ОГНЕННОЕ ПОГРЕБЕНИЕ ФАННИ КАПЛАН (2)
Ходом следствия на Лубянке, происходившим вод руководством Петерса, Свердлов был явно недоволен. В 1938 г. при аресте А. Мухина, в 1917-1920 гг. секретаря управделами В.Д Бонч-Бруевича, были изъяты записки его первой супруги Веры Михайловны Величкиной, одного из лечащих врачей Ленина, оказавшей ему первую помощь после ранения 30 августа 1918 г., скоропостижно скончавшейся ровно месяц спустя (20 сентября), по официальной версии от «испанки».
В одной из ее записей зафиксированы саркастические слова Свердлова, сказанные им в ответ на вопрос, как продвигается следствие по делу о покушении на Ленина: «А так, что всю ВЧК надо пересажать, а даму выпустить. И на весь мiр покаяться: мы, мол, дилетанты, извините-с!» (В.И. Курбатов «Покушения на вождей». С. 45).
Новое столкновение Свердлова с Петерсом произошло на заседании президиума ВЦИК 2 сентября. Вызванный зампред ВЧК настаивает на необходимости продолжения следствия. С ним соглашаются. Но вот заключительные строки протокола:
Свердлов: …В деле есть ее признание? Есть. Товарищи, вношу предложение - гражданку Каплан за совершенное ею преступление сегодня расстрелять.
Петерс: Признание не может служить доказательством вины» (Там же. С. 46).
В такой обстановке произошло изъятие Каплан с Лубянки.
О том, в какой именно день это случилось, пишут по-разному.
«1 сентября по приказу Свердлова она была забрана из тюрьмы ВЧК в кремлевскую комнату тюремного типа, находившуюся под его кабинетом» (Ю.Г. Фельштинский «Вожди в законе». М. «Терра». 2008).
После изучения всего комплекса доступных на сегодняшний день документов дату впоследствии стало возможным уточнить: «2 сентября ночью Каплан находилась всё еще в здании ВЧК. 3 сентября утром В.И. Ленин попросил доложить ему, как идут дела. 3-го же из Петрограда в Москву выехал Ф.Э. Дзержинский. Никто не сомневался, что он поддержит Петерса. (“Два сапога - пара” - так однажды выразился о председателе ВЧК и его заместителе Троцкий). С осуществлением решения президиума ВЦИК Я.М. Свердлов решил поторопиться» (В.И. Курбатов «Покушения на вождей». С. 54).
Впрочем, полной уверенности в дате до сих пор все-таки нет. Не случайно осуществлявший перемещение Каплан комендант Кремля Мальков, пишет в своих мемуарах весьма неопределенно. И дело здесь вовсе не в памяти. При подготовке такого рода мемуарных изданий (с упоминанием в них Ленина) их обычно сопровождали, цензурируя и оказывая всяческую, в т.ч. справками, помощь, структуры Института марксизма-ленинизма.
Павел Дмитриевич Мальков (1887-1965) - большевик с 1904 г., участник первой русской революции, в 1911-1917 гг. старший санитар на крейсере «Диана», член подпольной организации, участник штурма Зимнего дворца, первый комендант Смольного, а с марта 1918-го по апрель 1920-го Московского Кремля.
П.Д. Мальков (слева) и А.Г. Железняков. 22 октября 1917 г.
«Через день или два [после покушения], - пишет Мальков, - меня вызвал Варлам Александрович Аванесов.
Немедленно поезжай в ЧК и забери Каплан. Поместишь ее здесь, в Кремле, под надежной охраной.
Я вызвал машину и поехал на Лубянку. Забрав Каплан, привез ее в Кремль и посадил в полуподвальную комнату под Детской половиной Большого дворца. Комната была просторная, высокая. Забранное решеткой окно находилось метрах в трех-четырех от пола. Возле двери и против окна я установил посты, строго наказав часовым не спускать глаз с заключенной. Часовых я отобрал лично, только коммунистов, и каждого сам лично проинструктировал. Мне и в голову не приходило, что латышские стрелки могут не усмотреть за Каплан, надо было опасаться другого: как бы кто из часовых не всадил в нее пулю из своего карабина» (П.Д. Мальков «Записки коменданта Кремля». 3-е изд. М. 1967. С. 148).
