ОПАЛЕННЫЙ АДОМ (7)
«Человек из “Балаганчика”»
О «религиозности» А. Блока, впрочем, как и писателей всего Серебряного века, написано и сказано немало. Но какая то была религиозность? Внехристианская, безусловно. Но есть основания и для более неутешительных выводов.
В.В. Розанов, например, утверждал, что Блок вообще «не имеет никакого представления о религии» (В.В. Розанов «О писательстве и писателях». С. 269). «Г-н Блок слыхал о христианстве», - писал поэт С.М. Соловьев («Александр Блок: pro et contra». С. 109). Он же считал: «В опыте Блока всего удивительнее его безрелигиозность. Мистика Блока отнюдь не религиозна, в ней не достает веры, она вся безбожественна […] Исторической реальности Церкви он просто не чувствовал. Каким-то странным образом он остался вовсе вне христианства» (Прот. Георгий Флоровский «Пути русского богословия». С. 468). О том же по существу писал в 1924 г. о. Сергий Булгаков: «поэтически одаренный, но мистически безпомощный и религиозно темный Блок…» (С.Н. Булгаков «Тихие думы». М. 1996. С. 394).
Еще в 1908 г. Розанов провидел «глухоту» поэта; почувствовал в нем недостаток «рассудительности и оглядчивости»; увидел в нем «самолюбца», пишущего «высокомерно» (В.В. Розанов «О писательстве и писателях». С. 271, 268, 270). Друг А.А. Блока вообще уличал его в «сатанинской гордости» (А.А. Блок «Собр. соч. в 6 томах». Т. 4. Л. 1982. С. 156).
«Ужасно мрачно пишет Блок, - подчеркивал Розанов. - Так мрачно, как Надсон в минуты самого трагического настроения. Мрачно, гневно и презрительно. Боже мой, кого не презирает Блок? И почему он не играет Демона в опере Рубинштейна?.. Было бы так натурально, ибо это был бы Демон не подмалеванный, а настоящий» (В.В. Розанов «О писательстве и писателях». С. 330).
Знаковой, в связи с этим, является особая духовная близость А.А. Блока с художником М.А. Врубелем, представлявшего «своего» Демона - «духом, соединяющим в себе мужской и женский облик» (М. Врубель «Письма к сестре». Л. 1929. С. 166).
«Крушение Блока, - писал прот. Георгий Флоровский, - можно сравнить с судьбою Врубеля. Здесь та же тайна и та же тема, о том же соблазне, о “демонизме” в искусстве…» (Прот. Георгий Флоровский «Пути русского богословия». С. 469). К самому Блоку можно отнести строки, написанные им об отце в «Возмездии»: «Его опустошает Демон, / Над коим Врубель изнемог…» И это не просто созвучие, а факт, если вспомнить характеристику А.Л. Блока, данную его свояченицей М.А. Бекетовой: «К “Демону” у него было особенное отношение. Он исключительно ценил не только поэму Лермонтова, но и оперу Рубинштейна, которую знал наизусть и безпрестанно играл в собственном своем переложении» (М.А. Бекетова «Воспоминания об Александре Блоке». С. 27).
Ну, а как же цикл «На поле Куликовом» - скажут патриоты, а «Девушка пела в церковном хоре…» - спросит иной православный интеллигент? - Тут, по свидетельству самого Блока, «из-под маски лицемерной смеются лживые уста» (А.А. Блок «Собр. соч. в 6 томах». Т. 1. Л. 1980. С. 205). Вот, к примеру, развитие Блоком темы «кануна»: «Помяни ж за раннею обедней / Мила друга, светлая жена!» («На поле Куликовом», 1908); «Пусть пастырь спит; я до обедни / […] …в алом от зари притворе / Свою обедню отслужу» («Возмездие», 1911); «Мертва, мертва / Простреленная голова / […] Упокой, Господи, душу рабы Твоея» («Двенадцать», 1918).
