ВОЗВРАЩЕНИЕ В БЕССАРАБИЮ (61)
Маска чумного доктора, выставленная в одном из исторических музеев Германии. XVI век.
Доктор Шуллер (продолжение)
В предсмертном своем письме Императору Николаю I от 1/13 января 1828 г. князь А.К. Ипсиланти заявил, что решил возглавить восстание лишь после того как посоветовался с Каподистрией (Г.Л. Арш «Каподистрия и греческое национально-освободительное движение 1809-1822 годов». М. 1976. С. 206). Последний, однако, в своей автобиографии это всячески отрицал («Записка графа И. Каподистрии об его служебной деятельности» // «Сборник Императорского Исторического Общества». Т. 3. СПб. 1868. С. 256-257).
Кому тут верить? С одной стороны, Ипсиланти, как мы убедились, постоянно вводил всех в заблуждение. Это был его метод. С другой, вот мнение Супруги Александра I Императрицы Елизаветы Алексеевны о втором персонаже: «Я всё еще не могу разобраться в характере графа Каподистриа, несмотря на то, что давно его изучаю. Иногда я полагала, что хорошо его понимаю и чувствовала себя привлеченной к нему со всем доверием, которого заслуживало собрание его талантов и прекрасных качеств. Но вдруг он показывает себя с оборотной стороны, противоречащей тому, что вы считали уже определенным, и вы отброшены на сто лье назад. Основу его характера, я думаю, составляет лукавство, и земля, по которой он ходит, покровительствует ему: это, впрочем, национальный греческий характер, и от лукавства недалеко до двуличия. А ведь для меня нет преграды более прочной, чем двуличие; везде, где я встречаю его, я останавливаюсь и возвращаюсь назад» (Великий Князь Николай Михайлович «Императрица Елисавета Алексеевна, Супруга Императора Александра I». Т. II. СПб. 1909. С. 645).
Князь Александр Ипсиланти.
Скончался Ипсиланти 31 (19) января 1828 г. по дороге в Италию, в Вене, успев узнать, что направлявшийся в Афины старый его собеседник и единомышленник Каподистрия добрался уже до Мальты.
Впрочем, и тому суждено было занимать пост первого президента Греции недолго: 9 октября 1831 г. он был убит у входа в церковь греческими заговорщиками. Папка с документами о покушении на него до сих пор хранится в английском архиве под грифом «совершенно секретно».
Хараламбос Пахис «Убийство Иоанна Каподистрии».
Разумеется, официальная греческая историография, в основе которой лежит национальный миф, созданный трудами историков-этеристов (вроде уже упоминавшихся нами Иоанниса Филимона или Яковаки Ризо Нерулоса), представляет многие события в ином свете: Патриаршии акты приписываются исключительно требованиям турецких властей, от которых перед смертью Святейший якобы даже отрекся, сняв саму анафему и даже став «на сторону революции».
Не лучшим образом обстояли дела с исторической памятью и в других странах. Находившиеся в архивах документы обнародовать не спешили, а если и публиковали, то делали это с разбором, учитывая текущие национальные (или «классовые») интересы той или иной страны, предававшей их огласке.
Труды же вроде приводящихся нами исторических очерков И.П. Липранди, пусть даже и опубликованные в специальных малотиражных сборниках, до сих пор практически остаются втуне.
Общение с их автором, но, конечно, и свой здравый ум помогли А.С. Пушкину обрести собственный взгляд на греческую революцию. (Недаром Император Николай I называл его умнейшим человеком в России».)
«Греция мне огадила, - писал Пушкин в конце июня 1824-го князю П.А. Вяземскому. - О судьбе греков позволено рассуждать, как о судьбе моей братьи негров, можно и тем и другим желать освобождения от рабства нестерпимого. Но чтобы все просвещенные европейские народы бредили Грецией - это непростительное ребячество. Иезуиты натолковали нам о Фемистокле и Перикле, а мы вообразили, что пакостный народ, состоящий из разбойников и лавочников, есть законнорожденный их потомок и наследник их школьной славы. Ты скажешь, что я переменил свое мнение. Приехал бы ты к нам в Одессу посмотреть на соотечественников Мильтиада и ты бы со мною согласился».