Истинной подоплеки этих событий, которые были бы основаны на документах (если они вообще были), мы и доныне не знаем; поэтому наш удел - версии.
Немаловажное обстоятельство: сам Мальков был человеком Свердлова.
Опираясь на мемуары коменданта-матроса, историк Ю.Г. Фельштинский поясняет: «Кому подчинялся Мальков, известно. Рассказывая в воспоминаниях о незначительном конфликте с секретарем и помощником Ленина В.Д. Бонч-Бруевичем, Мальков пишет: “Я подчиняюсь Владимiру Ильичу и Якову Михайловичу, а не вам, так что не приказывайте”. Обратим внимание на субординацию. Помощником и секретарем Ленина был Бонч-Бруевич. Помощником и секретарем Свердлова - Аванесов. Мальков подчинялся Ленину и Свердлову, но не подчинялся Бонч-Бруевичу и Аванесову, если приказ не исходил от Ленина или Свердлова. С Бонч-Бруевичем и Аванесовым Мальков был на равных».
Далее он так рассуждает о мотивации самого Свердлова: «…Забирая Каплан из ЧК, Свердлов, во-первых, предотвращал убийство Каплан незаинтересованными в ее показаниях чекистами, прежде всего Дзержинским; во-вторых, не допускал встречу и допрос Каплан Дзержинским; в-третьих, получал возможность допросить Каплан в Кремле и разузнать, что же произошло на самом деле. Но получалось, что привезли Каплан в Кремль единственно для того, чтобы расстрелять. И здесь, конечно же, есть какое-то отсутствующее звено, мешающее понять, что же было на самом деле. Ведь если Каплан расстреливали в Кремле при свидетеле Д. Бедном значит действительно очень торопились».
Свердлов. Рисунок немецкого художника Отто фон Курселя.
«Удивляет та лихорадочная поспешность, - пишет другой исследователь (Б.М. Сударушкин), - с которой Фанни Каплан была осуждена и уничтожена при обстоятельствах до того мрачных и неестественных, что трудно найти им разумное объяснение. Почему из вполне надежных подвалов ВЧК на Лубянке ее перевели в Кремль? Даже принимая во внимание суровость того времени, невозможно понять необходимость уничтожения Каплан именно в Кремле, где располагалось Советское правительство. Почему постановление ВЧК о расстреле не исполнили сами чекисты? По какой причине организацию казни взял лично на себя председатель ВЦИК, назначив исполнителем коменданта Кремля? Создается впечатление, что организаторы этого расстрела чего-то опасались. Последний, зафиксированный допрос Каплан состоялся 31 августа, а расстреляли ее 3 сентября. Не начала ли она давать показания, которые не устраивали следствие, потому так поспешно ее и перевели из ВЧК в Кремль? Не появилась ли вероятность, что ее придется вернуть на Лубянку? Не связана ли эта вероятность с возвращением из Петрограда Дзержинского? Не потому ли и поторопились с расстрелом, совершив его в Кремле, где никто не мог помешать?» («Фанни Каплан: “Я стреляла в Ленина”. (Попытка документального расследования покушения на В.И. Ленина)». Редактор составитель и автор комментариев Б.М. Сударушкин. Рыбинское подворье. Филиал издательства «Русская энциклопедия». 1990. С. 62).
Место, куда вывезли с Лубянки Каплан, также было выбрано далеко не случайно.
12 марта 1918 г., как известно, в Московском Кремле водворилось выехавшее из Петрограда Советское правительство.
Перед этим Малькову, в то время коменданту Смольного, было поручено сформировать отряд охраны из 150-200 латышских стрелков, которые должны были бы взять под охрану новую резиденцию красных правителей.
