РОССIЙСКАЯ ИМПЕРIЯ и||und DEUTCHES REICH (40)

[sergey_v_fomin]

Кругом одни шпионы (окончание)

15 июля, под сильным давлением общественного мнения, было объявлено о начале следствия о действиях В.А. Сухомлинова по обвинению в «противозаконном бездействии, превышении власти, служебных подлогах, лихоимстве и государственной измене». 8 марта 1916 г. он был уволен со службы, по прошению, с мундиром и пенсией, а 29 апреля арестован и помещен в Трубецкой бастион Петропавловской крепости. «По проискам его врагов, и клеветников, и Думы, - оценивала случившееся А.А. Вырубова, - генерала Сухомлинова арестовали еще при Государе и заключили в крепость» («Верная Богу, Царю и Отечеству». С. 110).
По словам генерала П.Г. Курлова, почему-то никто не задумывался над тем, что «пребывание в крепости в мундире генерала от кавалерии и Георгиевского кавалера, обвиняемого в измене, в корень развращало военный караул и тогда уже воспитывало в солдатах ненависть против высших начальников, которую они так зверски проявили в революционный период» (П.Г. Курлов «Гибель Императорской России». С. 197). Так же считал и министр иностранных дел Великобритании лорд Эдуард Грей. При посещении делегацией Государственной думы Лондона в 1916 г. в разговоре с А.Д. Протопоповым, бывшим в то время товарищем председателя Думы, он высказал ему совершенно очевидную для здравого человека мысль: «Ну и храброе у вас Правительство, раз оно решается во время войны судить за измену Военного министра» (Там же. С. 200).
Однако застрельщики этого нового дела считали иначе. Так, один из ближайших клевретов Николая Николаевича генерал Ю.Н. Данилов цинично называл Сухомлинова одною из искупительных жертв, необходимых «для успокоения общественного мнения» (Ю.Н. Данилов «На пути к крушению». С. 140).



Генерал Сухомлинов в своем кабинете в Военном министерстве. 1912 г.

Ведший дело В.А. Сухомлинова прокурор на вопрос подследственного о конкретной вине С.Н. Мясоедова и других арестованных по его делу лиц, общение с которыми ставили в вину генералу, цинично заявил: «“Что они сделали, что найдено у них, на основании каких данных они были осуждены, - мы этого не знаем и знать не можем”. Но мы знаем одно, продолжал он, их осудили, а кое-кого и повесили, а невинных людей суд не казнит. Значит, они шпионы, а стало быть, и Сухомлинов, связанный с ними, тоже шпион» (К.Ф. Шацилло «“Дело” полковника Мясоедова»). Не сразу и разберешь, беседа это с прокурором Российской Империи или разговор со следователем НКВД на Лубянке.
Общественный обвинитель Данчич на суде, состоявшемся после февральского переворота 1917 г. «откровенно заявил, что, может быть, генерал Сухомлинов и не виновен, но обвинительный приговор должен быть вынесен для удовлетворения возбужденного общественного мнения» (П.Г. Курлов «Гибель Императорской России». С. 199).
Многие знакомые экс-министра поспешили отвернуться от него. Вот весьма характерное место из допроса в 1917 г. в ЧСК Министра Императорского Двора графа В.Б. Фредерикса:
«Председатель: Вам известно было, что в 1915 году Военный министр Сухомлинов был уволен от должности, о его действиях было назначено расследование, которое перешло потом в предварительное следствие, и он был привлечен по обвинению в государственной измене?
Фредерикс: Я слышал. Только, насколько он действительно виноват, я не знаю.
Председатель: Не принимали ли вы какого-нибудь участия в этом самом Сухомлинове?
Фредерикс: Господи, да никакого. Я его знал в молодые годы, когда я командовал бригадой, а он был начальником штаба первой гвардейской кавалерийской дивизии. С тех пор мы потеряли друг друга из виду. […] Я совершенно мало знаю Сухомлинова. Я презирал его и очень мало видел. Прежде, когда он был молодой человек, дело другое.
Председатель: Когда и за что вы стали презирать Сухомлинова?
Фредерикс: Теперь, когда начали слухи ходить, я перестал с ним быть знакомым» («Падение Царского режима». Т. V. М.-Л. 1926. С. 41, 45).



В.А. Сухомлинов с Екатериной Викторовной. 1910 г.

