. Я вылетел из Омска в Петербург, пересел в аэропорту Пулково в такси и вскоре оказался в сосновом бору на замерзшем берегу Финского залива.
Главным докладчиком конференции был швейцарский профессор Патрик де Лобье, автор книги «Социальное учение Католической церкви», которую я использовал для написания курсовой во время учебы в университете. В перерыве я пожал ему руку и поблагодарил за книгу. Присутствовали все четыре католических епископа России, воспользовавшись возможностью прилететь в Петербург за счет «Каритаса», и провести совещание на курорте.
Вечерами отец Убальдо приглашал желающих в бар и угощал за свой счет. Вокруг него образовалась компания, которую он развлекал шутками. Всем участникам конференции была дана автобусная экскурсия по центру Петербурга с посещением фасада легендарного ателье «Смерть мужьям» на Невском и просмотром балета «Дон Кихот» в Мариинском театре.
На конференции было скучно, и я воспользовался временем, чтобы посетить в Петербурге знакомых. Сначала я заехал к отцу Григорию Фридману, рукоположенному в Галиции в 1970-е годы. Фридман был преклонных лет. Он рассказал, что после многолетних усилий ему удалось легализоваться в латинской церкви в качестве священника на подхвате: теперь служит приватно мессу и исповедует в соборе.
- Вы, конечно, знаете, кто мне мешал? - спросил он
- Конечно, знаю, - ответил я, вспомнив фрагмент мемуаров Ивана Лупандина о конфликте Гейнрихса с Фридманом.
В молодости Жора Фридман был одним из первых саксофонистов Ленинграда и бравировал антисоветскими взглядами.
Рассказал забавный случай. Он хорошо плавал и однажды бросил в компании музыкантов, что ему ничего не стоит переплыть в Финляндию. Вскоре он заметил, что во время купания рядом с ним оказывались люди спортивного вида. Ему было трудно уединиться: все время чувствовал на себе чей-то взгляд. Так продолжалось весь купальный сезон, а поздней осенью его вызвали в Большой дом на Литейном (управление КГБ по Ленинграду), и сотрудник отчитал его за антиобщественное поведение, предупредив, что в случае заплыва в Финляндию его перехватят аквалангисты. Запомнил последнюю фразу оперуполномоченного: «Фридман! Идитя и помнитя!»
От Фридмана, жившего в центре города, я поехал к Павлу Парфентьеву, обитавшему в огромном спальном районе в северной части города. Он встретил меня возле метро и проводил в квартиру, где собрался десяток его молодых единомышленников.
По дороге он рассказал личную историю: воцерковился в православной церкви, затем перешел в католическую, как в более приличную; католики предложили ему поступать в семинарию, а после отказа потеряли к нему интерес, предложив ходить на молодежные встречи.
- Католические сестры из польских деревень считают нас, петербуржцев, за дебилов: играют свои примитивные песни под гитару и хлопают в ладоши, как в детском саду, - сказал Павел.
- Это такие пастырские технологии: большая церковь требует одинаковых исполнителей, чтобы перебрасывать из одного места в другое, и одинаковых методов, - объяснил я.
- Я это уже понял, когда услышал выражение «бревиарная физиономия».
На квартире мы общались несколько часов. Павел и его друзья были начитанными молодыми людьми, владевшими английским. Я обратил внимание на их воспитанность и вежливую манеру ведения беседы.
Перед отъездом из Репино я пешком по льду прошел километр в сторону Кронштадта, вспомнив рассказа Елизаветы Францевны Годзинской из Хельсинки, как отец вынес ее на руках зимой 1918 года из Петрограда в финскую Куоккалу по замерзшему заливу.
В феврале Святой Престол поднял статус апостольских администратур до уровня епархий. Это вызвало истерическую реакцию Московской патриархии и высылку нескольких католических священников за границу. Я хотел написать апологию религиозной свободы, но прочел большую статью на эту тему журналиста Якова Кротова и ограничился письмом протеста против высылки отца Стефана Каприо.
В феврале в санатории «Чкаловец» Новосибирской области состоялись ежегодные духовные упражнения священнослужителей под руководством епископа Иосифа Верта. На них приехал секретарь нунциатуры монсеньёр Томаш Грыса. Он зачитал папскую буллу о создании Преображенской римско-католической епархии с центром в Новосибирске и поздравил епископа Верта. В обеденный перерыв, когда все направились в пищеблок вкушать блюда, приготовленные по ГОСТУ Минпищепрома СССР, я подошел к отцу Томашу. Он поправлял свое стильное черное кашне в белый горошек.
