ОПАЛЕННЫЙ АДОМ (8)
Маргарита Сюрина. «Блок».
«Девушка пела в церковном хоре…» (начало)
Попытался духовно развратить Блок и свою сводную сестру Ангелину (1892-1918).
К матери ее (второй супруге его отца М.Т. Блок, урожд. Беляевой) поэт испытывает сильнейшую антипатию: «ибо имя Марьи Тимофеевны Блок - легион». В ней, по его словам, был еще жив «дух старого дьявола» К.П. Победоносцева (А.А. Блок «Записные книжки, 1901-1920». М. 1965. С. 181). «Старый упырь теперь в могиле», - писал о нем поэт, но «тень старого упыря наложила запрет на радость» (А. Блок «Собр. соч. в 6 томах». Т. 4. С. 92).
«…Самое неподвижное, что есть в мiре (т.е. - православная гувернантка из военной семьи […]) […] …Темные буржуазно-прикащичьи - гувернантские слои, где “смирение” пахнет погромом во славу Божию. То есть давняя, хорошо разделанная почва для российской истерики. […] Генеалогия m-me Блок: военная, серенькая либерально-бездарная среда (артиллерия - то место, где “военный - штатский” всю жизнь колеблется между правостью и левостью)» (То же. Т. 5. С. 166, 167. Запись в дневнике 18-19.3.1912).
Передергивание и клевета А.А. Блока доказаны (О.Л. Фетисенко, Н.К. Цендровская «…Та девушка звалась - сестра» (О жизни и кончине Ангелины Блок) // «Лица. Биографический альманах». Вып. 10. СПб. 2004. С. 499-504), но нас интересует другое: мотивация таких действий поэта. А причина одна: глубокая религиозность М.Т. Блок и вообще всей семьи Беляевых. (Некоторые подробности о представителях этой русской крепкой служилой семьи можно почерпнуть из воспоминаний одного из ее членов и комментариев к ним в нашей книге «Скорбный Ангел». Царица-Мученица Александра Новая в письмах, дневниках и воспоминаниях. СПб. 2005. С. 307-319, 805-808.)
«…Как огня боюсь Беляевых», - признается А. Блок в одном из писем начала 1910 г. («Письма Александра Блока к родным». Т. 2. С. 61).
При общение с этим семейством, старозаветных еще устоев, Блока буквально корежит: «…Все эти конные и пешие артиллеристы, к которым я ничего, кроме глубокого презрения, испытывать не могу, - дались мне не дешево: я сыграл роль хорошо, но второй раз играть ее не буду, потому что мои нервы расшатаны этим подлым гостеприимством и навозными любезностями» (Там же. С. 56). И далее: «…Долго не забуду им (особенно “хорошим”) того, как они оскорбляли и пытали меня своим гостеприимством и скромностью» (Там же. С. 59).
Ссылаясь на мнение супруги, в другом письме он пишет: «Ангелина, говорит Люба, прелесть. Я того же мнения. Но окружают ее православные горбуны» (Там же. С. 62).
Всеми силами Блок пытался «вывести Ангелину из мрака ее окружающего» (А. Блок «Записные книжки, 1901-1920». М. 1965. С. 179). В 1911-1913 гг. он не раз беседует с ней о вере, Церкви и духовной жизни.
Пик этих «прений о вере», несомненно, приходился на весну 1912 года.
Волею обстоятельств А.А. Блок оказывается вовлеченным в скандал, разгоревшийся в связи с опалой епископа Гермогена. Определенные круги использовали его, как известно, для очередного очернения Г.Е. Распутина. Так имя Григория Ефимовича появляется в записях А.А. Блока. Он даже собирал газетные вырезки на эту тему:
(18.6.1921): «Что я собирал в своих “АРХИВАХ” (и не храню больше); сейчас предаю огню: […] 1912. […] Гермоген и Илиодор, Флорищева пустынь» (А. Блок «Дневник». М. 1989. С. 348). Среди других записей на эту тему: (5.1.1914): «Письмо Илиодора в газете» (А. Блок «Записные книжки, 1901-1920». С. 199). В последнем случае речь идет о перепечатке в газете «День» (1914. № 4. 5 янв.) статьи «Год моей жизни» из «Царицынского вестника».