Немногие, к сожалению, понимали тогда последствия этого дела, причем не столько для самого В.А. Сухомлинова, сколько для престижа власти в целом. Среди этих немногих был генерал П.Г. Курлов, хорошо понимавший тот «неизгладимый вред, который принесло это дело не только престижу власти, но и авторитету Самого Государя Императора. Это средство политической борьбы было, пожалуй, более опасно для Российской Императорской Династии, чем легенда о Распутине» (П.Г. Курлов «Гибель Императорской России». С. 200).
Сам генерал В.А. Сухомлинов, несомненно, хорошо понимал сложность своего положения в контексте государственных интересов. В его записке, поступившей 17 февраля 1916 г. в Министерство Императорского Двора и рассчитанной на прочтение ее Государем, говорилось: «По сведениям от лица из состава Государственной думы, генерал-адъютант Сухомлинов избран как наиболее подходящий предлог для дискредитирования Правительства и подкопа под Самодержавие. Депутат Милюков заявил, что на Сухомлинове зиждется весь центр борьбы с Государственной думой. Председатель Совета Министров Штюрмер знал заранее содержание возмутительной речи Половцова, бывшего его подчиненного. Генерал Поливанов эти ложные обвинения бывшего Военного министра оставил без возражения. Под влиянием членов Государственной думы на комиссию генерала Петрова производился нажим для того, чтобы добиться суда, который вызвал бы скандал, подрыв правительственной власти и привлечение к ответственности крупных лиц, до Членов Императорской Фамилии включительно. По частным сведениям, сенатор Гарин высказался за то, что для обвинения не имеется никаких юридических данных. Опасение, что при таких условиях суда может и не быть, по необоснованности и бездоказательности обвинения, в речах членов Государственной думы произносятся безпрерывно возмутительные нападки, намеки на какие-то письма, которые Сухомлинов якобы не желает выпускать из своих рук и т.п. инсинуации, вплоть до обвинения его чуть ли не в измене. Появляющиеся слухи о полученном будто бы Сухомлиновым назначении вызывают в Думе раздражение, новые выступления и ложь, на которую он лишен возможности возражать. Необходимо прекратить эту настоящую провокацию» («Падение Царского режима». Т. V. М.-Л. 1926. С. 41-42).
В высоких сферах прекрасно понимали необходимость и при этом всю сложность разрешения этого вопроса. 21 февраля 1916 г. начальник Дворцовой канцелярии А.А. Мосолов в присутствии Министра Двора графа В.Б. Фредерикса и Председателя Совета Министров Б.В. Штюрмера прочитал доклад.
«Ожидание решения по делу Сухомлинова, - говорилось в нем, - во всех слоях общества и населения волнует умы. Общий голос народный высказывается за то, чтобы его судили по всей строгости закона. Мотивы, побуждающие требовать суда над Сухомлиновым, весьма разнообразны. Народные массы требуют суда, ища виновника временных неудач на войне, приписывая их исключительно недостаточности снабжения армии оружием и боевыми припасами. Он является для толпы виновником гибели массы солдатских жизней, требующих возмездия.
Из политических партий благомыслящие монархические желают суда, для справедливого наказания за совершенные преступления, если таковые будут доказаны безпристрастным судом. Эти элементы сравнительно малочисленны и во всяком случае не занимаются пропагандою, но другая часть политических партий, именно та, которая особенно энергично агитирует в народных массах, это антимонархические элементы, которые хотят взвинтить суд над Сухомлиновым во всесветный скандал, дискредитирующий Правительство и могущий нанести сильный удар монархическому принципу.
