ОПАЛЕННЫЙ АДОМ (5)
А.А. Блок. Фото 1911 г.
У «Охтенской богородицы»
Религиозная ориентации А.А. Блока была отчасти наследственной, отчасти благоприобретенной. Мать его была по существу «мистической сектанткой» (А. Эткинд «Хлыст». С. 317). Не осталась втуне, как говаривал Блок, «кровь священническо-немецкой мистики» и католическая «политико-религиозная породистость» («Литературное наследство». Т. 92. Кн. 1. М. 1987. С. 361). Какова была эта «породистость» мы, впрочем, уже убедились. Вспомним также специальный интерес тестя поэта, ученого Д.И. Менделеева к сектантам, мистикам и хлыстам (о чем мы также уже писали).
Неслучайным человеком в жизни будущего поэта был С.В. Панченко, в которого долго и тайно была влюблена тетя А.А. Блока М.А. Бекетова, да и мать А.А. Кублицкая-Пиоттух относилась с симпатией, разделяя его идеи. Однако каковы же были эти идеи? - «В моем царстве, - говорил он, - все будет дозволено, в моем царстве не будет семьи» (М. Бекетова «Ал. Блок и его мать». Л.-М. 1925). «С.В. Панченко, - уточняла М.А. Бекетова, - проповедует новое царство - без семьи, без брака, без быта, с общим достоянием, с отниманием детей семилетних у матерей. Мне кажется, что много правды и новизны в его словах, но холодно будет в его царстве» («Из дневника М.А. Бекетовой». С. 607).
Семен Викторович Панченко (1867-1937) «был знатоком церковной музыки, открытым гомосексуалистом и человеком крайних политических взглядов. […] Панченко был старым партийцем-большевиком и встречался с Лениным» (А. Эткинд «Хлыст». С. 323. См. о нем: ЛН. Т. 92. С. 112-113). Юным Блоком красно-голубой партиец был просто очарован. Впоследствии память о Панченко Блока (быть может, и помимо воли последнего) наложит отпечаток на его отношение к содержавшемуся в 1917 г. в Петропавловской крепости подследственному министру внутренних дел Российской Империи А.Д. Протопопову, который чисто внешне был похож на упомянутого сектанта. «В Протопопове, оказывается, есть панченковское», - делает поэт 8 июня запись в дневнике (с. 214).
Первая книга «Собрания стихотворений» А. Блока с дарственной надписью С.В. Панченко. 1911 г.
Сам Блок, заметим, был чужд христианства, даже в понимании Владимiра Соловьева, учеником и поклонником которого себя числил (З.Н. Гиппиус «Живые лица. Воспоминания». С. 10, 15). «Он доводит “соловьевство”, - писал о Блоке его “друг-враг” А. Белый, - до предельности, до “секты” почти…» (Прот. Георгий Флоровский «Пути русского богословия». Париж. 1937. С. 467). Мистически это учение основывалось на учении гностика II в. Валентина.
То было время, когда, по словам В.Ф. Ходасевича, «маленькие ученики плохих магов (а иногда и попросту шарлатанов), мы умели вызывать мелких непослушных духов, которыми не умели управлять» (В.Ф. Ходасевич «Некрополь». Брюссель. 1939. С. 103).
«Самое его творчество, - писал весьма снисходительно относившийся к Блоку архим. Киприан (Керн), - в известные годы проникнуто этим особым инфернальным привкусом, и нельзя поручиться, что он в годы близости с Белым не отдал дань какой-то очень не просветленной мистике и чему-то оккультно очень темному» («Александр Блок: pro et contra». С. 576).
«Прекрасная Дама» Блока - это «Дева Радужных Ворот» его учителя В. Соловьева, «Вечная Жена».
Кто ты, зельями ночными
Опоившая меня?
Кто ты, Женственное Имя
В нимбе красного огня?
«Она для Блока значительнее Христа, и “Она” ему ближе», - замечал А. Белый (Прот. Георгий Флоровский «Пути русского богословия». С. 469).