Приказ Малькову за подписью В.Д. Бонч-Бруевича о перебазировании с красными латышскими стрелками в Москву. 9 марта 1918 г.
Кремль, охраняемый красными латышскими стрелками, в котором после переезда в Москву поселились большевицкие бонзы, считался в то время наиболее безопасным местом.
Здесь они жили вместе со своими семьями. Уже к середине лета 1918 г. там постоянно обитало более 1100 человек.
Так ведут себя силой захватившие страну оккупанты, устраиваясь среди ненавидящего и, одновременно, боящегося их народа, опираясь на штыки инородцев.
Тем не менее, и под охраной вооруженных до зубов карателей, новые хозяева жизни не чувствовали себя в безопасности.
«…Положение Советской России, - пишет автор книги о Ленине, писатель Лев Данилкин, - по-прежнему оставалось чудовищным; и большевики прекрасно понимали, что им грозит, и готовились отступать в подполье; при Московском губисполкоме как раз летом 1918-го открыли мастерскую по подделке паспортов: имена смывали, заполняли бланки из старых архивов фамилиями умерших и фальсифицировали подписи волостных старшин и губернатора Джунковского.
То, что Мальков сжег труп Каплан в Александровском саду, - свидетельство не особого цинизма коменданта Кремля, а того, что Кремль был в тот момент почти осажденной крепостью, и выезжать в город с таким грузом представителю большевиков было опасно» (Л. Данилкин «Если меня укокошат…» // «Родина». 2018. № 8).
Имя Владимiра Федоровича Джунковского (1865-1938) промелькнуло тут не случайно. Состоявший в ближайшем окружении Великой Княгини Елизаветы Феодоровны, этот «генерал с масонской отметиной», в 1913-1915 гг. товарищ министра внутренних дел и шеф Отдельного корпуса жандармов, враг Г.Е. Распутина, ненавидевший Императрицу, сотрудничал после революции с ведомством товарища Дзержинского, став одной из важнейших фигур в операции «Трест» (Теодор Гладков «Артур Артузов». М. 2008); впрочем, в конце концов, новыми своими хозяевами и отправленный в расход.
Наступление белых, ненависть населения, борьба за власть между большевицкими вождями - такова была обстановка в Москве в описываемое время. Почувствовать пульс эпохи помогают документы и свидетельства очевидцев, несмотря на все усилия советской цензуры, всё же дошедшие до нас.
В 1994 г. в архиве бывшего Политбюро была обнаружена секретная записка наркомвнудела Генриха Ягоды, адресованная Сталину, в которой сообщалось, что на складе коменданта Кремля был обнаружен личный сейф Свердлова, не вскрывавшийся с самой его смерти.
Тонкость ситуации состояла в том, что генеральный комиссар госбезопасности состоял со Свердловым в тесном родстве: отец Ягоды, Гершен Филиппович, приходился двоюродным братом Михаилу Израилевичу Свердлову, отцу Якова Михайловича; кроме того жена Генриха Якоды, Ида Леонидовна Авербах была дочерью сестры Якова Свердлова - Софьи Михайловны.
Сов. Секретно
СЕКРЕТАРЮ ЦК ВКП(б)
тов. СТАЛИНУ
На инвентарных складах коменданта Московского Кремля хранился в запертом виде несгораемый шкаф покойного Якова Михайловича Свердлова. Ключи от шкафа были утеряны.
26 июля с/г этот шкаф был нами вскрыт и в нем оказалось:
1. Золотых монет царской чеканки на сумму сто восемь тысяч пятьсот двадцать пять (108 525) рублей.
2. Золотых изделий, многие из которых с драгоценными камнями, - семьсот пять (705) предметов.
3. Семь чистых бланков паспортов царского образца.
Семь паспортов, заполненных на следующие имена:
а) Свердлова Якова Михайловича,
б) Гуревич Цецилии-Ольги,
в) Григорьевой Екатерины Сергеевны,
г) княгини Барятинской Елены Михайловны,
д) Ползикова Сергея Константиновича,
е) Романюк Анны Павловны,
ж) Кленочкина Ивана Григорьевича.