Вопрос о предании суду Сухомлинова по закону подлежит рассмотрению I департамента Государственного Совета. При утверждении Государем Императором решения I департамента Сухомлинов подлежит преданию Верховному суду. Этот вполне закономерный порядок казался бы наиболее соответствующим, как более других снимающий личную ответственность с Государя Императора, но ранее чем на него решиться, следует принять во внимание последствия, вызываемые преданием Сухомлинова Верховному суду, - а именно:
1) Дело затянется на месяцы. 2) Сухомлинов, защищая себя, притянет к делу массу лиц и неминуемо дискредитирует Правительство, а в частности Военное ведомство, что неминуемо, не только в Думе, но и в народе нанесет чувствительный удар правительственной власти, не говоря уже о впечатлении, произведенном этим делом на наших союзников, и ликовании в рядах наших врагов. 3) За тайну производства Верховного суда ручаться нельзя при большом числе судей и причастных к делу лиц, когда суждение даже в Совете Министров на следующий же день комментируется уже в клубах и биржевых кругах. 4) Следствием огласки того, что происходит в судебных заседаниях, может явиться и огласка военных тайн, что теперь едва ли допустимо. 5) Суд над Сухомлиновым неминуемо разрастется в суд над Правительством. Эхо происходящего в суде раздастся преувеличенно в кулуарах Думы, откуда в чудовищных размерах разольется на улицу и проникнет в искаженном виде в народ и армию - пятная всё, что ненавистно народу, - полагаю при этом, что Правительство, несмотря на все им принятые меры, не будет иметь полной уверенности оградить Верховную власть от брызг той грязи, которую взбаламутит этот суд. 6) Наконец, является вопрос, - допустимо ли признать гласно измену Военного министра Российской Империи.
Казалось бы, что по изложенным причинам Верховный суд над Сухомлиновым недопустим. Непредание Сухомлинова суду тоже немыслимо, как в виду общественного мнения страны, так и потому, что масса подробностей следствия проникла уже в Думу и там обсуждается. Если было бы возможно, невзирая на право Сухомлинова быть судимым Верховным судом, - передать дело о нем в военно-полевой суд, то этим сократилось бы время, возможно бы до минимума, уменьшить огласку происходящего на суде, а Государь Император мог бы указать те поступки, которые бы судились и тем весь этот суд остался бы в размерах личных проступков и преступлений Сухомлинова.
Решение вопроса, возможно ли Сухомлинова судить военным судом за деяния его в бытность министром, может только последовать при рассмотрении этого вопроса опытными юристами. Если бы предание военному суду оказалось невозможным, то казалось бы, общественное мнение могло бы вполне удовлетвориться, если вопрос о предании суду будет теперь же решен в положительном смысле, но самый суд будет отложен до окончания войны. Теперь же, для удовлетворения того же общественного мнения, не ожидая предстоящего суда, - если данные следственной комиссии в достаточной мере доказывают виновность Сухомлинова, то представлялось бы необходимым испросить Высочайшего указания Государя Императора о лишении Сухомлинова звания генерал-адъютанта и заключения его до суда в крепость или же разжаловать его в солдаты с отправлением на Персидский фронт, - последнее, конечно, лишь в том случае, если Его Величество не признает в деяниях Сухомлинова измены. Во всяком случае напряженность ожидания решения вопроса о Сухомлинове теперь так велика, что для правильного течения дел государственных необходимо возможно безотлагательно принять то или иное решение» (Там же. С. 43-44).