- Монсеньор, будет ли восстановлен экзархат для русских католиков византийского обряда, до сих пор упоминаемый в Папском ежегоднике? - спросил я.
- Я не совсем понимаю, о чем идет речь. Напишите письмо в нунциатуру и подробно изложите для чего это нужно, - ответил он и приятно улыбнулся.
За обедом ко мне за столик сел отец Антон Ромме, занимавшейся в курии работой с молодежью. Он был необычайно легок в общении.
- Привет, Сергей! Рад тебя видеть, - сказал он так, как будто мы были друзьями с детства.
Во время обеда он комментировал происходящее и представлял незнакомых мне сестер из конгрегации евхаристок, приехавших из Караганды.
- Вообще, католический мир Караганды очень узок. Там же все родственники. Даже я - дальний родственник епископу Верту, - сказал отец Антон.
- Как все родственники?
- Костяк католического прихода в Караганде составляли несколько немецких семей. Вообще, высланные в Казахстан немцы были очень закрытыми. Они много пострадали и всего боялись, поэтому держались изолированно и говорили на своем диалекте, который кроме них никто не понимал. Русские для них были врагами. Благочестивые мамы посвящали своих детей Богу, чтобы стали монахинями и священниками. Даже нашему епископу мама говорила: «Иосиф тебе на девочек нельзя смотреть, ты будешь католическим священником!» Представляешь, какие нравы! - сказал отец Антон и засмеялся.
Кусок котлеты застрял у меня в горле, когда в голове ускоренно прокрутился фильм Альфреда Хичкока «Психо», просмотренный накануне по видеокассете.
- Обрати внимание, - продолжил отец Антон, - епископ каждые пять минут звонит по мобильнику в Германию и отчитывается маме, чем он занимается. Представляешь, мужику скоро полтинник!
Мне позвонили из корпункта телекомпании НТВ и попросили дать интервью для программы Михаила Осокина. Сюжет был показан накануне Пасхи.
Директор «Каритас» сестра Елизавета Якубович сказала, что мне нужно пройти повышение квалификации по программе «Педагог дополнительного образования» в Институте усовершенствования учителей Омска. Занятия продолжались две недели и завершились выдачей удостоверения. На первой лекции я с трудом понимал сложные термины из уст докладчика, но затем вспомнил лекции по педагогике в Мордовском университете и понял, что педагогика на месте не стояла и развивалась. Произошел переход: на ученика перестали смотреть только как объект воздействия со стороны педагогов, а стали воспринимать, как субъекта.
- Вы представляете, - восклицал профессор из пединститута с кафедры, - советская педагогика знала только учеников и учениц! Мы только сейчас увидели, что в классы приходят мальчики и девочки!
В конце мая с группой туристов из «Молодежного клуба» мы выезжали в заповедник Таганай. Прогноз показывал холодную погоду, поэтому мы не брали обратных билетов. Доехали до Златоуста и вышли на начало маршрута, заплатив на кордоне экологический сбор. Задул северный ветер, и температура опустилась до нуля градусов. Листья на деревьях даже не распустились. Нам удалось выйти к подножию невысокого хребта Большой Таганай и забраться на гору Откликной Гребень. Ночевать было холодно. Несколько раз шел снег. На третий день похода нужно было переходить горную реку вброд. Я пытался показать, как перенести человека за спиной через холодный поток, но в середине реки поскользнулся на камне и уронил педагога Анастасию Мартьянову в ледяную воду. Она выбралась и переоделась в теплую одежду. Я решил сойти с маршрута и вернуться на станцию, чтобы обогреться. Через заповедник было проложено много просек, и по одной из них мы быстрым шагом за несколько часов вышли на окраину Златоуста. На большом вокзале было тепло. Вскоре мы сели в электричку до Челябинска. На первой остановке в вагон загрузилась большая группа школьников с рюкзаками. С ними были два педагога. Они рассказали, что ездят в Таганай несколько раз в год и заходят в заповедник сбоку, минуя кордон, чтобы не платить экологический сбор.
В разговорах доехали до Челябинска, где купили билеты в Омск.
Отец Павол Ондрик, узнав, как я замерз на Большом Таганае, предложил съездить в Меджугорье. Он поддерживал связи с паломническим центром. Сотрудники центра оплачивали поездки в Меджугорье за счет пожертвований богатых паломников. Меджугорье находилось в Боснии и Герцеговине, где недавно шла война. Въехать туда можно было по хорватской визе, которую я получил за сутки в Москве.
О поездке я написал путевой очерк «Люди и камни», доступный на сайте «Вселенство».