5. Годичный паспорт на имя Горена Адама Антоновича.
Немецкий паспорт на имя Сталь Елены.
Кроме того обнаружено кредитных царских билетов всего на семьсот пятьдесят тысяч (750 000) рублей.
Подробная опись золотым изделиям производится со специалистами.
Народный комиссар внутренних дел Союза ССР (Ягода)
27 июля 1935 г.
№ 56568
(«Куда хотел бежать Свердлов?» Публикация к.и.н. В. Лебедева // «Источник». 1994. № 1. С. 3-4).
«Его недоверие к окружающим, - пишет о Свердлове, комментируя сам этот документ, Ю. Фельштинский, - было столь серьезно, что после его смерти ключей от личного сейфа Свердлова найти не смогли. Несгораемый шкаф отправили на инвентарный склад коменданта Кремля П.Д. Малькова, где сейф простоял до 26 июля 1935 года, когда его, наконец, открыли» (Ю.Г. Фельштинский «Вожди в законе»).
Однако сейф был не единственным местом хранения средств и документов.
«Вдова Якова Свердлова, Клавдия Новгородцева, - писал в мемуарах сотрудник аппарата ЦК ВКП(б) Б.Г. Бажанов, - жила совсем незаметной жизнью, нигде не работала.
Как-то раз приходит ко мне Герман Свердлов и между прочим рассказывает: Андрей (сын Якова Свердлова и Клавдии Новгородцевой), которому было в это время лет пятнадцать, заинтересовался тем, что один ящик в письменном столе матери всегда закрыт, и когда он у неё спросил, что в этом ящике, она его резко оборвала: «Отстань, не твоё дело». И вот как-то, снедаемый любопытством и улучив момент, когда мать ненадолго где-то в комнате забыла ключи, он этот ящик открыл. И что же там оказалось? Куча каких-то фальшивых камней, очень похожих на большие бриллианты. Но, конечно, камни поддельные. Откуда у матери может быть такая масса настоящих бриллиантов? Ящик он снова закрыл и положил ключи на прежнее место.
Герман был того же мнения - это какие-то стекляшки. Яков Свердлов, кажется, стяжателем никогда не был, и никаких ценностей у него не было. Я согласился с Германом - конечно, это что-то ничего не стоящее.
Но понял я, что тут налицо совсем другое. Ещё до этого, роясь в архивах Политбюро, я нашёл, что три-четыре года назад, в 1919-1920 годах, во время своего острого военного кризиса, когда советская власть висела на волоске, из общего государственного алмазного фонда был выделен “алмазный фонд Политбюро”. Назначение его было такое, чтобы в случае потери власти обезпечить членам Политбюро средства для жизни и продолжения революционной деятельности. Следы о соответствующих распоряжениях и выделении из государственного алмазного фонда в архиве были, но не было ни одного слова о том, где же этот фонд спрятан. Не было даже ни слова в особой папке - в моём сейфе. Очевидно, было решено, что о месте хранения фонда должны знать только члены Политбюро. Теперь я неожиданно находил ключ.
Действительно, в случае потери власти не подходило ни одно из мест хранения, кроме того, чтобы спрятать этот фонд у какого-то частного лица, к которому Политбюро питало полное доверие, но в то же время не играющего ни малейшей политической роли и совершенно незаметного.
Это объясняло, почему Клавдия Новгородцева нигде не служила и вела незаметный образ жизни, а кстати - и почему она не носила громкого имени Свердлова, которое бы ей во многом помогало во всяких мелочах жизни, и продолжала носить девичью фамилию. Очевидно, она была хранительницей фонда (впрочем, я не думаю, что это затем продолжалось много лет, так как падение советской власти с каждым годом становилось более маловероятным)» (Б.Г. Бажанов «Воспоминания бывшего секретаря Сталина». М., 1990. С. 97).