Причина этой видимой двойственности и то, что стояло за ней, в свое время расшифровал о. Павел Флоренский (вслед за некоторыми другими исследователями мы придерживаемся мнения, что цитируемая анонимная работа принадлежит перу о. Павла): «Мистика Блока подлинна, но - по терминологии православия - это иногда “прелесть”, иногда же явные бесовидения. […] Характерная особенность блоковской темы о Прекрасной Даме - изменчивость ее облика, встречи с нею не в Храме только, но в “кабаках, в переулках, в извивах”, перевоплощаемость Ее, Святой, в блудницу», что «изобличает у Блока хлыстовский строй мыслей, допускающий возможность и даже требующий воплощения Богородицы в любую женщину. […] Хула на Богоматерь - существенный признак блоковского демонизма» («О Блоке» // «Литературная учеба». 1990. № 6. С. 94, 95).
Кощунственно, подобно поэтессе Любови Столице, изображать Блока «с юности» - «избранным служителем Богоматери, ревнивейшим причетником в ее храме. […], вернейшим живописцем икон ее […], нежнейшим чтецом ее канона […] Для него она - живое Божество, а не метафизический термин и не библейский миф» («Александр Блок: pro et contra». С. 192).
«…Мой собственный волшебный мiр, - признавался Блок, - стал ареной моих личных действий, моим “анатомическим театром”, или балаганом, где сам я играю роль наряду с моими изумительными куклами […] Жизнь стала искусством: я произвел заклинания, и передо мною возникло наконец то, что я (лично) называю “Незнакомкой”: красавица кукла, синий призрак, земное чудо. […] Незнакомка. Это вовсе не просто дама в черном платье со страусовыми перьями на шляпе. Это - дьявольский сплав из многих мiров, преимущественно синего и лилового. Если бы я обладал средствами Врубеля, я бы создал Демона; но всякий делает то, что ему назначено. Созданное таким способом - заклинательной волей художника и помощью многих мелких демонов, которые у всякого художника находятся в услужении, - не имеет ни начала, ни конца; оно не живое, не мертвое» (А. Блок «Собр. соч. в 6 томах». Т. 4. С. 145).
Нет, недаром сам поэт называл свою Музу «мученьем и адом».
Блок и публично подтверждает это: «Искусство есть Ад. Недаром В. Брюсов завещал художнику: “Как Данте, подземное пламя должно тебе щеки обжечь”. По безсчетным кругам Ада может пройти, не погибнув, только тот, у кого есть спутник, учитель и руководительная мечта о Той, Которая поведет туда, куда не смеет войти и учитель. […] Что же произошло с нами…? […] Мы вступили в обманные заговоры с услужливыми двойниками; мы силою рабских дерзновений превратили мiр в Балаган; мы произнесли клятвы демонам […] Наш грех (и личный и коллективный) слишком велик. Именно из того положения, в котором мы сейчас находимся, есть немало ужасных исходов. […] …Безумие Врубеля, гибель Комиссаржевской; недаром так бывает с художниками сплошь и рядом, - ибо искусство есть чудовищный и блистательный Ад. Из мрака этого Ада выводит художник свои образы…» (То же. Т. 5. С. 149).
«Творчество совсем не связано со святостью, - пробовал защищать Блока от справедливой критики “петроградского священника” сам страдавший пляской святого Вита Н.А. Бердяев. - Творчество связано с грехом» («Александр Блок: pro et contra». С. 455. Со ссылкой на: А. Штейнберг «Друзья моих ранних лет (1911-1928)». Париж. 1991. С. 12). Однако тут же вынужден был признать: «Пушкин знал много горестей и печалей, но знал и творческую радость, райскую легкость. Блок знает только горе, печаль, тоску и ад» (Там же. С. 456). В конце концов, Бердяев вынужден был все же согласиться, что «в статье этой есть большая религиозная правда не только о Блоке, но, быть может, и о всей русской поэзии начала ХХ века» (Там же. С. 452).
