РОССIЙСКАЯ ИМПЕРIЯ и||und DEUTCHES REICH (39)

[sergey_v_fomin]

Кругом одни шпионы (продолжение)

С.Н. Мясоедов был арестован вечером 18 февраля в Ковно, куда он был отправлен по служебным надобностям. В ночь же с 18 на 19 февраля, «по заблаговременной телеграмме начальника штаба Северо-Западного фронта [ген.-лейт. А.А. Гулевича], по многим городам были произведены обыски и аресты лиц, связанных родством, знакомством или какими бы то ни было сношениями с Мясоедовым. Всех арестованных надлежало направлять в Варшаву, самое же дело, как было указано в телеграмме генерала Янушкевича, “повелено закончить быстро и решительно”» (А.И. Спиридович «Великая война и Февральская революция, 1914-1917 гг.». Т. I. С. 108).
Всего было арестовано 13 человек. При этом начальник Петроградского Охранного отделения полковник П.К. Попов подчеркивал, что «существенных, неопровержимых улик в шпионской деятельности ни у кого […] обнаружено не было» (А.Ю. Дунаева «Реформы полиции в России начала ХХ века и Владимiр Федорович Джунковский». С. 239-240).
Заказной характер дела становится ясным и из прямо-таки бросающихся в глаза многочисленных грубейших попраний законов и грубейшего непрофессионализма контрразведчиков.
Само «перенесение дела в Варшаву, в Варшавский военный округ, - отмечал генерал А.И. Спиридович, - являлось противозаконным. Там дело было поручено не военному следователю, как того требовал закон, а следователю по важнейшим делам Варшавского окружного суда, каковую должность временно занимал некто Матвеев. 16 марта из Ставки последовало повеление выделить из общего производства личное дело Мясоедова и назначить его к слушанию в Военно-полевом суде. Это повеление указывало ясно на желание Ставки покончить с делом Мясоедова поскорее, что и было понято в Варшаве (да и было разъяснено командированным из Ставки для наблюдения за ходом процесса прапорщиком Орловым - позже по службе у большевиков Орлинский, место которого занимал Матвеев)» (А.И. Спиридович «Великая война и Февральская революция, 1914-1917 гг.». Т. I. С. 109).
Руководивший предварительным расследованием дела С.Н. Мясоедова главный военный прокурор при штабе войск Западного фронта В.Г. Орлов вспоминал, как он и целый штат его помощников «денно и нощно […] проводили допросы, судебные разбирательства на местах, выбивали [sic!] признания, расшифровывали тайнопись» (В.Г. Орлов «Двойной агент. Записки русского контрразведчика». М. 1998. С. 45).



Владимiр Григорьевич Орлов (1882-1941).
Французские осведомительные органы в 1923 г. характеризовали В.Г. Орлова следующим образом: «…Человек умный, крайне энергичный и ловкий. Совершенно лишен каких-либо принципов. Гонится исключительно за деньгами. В 1921 г. осведомлял французов, давал сенсации, но ничто не подтвердилось, и его выгнали» (В.Г. Орлов «Двойной агент». С. 231).