«Александр Ипсиланти, - писал Пушкин в позднейшей уже 1834 г. повести “Кирджали”, - был лично храбр, но не имел свойств, нужных для роли, за которую взялся так горячо и так неосторожно. Он не умел сладить с людьми, которыми принужден был предводительствовать. Они не имели к нему ни уважения, ни доверенности».
Это подтверждали и кишиневские знакомые поэта: «Развитое Ипсилантием знамя и движение греков нисколько не воспламенили Пушкина […], может быть потому, что первоначальные действия самого Ипсилантия, несмотря на всю важность неожиданных последствий, не имели в себе ничего уважительного: Ипсилантий в Яссах и в окрестностях, предался вполне обычным веселостям, окружил себя одним блеском власти, не утвердив ее силы» (В.П. Горчаков «Выдержки из дневника. Об А.С. Пушкине и других современниках» // «Москвитянин». 1850. № 7. Апрель. С. 197-198).
Прикосновение в годы своего не вполне добровольного пребывания на Юге к живой, творящейся здесь и сейчас, истории, знакомство с ее ближайшими участниками и творцами, с их рассуждениями и теориями, позволили ему в кратчайшие сроки изжить юношескую фронду, преодолеть соблазны декабризма, революционности и масонства, выковав собственное мiровоззрение, одну из важнейших формул которого он решился предать публичной огласке в вышедших в альманахе «Северные Цветы» на 1828 год «Отрывках из писем, мысли и замечания»:
«Сказано: Les societés secrètes sont la diplomatie des peoples [Тайные общества - дипломатия народов (фр.)]. Но какой же народ вверит права свои тайным обществам и какое правительство, уважающее себя, войдет с оными в переговоры?»
Важная мысль, не замеченная тогда широким обществом и, что еще важнее, не осмысленная как следует не только тогда, но и позднее.
А.С. Пушкин и граф Д.И. Хвостов. Рисунок П.И. Челищева. 1830-1831 гг.
Когда 21 ноября 1833 г. бывший Господарь Молдавии Михаил Суцо (во уважение заслуг перед Греческим государством в 1830 г. назначенный греческим посланником и полномочным министром в Париже) столкнулся в одной из петербургских гостиных с оказавшимся тут А.С. Пушкиным, произошла не просто, как можно было бы ожидать, встреча старых кишиневских знакомых или «братьев» по «Овидию», а нечто совершенно иное.
К тому времени поэт был уже совершенно иным человеком.
«Вечером rout у Фикельмонт, - занес он три дня спустя, 24 ноября, в свой дневник. - Странная встреча: ко мне подошел мужчина лет 45, в усах и с проседью. Я узнал по лицу грека и принял его за одного из моих старых кишиневских приятелей. Это был Суццо, бывший Молдавский Господарь. Он теперь посланником в Париже; не знаю еще, зачем здесь. Он напомнил мне, что в 1821 году был я у него в Кишиневе вместе с Пестелем. Я рассказал ему, каким образом Пестель обманул его и предал этерию, представя ее Императору Александру отраслию карбонаризма.. Суццо не мог скрыть ни своего удивления, ни досады, - тонкость фанариота была побеждена хитростию русского офицера! Это оскорбляло его самолюбие».
Для лучшего понимания этого эпизода (степени уязвленности грека) важно иметь в виду роль П.И. Пестеля, не только как одного из ключевых декабристов, главы Южного общества или как того, кто, наряду с тем же Михаилом Суцо, сыграл существенную роль в образовании Кишиневской масонской ложи, но еще и то обстоятельство, что будучи в то время адъютантом главнокомандующего 2-й армии графа П.Х. Витгенштейна, трижды отряжался начальником штаба генералом П.Д. Киселевым в Бессарабию по делам «о возмущении греков»: с 26 февраля по 3 марта; с 28 марта по 13 апреля и с 18 мая до начала июня.
Одно из донесений Пестеля Киселеву было препровождено начальнику Главного штаба ЕИВ князю П.М. Волконскому для доклада Его Величеству. В самом письме Пестеля от 3 марта говорилось о том, что греческие события могут иметь важные последствия. «Если существует 800 000 итальянских карбонариев, то, может быть, еще более существует греков, объединенных в братствах с общей политической целью. […] Сам Ипсиланти, я полагаю, - только орудие какой-то скрытой силы, которая пользуется его именем как точкой объединения» (А.П. Заблоцкий-Десятовский «Граф П. Д. Киселев и его время». Т. IV. СПб. 1882. С. 14).