«Такой любви и ненависти люди не выносят, какую я в себе ношу». Неужели и этого самопризнания Блока нам мало?
Реальный духовный облик А.А. Блока в какой-то мере позволяют расшифровать его маргиналии на сохранившемся первом томе «Добротолюбия». До последнего времени для исследователей был значим сам факт заинтересованного обращения к этой книге поэта, без какого-либо анализа, что же интересовало его в этом сборнике святоотеческого наследия. К сожалению, подробное описание этих пометок само по себе (без сопоставления с первоисточником) не приближает нас к решению проблемы («Библиотека Блока. Описание». Сост. О.В. Миллер, Н.А. Колобова, С.Я. Вовина. Вып. 1. Л. 1984. С. 267-269). Современные многочисленные издания репринтов «Добротолюбия» также ничем помочь не могут, поскольку издания не стереотипные. И верят Н.А. Павлович - восторженной поклоннице А.А. Блока, памятуя ее последующее обращение и любовь к Оптиной пустыни. Хотя, похоже, есть некоторые основания внести и в эти устоявшиеся представления некоторые коррективы, обратимся все же к первоисточнику, чтобы попытаться понять внутренний мiр Блока, который он раскрывает перед нами сам («Детки мои любимые…» Схиигумения Фамарь (княжна Марджанова). Воспоминания. Письма. Стихи. Сост. С.В. Фомин. М. 2002. С. 147, 242).
За подчеркиваемыми (и таким образом узнаваемыми самим поэтом как пройденные личным опытом) описаниями тяжкой борьбы с бесами в текстах «Добротолюбия» раскрывается перед нами страшная картина внутренней, закрытой для всех, жизни Блока. Только у него самого это не была, собственно, борьба. Применительно к нашему случаю можно говорить, скорее, о бесовидении.
Особое внимание Блок уделяет, как известно, писаниям аввы Евагрия (IV в.).
«…Главы о борьбе с бесами, - пишет Блок после знакомства с ними матери, - очень простые и полезные наблюдения, часто известные, разумеется, и художникам - того типа, к которому принадлежу и я. […] Мне лично занятно, что отношение Евагрия к демонам точно таково же, каково мое - к двойникам, например в статье о символизме» (А. Блок «Собр. соч. в 8 томах». Т. 8. С. 464).
Уже в «сведениях о жизни» святого Блок особо подчеркивает некоторые особенности жизни подвижника: о том, что в свое время он был «уязвлен страстною любовию к женщине», об «ораторском тщеславии» и о том, что «даже бит он был демонами».
В текстах аввы Евагрия он подчеркивает «видение многих в воздухе демонов»; «телесные самоозлобления»; «о демоне, делающем душу безчувственною».
Далее о демоне блуда: «Оскверняя душу, он нудит ее на таковые дела, и делает, что она будто говорит и слышит некоторые слова, как бы дело само было пред глазами».
«Бес уныния, который называется также полуденным (Пс. 90, 6), тяжелее всех бесов. Он приступает к монаху около четвертого часа (по нашему десятого утра) и кружит душу его часа до осьмого (второго по полудни), и сначала заставляет с неудовольствием видеть, что солнце медленно движется, или совсем не движется и что день сделался будто пятидесятичасовым».
«Все демонские помыслы вносят в душу представления чувственных вещей, и ум, приняв отпечаток их, вращает их в себе».
«…Только те из воспоминаний бывают от бесов, которые вместе возбуждают раздражение или вожделение, что неестественно».
«…Демоны пользуются и внешними вещами для произведения мечтаний, например, шумом волн, когда кто плывет».