В начале 1916 г. в одном из петроградских издательств вышел сборник стихов Н.А. Клюева «Мiрские думы». 8 февраля автор подарил его А.А. Блоку: «Сладчайшему Брату Блоку автор». Далее следовал целый ряд народных речений: «Из песен каргопольских бегунов», «Народная пословица», «От словес старца Стефана Потдубного», «Из северных причитов». Завершала ряд надпись:
Головой лягать - мух гонять.
Мiром думать - смерть попрать.
Из бесед со старцем Григорием Распутиным.
(Н.А. Клюев «Письма к Блоку 1907-1915». Публикация, вводная статья и комментарии К.М. Азадовского. М. 2003. С. 67).
(18.3.1912): «Третьего дня полдня провела у меня Ангелина. […] Ее подруга Сергеева живет у них, после того как в часовне Спасителя упала в ноги случайно приехавшему Царю и сказала Ему: Царь-Батюшка, помилуй святителя. - Какого? - спросил Царь. - Гермогена. - Едва Он уехал, шесть сыщиков ухватили ее и стащили в участок. Продержали там недолго - часа три. Г-жа Сергеева - “курсистка” (т.е. Женского педагогического института). “Скоро, скоро”, - ответил Царь и велел ее не трогать.
У Ангелины так теперь: “Преосвященный Гермоген” - подлинная Церковь, тот круг (из образующих новую Церковь), к которому “примкнула” она. Гермоген - вполне свят. Илиодор (“отец”) меньше, но и он. Распутин - враг. Распутин - примыкает к хлыстам. […]
Итак: “православнейшие оплоты” - и те покинули Синод и Саблера. Смотря на все это жестко и сухо, я, проезжая на извозчике по одной из самых непристойнейших улиц - Сергиевской [где жила Ангелина. - С.Ф.], думаю: вот и здесь, и здесь - тоже “недовольны”, тоже горячо обсуждают, с кем быть: с Синодом или с Гермогеном.
Г-жа Сергеева приводит в ужас мать Ангелины тем, что не ест, спит на полу и т. д. Глупая девчонка, которая живет у них же, стала уважать г-жу Сергееву после разговора с Царем.
Г-же Сергеева - воплощение деятельности. Изнывает в “мирных” (курсовых делах) и вечно стремится к “делу”» (А. Блок «Дневник». С. 115).
(19.3.1912): «…Недаром в этой квартире спит на полу г-же Сергеева и произносит погромные речи казаковатый брат Илиодора.
Нет, отсюда нельзя ждать ничего, кроме тихого сначала, а потом кровавого ужаса. Последние цели Гермогена (или тех, кто им движет, если уж сам он действительно - “Божия Коровка”, которая по христианской легкости портит себе карьеру и страдает - т.е. не лучше ли сказать - созидает себе карьеру ценою того, что трусливый Саблер, пресмыкаясь от ужаса, вынимает вьюшку из его печки - был такой факт) - опрокинуть тьму XVII столетия на молодой, славно начавшийся и излучившийся с первых шагов ХХ век.
Лучше вся жестокость цивилизации, все “безбожие” “экономической” культуры, чем ужас призраков - времен отошедших; самый светлый человек может пасть мертвым пред неуязвимым призраком, но он вынесет чудовищность и ужас реальности. Реальности надо нам, страшнее мистики нет ничего на свете. […]
А может быть, все равно, к восстановлению Патриаршества или нет, подкрадывается 1912 год? И там, не только в синодальной Церкви, Бога уже нет» (Там же. С. 116-117).
(24.3.1912): «Алексей Михайлович [Ремизов] сообщил мне много нового о Гермогене и Распутине - все больше опасности; становится, наконец, понятным - после газетного вздора. Все дело не в том, что Гермоген “разворовал монастырь” и проч. нежизненное, а в том, что Гермоген (и Распутин) - действительно крупное и… безкорыстное. Корысть - не их. Корысть - в океане мистики, который захлестнул и их, и Двор, и все высшие классы. Если исход из этого - только столь же ненужное “Патриаршество”, то это - еще с полбеды» (Там же. С. 118).