Генерал В.А. Сухомлинов в бытность его Военным министром.

Дошедшая до нас Царская переписка весьма ценна для понимания, как постепенно корректировались Их взгляды на существо дела Сухомлиновых. (Подчеркиваем, корректировались, а не менялись, ибо понимание и здравый смысл здесь Им и раньше не изменяли.) Большое значение, как мы увидим, имело мнение Г.Е. Распутина, но оно опять-таки наложилось на то положительное отношение к В.А. Сухомлинову, которое у Них было и до этого. Нельзя забывать и о том, что активные действия Императора по облегчению участи Сухомлиновых были спровоцированы вызывающими, не соразмеренными с элементарным здравым смыслом действиями опьяненной кажущейся вседозволенностью общественности и сгруппировавшейся вокруг Николая Николаевича внутривластной оппозиции. (За исключением одного, остальные письма принадлежат Императрице.)
(4.3.1916): «Я узнала из газет, что Ты приказал отдать Сухом[линова] под суд; это правильно - вели снять с него аксельбанты. Говорят, что обнаружатся скверные вещи, что он брал взятки, это, вероятно, ее вина - это очень грустно! Дорогой Мой, как не везет!»
(15.3.1916): «Правда ли, что дело с Сухомлиновым очень плохо? Игорь слышал, будто ему грозит расстрел, но Я не знаю, откуда он взял это. Конечно, он виноват, но его преемник, на Мой взгляд, еще больший изменник. Возвращаю Тебе телеграмму Гр[игория]. Он имеет в виду Белецкого, потому что находит неправильным, чтоб этот [В.А. Сухомлинов], будучи почти невинным, так сильно пострадал, а другой, гораздо больше провинившийся, так легко отделался».
(25.4.1916): «Наш Друг сказал А[не] по поводу ареста Сухомлинова, что “малесенько не ладно”».
Царь (30.4.1916): «Заточение бедного С[ухомлинова] очень Меня волнует. Хвостов (юстиция) Меня предупредил, что это, вероятно, должно случиться по приказанию того сенатора, в чьих руках это дело. Я ему заявил, что, по-Моему, это несправедливо и не нужно; он ответил Мне, что это произведено, чтоб воспрепятствовать бегству С[ухомлинова] из России, и что кем-то уж распространяются слухи об этом с целью возбудить общественное мнение! Во всяком случае, это отвратительно».
(1.5.1916): «Нахожу, что это срам, будто Сухомлинов думает о побеге».
(18.5.1916): «Милый, вызови к Себе сейчас Штюрмера […] и вели ему захватить с собой дневник Сухомл[инова] и его письма к жене, которые могли бы его скомпрометировать, лучше чтоб Ты Сам их прочел и рассудил по справедливости, а не руководствовался только их словами: быть может, их истолкование разойдется с Твоим».
(22.5.1916): «Мне неприятно, что приходится докучать Тебе письмом от m-me Сухомлиновой».
(9.6.1916): «Мне поручено передать еще следующее: судьей Сухомлинова будет ген. Селиванов, говорят, что он не может быть безпристрастным, так как раньше был уволен Сухомлиновым из Сибири - и что лучше назначить члена Гос. Совета ген. Шумилова. Сообщаю это Тебе только потому, что таково Его [Г.Е. Распутина] желание, но я сказала А[не], что сомневаюсь, чтоб Ты стал вмешиваться в это дело».
(14.6.1916): «Наш Друг надеется на большую победу (быть может, под Ковелем), если это сбудется, то Он просит ради этого “взять на поруки” Сухомлинова. Прикажи это сделать без большого шума, секретно Хвостову или сенатору, который производит по его делу следствие - позволь ему жить дома за поручительством двух лиц. Он стар - конечно, наказание остается, но так старику будет легче нести тяжелое бремя. - Он [Г.Е. Распутин] просит Тебя это сделать в случае, если мы одержим большую победу. […] Милый, пожалуйста, вели отпустить Сухомлинова домой, доктора опасаются, что он сойдет с ума, если его еще продержат в заключении - сделай это хорошее дело по Собственному Своему доброму почину».
(22.9.1916): «…Наш Друг сказал: “Ген[енерала] Сухомл[инова] надо выпустить, чтоб он не умер в темнице, а то не ладно будет - никогда не боятся выпустить узников, возрождать грешников к праведной жизни - узники через их страданья пока доходят до темницы - выше нас становятся перед лицем Божием” - более или менее Его слова. У каждого, даже самого низкого грешника бывают минуты, когда его душа возвышается и очищается через тяжкие страдания, и тогда следует протянуть ему руку, чтоб спасти его, прежде чем он вновь не потеряет себя, ожесточившись и впав в отчаянье. У Меня есть прошение m-me Cyx[омлиновой] к Тебе, - хочешь, Я Тебе его пришлю? Уже 6 месяцев он сидит в тюрьме - срок достаточный (так как он не шпион) за все его вины, - он стар, надломлен и не проживет долго; - было бы ужасно, если б он умер в тюрьме. Прикажи освободить его и держать дома под строжайшим надзором, не подымая шуму, - прошу Тебя, голубчик. День - это век теперь…»
(26.9.1916): «Протоп[опов] просил разрешенья повидать Тебя - не дашь ли Ты ему приказание выпустить Сухомл[инова]? Он говорит, что, разумеется, это можно сделать, - он переговорит об этом с министром юстиции, запиши Себе это, чтоб не позабыть при свиданьи с ним».
(27.9.1916): «Мой любимый, завтра Ты примешь нового министра внутренних дел […] Поговори с ним насчет Сухомлинова, - он найдет способ сделать, что надо, иначе старик умрет в тюрьме, и это останется навеки на Нашей совести. В сущности, он сидит отчасти из-за Кшес[инской] и С[ергея]М[ихайловича], но неудобно поднимать разговор об этих 2 перед судом. Даже Андр[ей] Влад[имiрович] говорил это Редигеру и Беляеву, хотя он сам в связи с Кшес[инской]».
Выходило совсем как с одним из персонажей Н.В. Гоголя: «Бывает так, что кажется кругом виноват человек, а как войдешь - даже и не он» (Н.В. Гоголь «Собрание сочинений». Т. 5. С. 475).