В другой записке Пестеля Киселеву от 14 апреля содержится еще одна важная информация: «Желание греков на случай совершенного успеха состоит в образовании федеральной республики наподобие Американский Соединенных Областей» («Documente privind istoria Romîniei. Răscoala din 1821». Vol II. Bucureşti. 1959. Р. 131).
Поясним: речь шла собственно не о Греции, а о Балканах в целом. Таким образом, греческие революционеры хотели подмять под себя все народы, населяющие полуостров. Вопреки декларируемым равным правам и возможностям, глубинной сутью этой идеи было скрытое национальное доминирование, что и продемонстрировали события 1821 г.
Впоследствии Балканская федерация стала заветной мечтой коминтерновцев (в межвоенный период) и Сталина (после войны).
Флаг «Греческой республики» - панбалканского государства, включающего территории Балканского полуострова и Малой Азии (https://en.m.wikipedia.org/wiki/File:Flag_of_Rigas_Fe..), предложенный поэтом Ригасом (1757-1798), основателем парамасонской «Филики Этерии» и секретарем деда князя А.К. Ипсиланти - Господаря Валахии и Молдавии Александра Ипсиланти (1725-1807). Флаг выражал идеи, заложенные в написанной им «Новой политической конституции жителей Румели, Малой Азии, островов Эгейского моря и княжеств Молдавии и Валахии» (Вена. 1797).
Слово «фанариот» в дневниковой записи употреблено Пушкиным также не случайно: именно греки из константинопольского квартала Фанар, по турецкой протекции назначавшиеся Господарями Молдавии и Валахии, участвуя в политических (в т.ч. революционного свойства) интригах, превратили румынское население Дунайских Княжеств в игралище чуждых им греческих национальных интересов. Биография самого Михаила Суцо - одно из лучших тому доказательств. Бежав в 1821 г. в Бессарабию, вскоре он оставил Кишинев, выехав в Европу, где приступил к сбору средств на поддержку греческого восстания, однако был задержан в Австрии, проведя четыре года в Гёрлицкой тюрьме. Освободившись, он выехал в Грецию, где начал дипломатическую карьеру, получив назначение посланником сначала в Париже, потом в Лондоне и, наконец, в С.-Петербурге. В 1854 г. он основал Комитет национального освобождения, готовивший восстания в Эпире и Фессалии. Скончался в Афинах в 1864 году.
Герб семьи Суцо на анонимной акварели XIX века.
Кстати, та встреча у Фикельмонов была не последней. С поэтом он продолжали видеться и далее, тем более, что 6 сентября 1834 г. Суцо получил новое назначение: чрезвычайного посланника и полномочного министра Греции при Российском Дворе. Однако в пушкинских дневниках свидетельства об их общении больше не попадаются. Что же касается Суцо, то ту первую встречу и разговор он не забыл…
Памятуя его особое положение, которое он когда-то занимал в «Овидии» (скорее всего и после он продолжал оставаться масоном, причем, видимо, высоких степеней), совершенно не случайными являются два последующих эпизода. Прежде всего, это бросающееся в глаза отсутствие греческого дипломата на похоронах А.С. Пушкина в Петербурге. В отличие от подавляющего большинства посланников, Суцо не пришел, сказавшись больным (П.Е. Щеголев «Дуэль и смерть Пушкина. Исследование и материалы». М. 1987. С. 333).
И другая (говорящая в паре с первой) деталь. Предполагая найти дополнительные сведения об обстоятельствах, связанных с дуэлью и кончиной поэта, были направлены запросы в архивы тех стран, послы которых в 1837 г. были аккредитованы при Российском Дворе, и вот что выяснилось: «Безрезультатными оказались только поиски в Афинах и Вашингтоне. В архивах греческого министерства иностранных дел “не нашлось каких-либо копий или выписок донесений, касающихся дуэли и смерти Пушкина”. Об этом нельзя не пожалеть, так как греческим представителем при Русском Дворе был в 1837 году князь Михаил Суццо, с которым Пушкин был знаком еще по Кишиневу и встречался в петербургском свете» (Там же. С. 311).
Продолжение следует.