Свердлов, Мальков и Ленин в Кремле. Рисунок из книги «Записки коменданта Московского Кремля».
Дошедшая до нас переписка германского посольства в Советской России рисовала такую картину: в августе 1918 года, еще до покушения на Ленина, в Москве сложилось «нечто, вроде панических настроений». 1 августа 1918 г. из посольства сообщали в Берлин, что руководство Советской России переводит в швейцарские банки «значительные денежные средства»; 14 августа - что оформляются заграничные паспорта, что «воздух Москвы... пропитан покушением как никогда» («Фанни Каплан. Или кто стрелял в Ленина? Сборник документов». Казань.1995. С. 27).
«1919 год, - подтверждает в своих мемуарах член и секретарь ЦК, помощник Свердлова Е.Д. Стасова, - был очень тяжелым годом. Наступление 14 держав на советскую республику создало столь опасное положение, что не исключена была для партии необходимость вновь уйти в подполье, если бы силы внутренней контрреволюции и иностранные интервенты временно взяли вверх. И вот пришлось заботиться о паспортах для всех членов ЦК и для В.И. Ленина в первую очередь. Нужно было обезпечить партию и материальными средствами. С этой целью было отпечатано большое количество бумажных денег царских времен (так называемых “екатеринок”, т.е. сторублевок с портретом Екатерины). Для обезпечения их сохранности были сделаны оцинкованные ящики, в которые эти деньги были упакованы и переданы Николаю Евгеньевичу Буренину для сохранения их в Петрограде. Он закопал их, насколько я знаю, под Питером, где-то в Лесном, а впоследствии даже сфотографировал их раскопку, когда советская власть окончательно утвердилась (Е.Д. Стасова «Страницы жизни и борьбы». М. «Политиздат». 1957. С.. 103).
Красные латышские стрелки на охране Кремля. 1918 г.
Эти мемуары Е.Д. Стасовой вызвали переписку двух эмигрантов-меньшевиков.
«Об истории с паспортами и деньгами в начале 1919 года, в самый опасный момент для большевизма в гражданской войне, - делился своими воспоминаниями Н.В. Валентинов-Вольский в письме от 30 декабря 1957 г. к Р.А. Абрамовичу, - знаю не только я, как один из основных членов тогдашнего ЦК меньшевиков, но и независимо от меня еще четыре человека в Нью-Йорке: Л.О. [Дан], Б.И. Николаевский, [Ю.П.] Денике и Б. Двинов. Мы тогда сами получили предложение от Енукидзе и от Каменева взять паспорта, которые для нас и для Бунда будут приготовлены, а Бунд, который работал тогда в Белоруссии, получил даже довольно значительную сумму теми самыми сторублевками, о которых Вы говорите. [...] Знаю я, как, вероятно, знаете и Вы, и [Б.К.] Суварин, что одновременно или за некоторое время до этого они выслали за границу через Марка Натансона большое количество золота, которое должно было быть депонировано в швейцарских банках на указанные большевистской партией имена. Некоторую часть этого золота они дали левым эсерам натансоновского толка, которые на эти деньги потом в Берлине устроили издательство “Скифы”» (Ю.Г. Фельштинский «Вожди в законе»).
В этом же русле следует рассматривать и вот это свидетельство из известной книги одного из участников расследования цареубийства генерала М.К. Дитерихса: «Когда теперь, после убийства всей Царской Семьи, Исаак Голощекин опять приехал к Янкелю Свердлову и привез какие-то три тяжелых ящика, то в городе распространилась молва, что Исаак Голощекин привез в бочках заспиртованные головы всех Членов Царской Семьи. Агентура передавала, что какой-то секретаришка из совнаркома, особенно настроенный к скорейшему переселению за границу, потирал руки и весело заключал: “Ну теперь жизнь обезпечена; поедем в Америку и будем там демонстрировать в кинематографах головы Романовых”» (М.К. Дитерихс «Убийство Царской Семьи и Членов Дома Романовых на Урале». Т. I. М. «Скифы». 1991.C. 246).