Генерал В.А. Сухомлинов.

Молчание В.А. Сухомлинова (не только во время допросов, но и затем, уже после революции, в мемуарах, написанных в эмиграции) в связи с этими обстоятельствами как нельзя лучше доказывает его верность своему Императору. Лишь однажды генерал позволил себе дать небольшое пояснение по этому деликатному вопросу. В.А. См.: Сухомлинов «Воспоминания». Минск. 2005. С. 424-425).
Сохранилось документальное свидетельство благоприятного для В.А. Сухомлинова возможного решения его вопроса. В архиве находится проект милостивого именного рескрипта Государя, адресованного экс-министру: «Ознакомившись с докладом назначенной Мной верховной комиссии по расследованию причин недостаточного пополнения запасов воинского снабжения армии, Я пришел к заключению, что нет фактических данных относить это исключительно к вашей виновности. В короткий сравнительно срок после предшествовавшей войны вы смогли, при известных Мне не легких условиях, восстановить боевую готовность армии настолько, что она блестяще отмобилизовалась, сосредоточилась, и доблестные войска Наши второй год ведут упорную борьбу с сильными врагами. Признаю поэтому справедливым выразить вам Мою благодарность за понесенные в этом деле труды и разрешаю воспользоваться продолжительным отпуском для восстановления расстроенного вашего здоровья» («Падение Царского режима». Т. V. М.-Л. 1926. С. 45).
Ходу этой бумаге не дали, но 11 октября 1916 г. генерал В.А. Сухомлинов был переведен под домашний арест.
Дочь Г.Е. Распутина отмечала роль ее отца в этом акте справедливости и милосердия: «В июне 1915 года, когда пошли слухи о Сухомлинове, отец отправил письмо Государю, прося Его “выпустить старика”, дабы предотвратить чудовищный скандал. “Злоба людская не знает границ, - говорил он. - Все уверяют, что он виновен в нехватке снарядов. Забыли его заслуги, насмехаются над его трудом. Терпенья нужно просить. Подождем. Нельзя обвинять старика, и не время теперь его судить. Напиши ему от всего сердца. Бог Тебе даст небесный венец за Твою любовь на земле”. Государь последовал этому совету…» («Дорогой наш Отец». С. 112).
В связи с делом В.А. Сухомлинова Григорий Ефимович не раз повторял своим собеседникам о том, что «нельзя ни с кем ссориться, что время такое, что нужно жить в мире со всеми» («Падение Царского режима». Т. II. М.-Л. 1925. С. 14).
Заступничество Царского Друга не укрылось от внимания его врагов, которым одинаково была ненавистна неподдельная верноподданность самого генерала. «Сомнительный человек, этот генерал Сухомлинов, - не жалел мрачных красок французский посол при Русском Дворе. - Шестьдесят шесть лет от роду; под башмаком у довольно красивой жены, которая на тридцать два года моложе его; умный, ловкий, хитрый; рабски почтительный перед Императором; друг Распутина; окружен негодяями, которые служат ему посредниками для его интриг и уловок; утратил привычку к работе и сберегает все свои силы для супружеских утех […]; я знаю мало людей, которые с первого взгляда внушали бы большее недоверие» (М. Палеолог «Дневник посла». С. 74).



В.А. и Е.В. Сухомлиновы.