(12.11.1912): «Вечером - религиозно-философское собрание. Кондурушкин об Илиодоре. Живой доклад и живые прения» (Там же. С. 151). Темой доклада «О народной вере» была «поучительность» илиодоровского движения, которое, по мнению докладчика, являлось «протестом народа против безрелигиозной демократии наших дней».
Последней более или менее значительной попыткой духовного совращения Блоком своей сестры было их совместное посещение 22 ноября 1912 г. собрания Религиозно-философского общества, на которое обольститель «уломал ее пойти». Обсуждалось «мрачная сущность Православия» (А. Блок «Дневник». С. 154).
Того самого собрания, о котором еще недавно Блок писал совершенно уничтожающе: «…Все эти образованные и обозленные интеллигенты, поседевшие в спорах о Христе, их супруги и свояченицы в приличных кофточках, многодумные философы и лоснящиеся от самодовольства попы […] Тоненький священник в бедной ряске выкликает Иисуса, - и всем неловко, “неприлично” - переглядываются. […] Все это становится уже модным, доступным для приват-доцентских жен и для благотворительных дам» (А. Блок «Собр. соч. в 6 томах». Т. 4. С. 45-46).
«Ах, какой язык у Блока! Точно бритва, - восклицал по поводу этих строк В.В. Розанов. - Как он уязвил приват-доцентов: женам их хоть разводиться с мужьями» (В.В. Розанов «О писательстве и писателях». М. 1995. С. 265).
Но чем не пожертвуешь ради чаемого совращения сестры Ангелины: пришлось ради вожделенной цели тащиться поэту и в это облитое им самим словесными помоями место (да ведь не зря говорится: не плюй в колодец…). А ведь предпочитал он другое. Вот как об этом, ссылаясь на уже цитировавшуюся нами статью самого А.А. Блока, писал В.В. Розанов:
«“С религиозных собраний, - пишет петербургский Экклезиаст, - уходишь не чувством неудовлетворенности только: с чувством такой грызущей скуки, озлобления на всю ненужность происшедшего; с чувством оскорбления за красоту, - ибо все это так ненужно, безобразно”. Мне кажется, это впечатление получается вообще, когда зашел не в свое место и когда, зайдя не по адресу, думаешь, как поскорее выбраться. Ни слушать не хочется, ни содержания не понимаешь! Спасительная зевота спасает renome самолюбца: “Это так скучно!” Ну что же, дружок, ступай, где тебе веселее. Блок и рассказывает в заключение, где ему веселее.
“Я этому предпочитаю, - заключает он, - кафе-шантань обыкновенный, где сквозь скуку прожигает порой усталую душу печать
Буйного веселья
Страстного похмелья”.
“Я думаю, что человек естественный, не промозглый, но поставленный в неестественные условия городской жизни, и непременно отправиться в кафе-шантань прямо с религиозного собрания и в большой компании, чтобы жизнь, прерванная на 2-3 часа, безболезненно восстановилась, чтобы совершился переход ко сну и чтобы в утренних сумерках не вспомнилось ненароком какое-нибудь духовное лицо. Там будут фонари, кокотки, друзья и враги, одинаково подпускающие шпильки, шабли и ликер. А на религиозных собраниях шабли не дают”.
Ну, что же, милый друг, - где кому слаще» (Там же. С. 270).
Однако, пытаясь обратить сестру в свою веру, и сам поэт подвергался «опасности» обратного влияния. «Ангелина, - писала троюродная сестра собеседников, - была очень церковна, религиозна и православна. Ни Блок, ни моя сестра этим не отличались. Ангелина убеждала Блока вернуться к религии, но он говорил, что у него своя вера» (О.Л. Фетисенко, Н.К. Цендровская «…Та девушка звалась - сестра». С. 522).
Продолжение следует.