«Тварным воплощением» ее, как мы уже писали, стала жена - Л.Д. Блок. Однако «вокруг “вечно-женственного”, - справедливо писал Г. Чулков, - возникали такие марева, что кружились не только слабые головы…» (Там же. С. 467). Постепенно, писал Вяч. Иванов, «образ чаемой Жены стал двоиться и смешиваться с явленным образом блудницы» (Там же. С. 469). В статье 1917 г. Андрей Белый утверждал: «Что прекрасная дама поэзии Блока есть хлыстовская богородица, это понял позднее он», то есть сам автор стихов о «Прекрасной Даме» (А. Белый «Избранная проза». М. 1988. С. 286). И выдумал он ее не сам. «О хлыстах, - вспоминал А.Д. Скалдин, - Александр Александрович говорил много. Он (с другими) ездил к хлыстам за Московскую заставу […] Александра Александровича влекла тамошняя “богородица”. Она была замечательная женщина, готовая перевоплотиться в поэтический образ, - так был силен ее лиризм» («Письма А. Блока». Л. 1924. С. 81).
«Мы, - писал в феврале 1918 г. М.М. Пришвин, - в одно время с Блоком когда-то подходили к хлыстам, я - как любопытный, он - как скучающий» («Александр Блок: pro et contra». С. 258). Точность пришвинской характеристики подтверждают слова в записной книжке Блока (февр. 1909): «С Пришвиным поваландаться? К сектантам - в Россию» (А.А. Блок «Записные книжки, 1901-1920». С. 131).
Такой интерес высоколобых «богоискателей» к хлыстам-простецам был не случаен. И было у него немало аспектов…
«Мелькнула такая мысль, - записал в январе 1909 г. в дневник М.М. Пришвин: - как близко хлыстовство к тому, что проповедуют теперь декаденты […] И процесс одинаков: Я - Бог. И потом образование царства» (М.М. Пришвин «Собрание сочинений». Т. 2. М. 1982. С. 674).
В начале 1920-х в берлинских пивных «пустился в отчаянный пляс» престарелый Андрей Белый. Марина Цветаева называла сие весьма грустное зрелище «христопляской» (Р. Гуль «Я унес Россию». Т. I. Нью-Йорк. 1981. С. 76). А ведь это был, несомненно, отголосок тех декадентских радений в Петербурге начала далеких 1910-х, когда, по свидетельству М.М. Пришвина, «однажды на лекции Андрей Белый называл богородицей Зинаиду Гиппиус» (М.М. Пришвин «Дневники. 1914-1917». М. 1991. С. 53).
«Блок и Гиппиус, - читаем в той же дневниковой записи Пришвина. - У Блока два лица: одно каменно-красивое, из которого неожиданно искренняя речь… а то вдруг он засмеется, как самый рядовой кавалер из Луна-парка. Так и Гиппиус: из богородицы вдруг становится проституткой с папиросой в зубах.
А еще спрашивают, почему хлысты пьянствуют. Это все люди двойные […] У Мережковского в доме вообще это сочетание религии с кабаком […]
Тем она и страшна, эта хлыстовщина, что человек для жизни опустошается» (Там же. С. 54).
В 1908 г. А.А. Блок, выступая с докладом на заседании Петербургского религиозно-философского общества, по словам поэта Г.И. Чулкова, «предсказывал, что революционеры и сектанты не предадут друг друга в роковой час, потому что они дети одной тишины и одной грозы» («Александр Блок: pro et contra». С. 171).
Никаких подробных записей Блока о посещении в начале 1909 г. им «Охтенской богородицы» не осталось, зато сохранились они у Пришвина:
«Все было необыкновенно в нашем путешествии к Дарье Васильевне: и как собрались в моей комнате […], и как мы в шубах сидели молча, дожидаясь остальных членов экспедиции […] …Потом ехали на извозчиках по цветущему саду - белыми цветами представлялся иней деревьев, освещенный электричеством уличных фонарей. […] В это время “Охтенская богородица” жила в Лесном на какой-то глухой улице: тянулись серые заборы, и всюду были эти зимние деревья в белых цветах. […] По скрипучей деревянной лестнице с половиками ввели нас в необыкновенно чистую комнату и оставили сидеть и дожидаться. […] Вышла к нам совсем не старая, красивая женщина в зеленом платье, с черной косынкой и чуть-чуть напудренная. Начались вопрошания […] У меня вертелся в голове только что прочитанный роман Ропшина “Конь бледный”; когда очередь дошла до меня, я спросил “богородицу” на тему романа: вот я, положим, русский революционер и хочу бросить бомбу, я должен убить… как отнесетесь ко мне, как вы спасете меня?
- Убить? - сказала “богородица”. - Что же, и убейте, это ваше дело. Это природа, внешнее… Я думала, что вы приехали посоветоваться со мной, как нужно управлять людьми, а не убивать их.
Вот и на все так отвечала, точно, умно, сильно» (М.М. Пришвин «Собрание сочинений». Т. 2. С. 588).