В 1917 г. временщики пытались даже вменить вызволение В.А. Сухомлинова из крепости в вину Г.Е. Распутину и А.А. Вырубовой, найдя для этого основание в крайне ненадежных показаниях князя М.М. Андроникова и ходивших в изобилии слухах.
При этом даже активно интриговавший против Военного министра князь М.М. Андроников на допросе в ЧСК отрицал какие-либо связи генерала с Царским Другом: «Он с Сухомлиновым никогда ни в каких отношениях не был, - он мне это говорил. Потом с г-жей Сухомлиновой он сошелся очень близко, но с ним, с Сухомлиновым, никаких отношений не было» («Падение Царского режима». Т. I. Л. 1924. С. 370).
Впоследствии, однако, М.М. Андроников, уяснив для себя заинтересованность следствия временщиков, решил, по излюбленной своей старой привычке, подыграть им, не подтвердив, правда, эти свои новые показания никакими реальными свидетельствами: «Когда в 1916 году изменились мои отношения к Распутину и я совершенно с ним не виделся, тогда госпожа Сухомлинова вошла с ним в известные отношения и воспользовалась, так сказать, им, чтобы пройти к Вырубовой. Впоследствии, в мае, у нее было свидание с бывшей Императрицей, и она тогда передала записку под заглавием “Черные и Желтые”. В этой записке она ругала почти всё Правительство, Думу, и по моему адресу там тоже был ряд инсинуаций […] Сухомлинова эту записку пустила в газеты и просила, чтобы она была напечатана за хорошее вознаграждение, но ни одна газета ее не приняла. А потом она мне была дана на очень короткий срок для прочтения…
Председатель: Вы не заметили ли, что к концу 1916 года фонды Сухомлинова в Царском Селе значительно поднялись?
Андроников: Как же! несомненно…
Председатель: В связи с какими обстоятельствами?
Андроников: Говорят, благодаря Вырубовой и Распутину, - я не смею этого утверждать, у меня данных нет [sic!], но ходили упорные слухи, что Сухомлинова сделала крупное денежное подношение Распутину и затем дала много денег Вырубовой на ее лазареты…
Председатель: Когда?
Андроников: В период между февралем и маем 1916 г. Это укрепило отношения, и к осени 1916 года Сухомлинов был выпущен» («Падение Царского режима». Т. II. М.-Л. 1925. С. 13).
Что касается супруги Военного министра, то она познакомилась с Г.Е. Распутиным как и всякая иная просительница из тех, которые ежедневно приходили к нему на квартиру десятками. По свидетельству товарища министра юстиции А.Н. Веревкина, Г.Е. Распутин, как правило, хлопотал за самые тяжелые дела, «по которым не миловали» («Падение Царского режима». Т. VI. М.-Л. 1926. С. 234). Для многих Царский Друг был своего рода последней надеждой. Внимание Григория Ефимовича к Е.В. Сухомлиновой определялось, кроме того, фигурой ее опального мужа и значимостью тех сил, которые противостояли не только ему, но - через него - и Государю.



Екатерина Викторовна Сухомлинова. Фото Карла Буллы. 1914 г.

Этим контактам следствие 1917 г. уделило особое внимание.
«Председатель: Вы видели г-жу Сухомлинову?
Вырубова: Видела - у Распутина. Она приезжала с прошением, чтобы освободили ее мужа.
Председатель: Вы помогли ей?
Вырубова: Это было невозможно.
Председатель: Вы дали ей возможность видеться с Царицей?
Вырубова: Нет, она не виделась никогда; Императрица не хотела ее видеть; у Сухомлинова дело какое-то невозможное; он был осужден…
Председатель: […] Откуда вы знаете, что Императрица не хотела ее видеть?
Вырубова: Говорили, что она хотела подать прошение Императрице, но Императрица не хотела принять» («Падение Царского режима». Т. III. М.-Л. 1925. С. 249).
Расспрашивали и министра внутренних дел А.Д. Протопопова:
«Председатель: Ну, а отношения между Сухомлиновой и вами?
Протопопов: Я не ошибусь, если скажу, что она вряд ли меня любит. Она меня не любит, и я ее не люблю. Она у меня была очень мало, она два раза приезжала с просьбой. Она человек очень сильной воли и большого ума.
Председатель: Вы были с ней в переписке?
Протопопов: Она мне писала несколько просьб
Председатель: Вас не Распутин свел с ней?
Протопопов: Нет, я знал Сухомлинова министром.
Председатель: А не сблизились вы несколько под влиянием Распутина или через посредство Распутина?
Протопопов: Нет» («Падение Царского режима». Т. II. С. 302).
В письменных показаниях А.Д. Протопопов уточнял: «В октябре прошлого года Сухомлинов был переведен, по распоряжению судебных властей, из крепости под домашний арест. […] …Я сам поехал к Сухомлинову на квартиру. Хотел повидать и узнать, как поставлен караул. Я пробыл у Сухомлинова около получаса. Говорил с ним наедине. […] Сухомлинов признался мне, что за него, по просьбе его жены, хлопочет Распутин, просил передать Царю благодарность за участие, которое Он принимает в его судьбе... […] Я сказал Сухомлинову, что Царь не верит в его измену, но огорчен его денежными делами… […] О своем посещении я сказал Царю, Которому передал благодарность Сухомлинова за милость, ему оказанную; точно разговора с Царем не помню. Царь говорил, что получил письмо от Сухомлинова, но его мне не показал. Распутин в моем присутствии у Бадмаева, при Курлове говорил, что его удерживает в Петрограде дело Сухомлинова, о котором просит его жена Сухомлинова, которую он очень любит, - иначе он уехал бы уже в Тобольск» («Падение Царского режима». Т. IV. М.-Л. 1925. С. 29).