«…Злые демоны с любопытством наблюдают всякое наше движение, и ничего не оставляют неисследованным из того, чем можно воспользоваться против нас, - ни вставания, ни сидения, ни стояния, ни поступи, ни слова, ни взора, - все любопытствуют…»
Против слов («С мiрянами демоны ведут брань более посредством самых вещей, а с монахами большею частью посредством помыслов; потому что у них в пустыни нет вещей. Но чем легче и скорее можно согрешить мыслию, нежели делом, тем брань мысленная тяжелее той, которая ведется чрез посредство вещей. Ум есть нечто крайне быстродвижное и неудержимое, падкое на греховные воображения») Блок делает пометку: «С Августом Стринбергом, например». (Он имеет в виду описанную в романе шведского писателя Ю. А. Стриндберга (1849-1912) «Ад» борьбу с демоническими силами.)
«Есть помысл, который прилично назвать скитальцем. Он представляет братиям большею частью под утро, и водит ум из города в город, из веси в весь, из дома в дом; причем он сначала ведет простые беседы; а потом, заговорившись с некоторыми знаемыми наидолжайше, растлевает свое состояние, соответственно качествам тех, с которыми встретился […], чтоб ум, распалившись всем этим, и опьянев от многих бесед, тотчас подпал демону блуда, или гнева, или печали…» Подчеркнув эти слова аввы Евагрия, Блок делает на полях запись: «NB знаю, все знаю».
И действительно, в статье о современных художниках «Безвременье» еще в 1906 г. Блок писал: «Идя путями томления, они утратили понемногу сначала Бога, потом мир, наконец - самих себя» (То же. Т. 5. С. 68). А через два года о Г. Ибсене: «Душа всякого художника полна демонов. Тем они и ужасны, что все пленительны и красивы. […] Новые писатели […] выражают в своих произведениях ту самую разноцветную игру демонов, которая происходит во всех нас» (Там же. С. 316). Или: «Мы как падшие ангелы ясного вечера должны заклинать ночь» (Там же. С. 424). И об Аполлоне Григорьеве: «…Борьба с темной силой была для него, как для всякого художника (не дилетанта), борьбой с самим собой» (Там же. С. 500).
Особенно внимательно читал поэт раздел «о духе печали». Отчеркнув слова («…И пострадал некогда Иов, будучи томим от него; ибо сказал: аще бы возможно было, сам бых себе убил, или молил бы иного, дабы ми то сотворил (Иов 30, 24)»), он против этого места написал: «Этот демон необходим [sic!] для художника».
Всё это стоит сопоставить со скупыми признаниями поэта в собственном дневнике:
(15.5.1909): «Опять дьявол настиг и растерзал меня сегодня ночью».
(24.3.1912): «“Страстная суббота”. […] Ночью - кошмар, кричу. Темные, черные эти “страстны́е” ночи, с каждым годом - труднее они и “праздники”. Холодно» (А.А. Блок «Дневник». С. 117, 119).
(20.5.1917): «Сжать губы и опять уйти в свои демонические сны» (А.А. Блок «Записные книжки, 1901-1920». С. 339).
Кое-что было заметно и окружавшим поэта. Сделаем несколько выписок из дневника его тетки:
(13.8.1904): «Сашура - злой, грубый, непримиримый, тяжелый; его дурные черты вырастают, а хорошие глохнут. Он - удивительный поэт, но злоба, деспотизм, жестокость его ужасны. И при этом полное нежелание сдерживаться и стать лучше. Упорно говорит, что это не нужно и что гибель лучше всего. […] Она не делает его ни счастливее, ни лучше. Наоборот» («Из дневника М.А. Бекетовой». С. 606).
(Сам Блок называет это время «отчаянным временем» (Собр. соч. в 8 томах. Т. 8. С. 107); а Андрей Белый «периодом временного угасания зорь». Это не о сложности личности таланта, а все-таки о чем-то другом…)
(26.8.1907): «Саша сделал большие успехи в распущенности, безжалостности и эгоизме. До чего он бывает груб» («Из дневника М.А. Бекетовой». С. 624).
Продолжение следует.