«Охтенская богородица».
«У Охтенской богородицы. Это вторая Гиппиус по уму.
- Как с вами говорить, - спросила она, - по букве или по духу?
Я сказал, что в букву не верю, а по духу мне не понятно. Условились говорить смешанно, частью по букве, частью по духу. Говорили про мiр видимый и невидимый, “астральный”.
- Вы близкий, - сказала она мне комплимент.
Богородица слегка нарумянена и напудрена, может быть поэтому и напоминает Гиппиус. Нет, вот еще что: те же холодные глаза.
А рост! А груди! У богородицы два собственных дома. Премудрость свою она получила не от человека, нет - она так родилась. Больше всего меня в ней поразило ясное разграничение науки и астрального мiра […] Тут было кое-что сказано, чему могли бы многие “ученые” поучиться. Потом хороша эта самородная интеллигентность.
Говорят, ей кланяются в ноги, но сама она себя богородицей не считает (а может быть, врет?). Я показал на икону.
- Этому вы не придавайте значения, - ответила она мне.
Интересно, что калитку в заборе не видно. Открывают, спрашивая пароль. […]
Очень умная, одинокая и сильная личность…» (М.М. Пришвин «Собрание сочинений». Т. 2. С. 672).
Свою поездку «Охтенской богородице» описал и В.В. Розанов в известной своей книге 1914 г. «Апокалипсическая секта». Долгое время о крестьянке деревни Царево Московской губернии Дарье Васильевне Смирновой (таковым было ее подлинное происхождение и имя) писала столичная пресса.
В 1913 г. в день Пресвятой Троицы ее вызвали телеграммой в 30-й полицейский участок. По случаю праздника никого из посторонних не было. Судебный следователь Коломаров приступил к допросу. На все вопросы Дарья Смирнова отвечала односложно: «Не помню… Забыла…» Через четыре часа ей было объявлено об аресте. Известие ошеломило ее саму и пришедших с ней. Вскоре арестовали сына Д.В. Смирновой 26-летнего Петра, учившегося в 4-классном училище и известного под именем «царя Соломона», а также плотника, крестьянина деревни Недолгое Орловской губернии Дениса Шеметова, почитавшегося как «апостол Петр». Обыск в доме в Лесном на Песочной улице открыл вырытые там и обустроенные катакомбы с подземными ходами.
Дарья Смирнова (в белом платке) со своими приверженцами.
Слушание дела открылось 7 марта 1914 г. в III отделении С.-Петербургского окружного суда. Подсудимым было предъявлено обвинение в совращении, начиная с 1900 г., целого ряда лиц православного вероисповедания в изуверную секту и вымогательстве денег. Защиту «Охтенской богородицы» взял на себя известный адвокат Н.П. Карабчевский. Среди 80 вызванных на суд свидетелей был М.М. Пришвин и сидевший срок за публикацию кощунственной брошюрки А.Г. Щетинин, по свидетельству журналистов-нововременцев, «хорошо известный Охранному и сыскному отделениям и сектантам, перешедшим из хлыстов в революционеры, а оттуда в провокаторы и вернувшийся снова к сектантству» («Новое время». СПб. 1914. 12 марта).
В качестве эксперта присутствовал В.Д. Бонч-Бруевич. Сохранились его заметки, которые он вел во время процесса. «Кто меня за женщину считает, - заявляла подсудимая, - женское получит. Кто за божество - божеское». Свидетельскими показаниями было подтверждено, что на радениях у Д.В. Смирновой их участники пили воду, в которой она мылась и ее мочу, а также другие мерзости, сопровождавшие т.н. «божью любовь» (А. Эткинд «Хлыст». С. 468, 469).
В результате 10-дневного слушания дела подсудимые были признаны виновными. Д. Смирнову и Д. Шеметова приговорили к лишению всех прав состояния и ссылке в Сибирь, а П. Смирнова - к 8 месяцам арестантского отделения («Секта “Охтенской лжебогородицы”» // «Миссионерское обозрение». 1913. № 7-8. С. 578-585; М.М. Пришвин «Собрание сочинений». Т. 2. С. 671-672).
Февральская революция освободила всех приговоренных отправленных на поселение. «Охтенская богородица» была жива еще в середине 1930-х, прося о материальном вспомоществовании эксперта на своем давнем процессе В.Д. Бонч-Бруевича, ставшего к тому времени директором Музея истории религии и атеизма в Ленинграде (А. Эткинд «Хлыст». С. 673-674).
Продолжение следует.