В.А. Сухомлинов.

Однако и после перевода генерала под домашний арест нападки на него общественности, а также находившихся у власти явных и тайных сторонников уже удаленного на Кавказ Николая Николаевича не прекращались. Усилия по восстановлению справедливости со стороны Государыни, поддерживаемой Григорием Ефимовичем, также продолжались. Что касается Императора, то Он делал всё что мог, будучи связанным принятыми Им в 1905 г. «условиями».
(31.10.1916): «Дорогой Мой, Наш Друг просит Тебя непременно приостановить дело Сухомлинова, а то Гучков и другие собираются сделать гнусные заявления, поэтому спешно протелеграфируй Шт[юрмеру]. Я думаю, что это прежде всего его касается? Телеграфируй следующее: “Ознакомившись с данными предварительного следствия по делу бывшего Военного министра ген. Сухомлинова, нахожу, что нет решительно никаких оснований для обвинения, а посему дело прекратить”. Это должно быть сделано до того, как Дума соберется завтра днем».
(9.11.1916): «В ближайшую пятницу судят m-me Сухомлинову, а потому Я телеграфировала Тебе, прося, чтоб Ты дал распоряжение сенатору Кузьмину немедленно прекратить следствие по делу Сухомл[инова]. - Это месть за то, что бедного старика выпустили из тюрьмы. Ужасная несправедливость!»
(10.11.1916): «Спасибо за Сухомл[инова]».
(10.12.1916): «Прилагаю письмо от Сухомлинова к Нашему Другу. Пожалуйста, прочти его, так как он в нем дает исчерпывающие разъяснения относительно своего дела, которое Ты должен вытребовать отсюда, чтоб всё это не попало в Государственный Совет, иначе бедного Сухомлинова нельзя будет спасти. Он так ясно пишет обо всем, - пожалуйста, прочти и прими соответствующие меры. Почему должен пострадать он, а не Коковцов (который не хотел давать денег) или Сергей, который, что касается ее [М. Кшесинской], ровно столько же виноват».
Момент истины настал после переворота 1917 г. «В моей памяти, - писал, завершая свои мемуары, В.А. Сухомлинов о Государе, - Николай Александрович жив […] как мой добрый Царь, Которого я в самые трудные дни Его жизни, в 1917 году, когда Его же близкие люди, во главе с Николаем Николаевичем, предали, поддержал бы всеми силами, но я сидел в тюрьме не без согласия, конечно, Самого Царя» (В.А. Сухомлинов «Воспоминания». 423-424).
Скорректировались и отношения Царицы к Е.В. Сухомлиновой. Начало этим изменениям положило нелицемерное тесное духовное общение Екатерины Викторовны с Г.Е. Распутным. Согласно воспоминаниям М.Е. Головиной, накануне убийства, 16 декабря 1916 г. Григорий Ефимович пригласил к себе на квартиру на чай «своих ближайших друзей». Среди них, кроме автора мемуаров, А.А. Вырубовой и княгини Т.Ф. Шаховской, была и Е.В. Сухомлинова. «Я вас всех люблю во Христе и хотел бы никогда с вами не разлучаться», - сказал пришедшим Григорий Ефимович («Дорогой наш Отец». С. 277). Как и три другие духовные дочери старца, Е.В. Сухомлинова получила последние наставления и благословение своего духовного отца.
Будучи при временщиках в заключении в Петропавловской крепости, она оказывала большую моральную поддержку А.А. Вырубовой. «Спасибо, дорогая, за письмо и поддержку, которую ты мне всегда, всегда даешь, - писала Анна Александровна Екатерине Викторовне в мае 1917 г. - Ведь ты веришь мне, что если будет в моей власти и если я живая выйду, я стену проломлю для тебя» («Верная Богу, Царю и Отечеству». С. 275).



Слушание дела Сухомлиновых. 1917 г.

В 1917 г. временщики реанимировали «дело Сухомлинова», надеясь получить безспорные с их точки зрения идеологические дивиденды. Судебное разбирательство продолжалось с 10 августа по 12 сентября.



Обвинитель - обер-прокурор Сената В.П. Носович.

В ходе его большинство обвинений не подтвердилось, однако В.А. Сухомлинов был всё же признан виновным в неподготовленности армии к войне и 20 сентября приговорен к безсрочной каторге (замененной тюремным заключением) и лишению всех прав состояния.



М.Г. Казаринов - защитник Сухомлиновых.

Владимiр Александрович был заключен в Трубецкой бастион Петропавловской крепости, а после Октябрьской революции переведен в петроградскую тюрьму «Кресты».
Сухомлиновы сохраняли связи с Царственными Мучениками, когда и Те и другие находились в заключении. Красноречивей всего об этом свидетельствуют вот эти отрывки из писем Государыни (первое из которых адресовано А.В. Сыробоярскому, остальные - А.А. Вырубовой).
(29.5.1917): «Я знаю одного старика, который долго сидел (в тюрьме), выпустили, опять сидит, и он стал светлым, глубоко верующим и любовь к Г(осударю) и веру в Него и Бога не терял. Если награда не здесь, то там в другом мiре, и для этого мы и живем. Здесь всё проходит, там - светлая вечность. О, верьте этому!»
(21.10.1917): «Где бедная, бедная Е[катерина] В[икторовна], как за них страдаешь и молишься. Это единственное, что всегда и везде можно».
(8.12.1917): «Привет и спасибо большое милой Ек[атерине] В[икторовне], что нас вспомнила, ей и мужу душевный привет, храни и утеши его Господь Бог, Который Своих никогда не оставляет».
(15.12.1917): «Дети носят брошки Ек[атерины] Вик[торовны]…»
(2.3.1918): «Спасибо за Твои чудные духи, образки, книги. Все дорого. Ек[атерине] Вик[торовне] большое спасибо…»
Особое место среди Царских подарков этого времени занимают двусторонние нательные серебряные образки: на одной стороне было изображение святителя Иоанна Тобольского, на другой - Тобольской (Черниговско-Ильинской) иконы Божией Матери, перед которой почил Святой. Такие иконки получили А.А. Вырубова, С.В. Марков, З.С. Толстая и др.



В.А. Сухомлинов.

Один из таких образков получил и генерал В.А. Сухомлинов, причем при весьма необычных обстоятельствах. Приведем дошедший до нас его рассказ об этом: «…Когда я сидел в Петропавловской крепости, бедный мой Государь находился в Тобольске - тоже в заточении. На одной из прогулок внутри Трубецкого бастиона, которая сопровождалась часовым, этот последний поспешно сунул мне в руку какую-то бумажку, в которой оказался небольшой металлический, круглый образок. На одной стороне его находилось изображение Богородицы с подписью: “Обр. Тобольск. Бож. М.”, а на другой - митрополит и надпись: “Св. Иоанн Митр. Тобол.”
Когда я уже был за границей, лицо, имевшее сношение с Тобольском во время нахождения там Царской Семьи, меня спросило, - получил ли я благословение Государя, которое послано было мне из Сибири? Для меня же это было драгоценным доказательством, что Царь убедился уже тогда в правильности Своего утверждения, что безпристрастная история вынесет свой приговор “безпристрастный” и осудит, конечно, вместе с тем того преступного “Высочайшего”, по росту только к сожалению, “Дядю”, предавшего последнего Русского Царя и загубившего Россию...» (В.А. Сухомлинов «Великий Князь Николай Николаевич (младший)». Берлин. 1925. С. 57-58).
Изображения этих шейных образков см.:
https://sergey-v-fomin.livejournal.com/404929.html
https://catofoldmemory.livejournal.com/97231.html



Е.В. Сухомлинова.

«Во время амнистии, - вспоминала А.А. Вырубова, - г-же Сухомлиновой удалось освободить ее престарелого мужа и перевезти его в Финляндию» («Верная Богу, Царю и Отечеству». С. 111). Достигшего 70-летнего возраста старого генерала освободили 1 мая 1918 г. и через Финляндию он выехал в Германию, где скончался в ужасающей нищете.

Продолжение следует.