Даже из этих весьма пристрастных самооправдательных мемуаров видно, сколь большое, просто исключительное внимание уделялось именно этому делу, ибо целью было завалить Военного министра, других подходов к которому не было. «За каждым, кто хоть как-нибудь был связан с Мясоедовым, - отмечают исследователи, - следила целая армия агентов. В России вряд ли нашелся хотя бы один действующий сотрудник разведывательной службы, который не принимал бы участия в наблюдении за подозреваемыми» (Там же).
М.К. Лемке, соприкасавшийся в Ставке с В.Г. Орловым, сообщал в своем дневнике небезынтересные сведения о последнем: «Пустовойтенко говорит, что, когда он прибыл с Алексеевым на Северо-Западный фронт, в разведывательном отделении штаба уже служил и работал прапорщик Владимир Григорьевич Орлов, призванный из следователей по особо важным делам округа Варшавской судебной палаты. Он тогда же потребовал у него доклад по делу шпиона Мясоедова, и якобы оказалось, что во всем обширном деле не было ни одного документа, объективно доказывающего виновность повешенного. Все инкриминированное Мясоедову было таково, что никоим образом не доказывало чего-нибудь неопровержимого. Вместе с ним судили еще несколько человек и часть их принуждены были оправдать, а впоследствии члены суда узнали от “поливановцев”, что этот шаг не пройдет им даром. Дело Мясоедова, по словам Пустовойтенко, нужно было прежде всего именно Поливанову, чтобы утопить Сухомлинова. Перетц говорит, что знает от своего товарища Потапова, бывшего членом суда, что действительно юридически дело было обосновано плохо и Поливанов вел сплошную интригу. Орлов состоит теперь в прикомандировании к нашему управлению и работает в верховной следственной комиссии, где всячески ищет улик против Сухомлинова. Сегодня он приехал сюда - лицо белобрысого Мефистофеля. Когда Пустовойтенко прибыл в Ставку, он застал Орлова здесь и очень был рад откомандированию его в комиссию. Пользуясь этим, он отчислил его от управления в распоряжение Западного фронта, где Орлов официально занимает должность переводчика при разведывательном отделении. Сегодня Орлов приехал, чтобы допросить Кондзеровского как свидетеля по делу Сухомлинова. Говорят, что Орлов из таких юристов, что если ему человек кажется виновным, то он не прочь и создать улики. Таково его убеждение. Честные штабы любят его присутствие: оно наводит страх на негодяев в области воровства» (М.К. Лемке «250 дней в Царской Ставке. 1914-1915». С. 250-251).



Генерал-квартирмейстер Ставки генерал М.С. Пустовойтенко и его протеже - революционер М.К. Лемке.

Новейшие исследование показывают, что «в русской Ставке не было особенным секретом то, что мясоедовское “дело” было организовано при сильнейшем давлении на суд со стороны Великого Князя и генерала А.А. Поливанова для того, чтобы снять Сухомлинова с его поста» (О.Р. Айрапетов «Генералы, либералы и предприниматели: работа на фронт и на революцию. 1907-1917». С. 69). За А.А. Поливановым же, как известно, стоял А.И. Гучков.
По мнению генерала К.И. Глобачева, «в самом начале в этом деле военными властями была допущена колоссальная ошибка. Тотчас после первого заявления Колаковского необходимо было, не предавая гласности его показаний, направить Колаковского к Мясоедову, чтобы узнать, - как же Мясоедов будет реагировать на появление посланца германского Генерального штаба, какие он даст Колаковскому задачи и инструкции, и вместе с сим установить за Мясоедовым самое тщательное наблюдение. Только таким путем, если Мясоедов действительно был шпион, его можно было в этом уличить. Ничего подобного не было сделано, а ведь это азбука дела» (К.И. Глобачев «Правда о русской революции». С. 78-79).
Примечательно, что версии «дела Мясоедова» в изложении основных его участников, М.Д. Бонч-Бруевича и Н.С. Батюшина, сильно разнятся между собой. (М.Д. Бонч-Бруевич «Вся власть Советам». М. 1958; Н.С. Батюшин «Тайная военная разведка и борьбе с ней». М. 2002). Обстоятельство это, отмеченное современными историками разведки, не может не вызывать вопросов (И.И. Васильев, А.А. Зданович «Генерал Н.С. Батюшин. Портрет в интерьере русской разведки и контрразведки» // Н.С. Батюшин «Тайная военная разведка и борьбе с ней». С. 215).



Советские книги М.Д. Бонч-Бруевича.

Начальник Петроградского охранного отделения генерал К.И. Глобачев посвятил немало страниц своих мемуаров этому делу. Видимо, совесть не давала ему спокойно спать: на раннем этапе Константин Иванович, как мы уже отмечали, принимал участие в следствии по этому делу и допрашивал главного свидетеля. «Единственным материалом, собранным следствием по этому делу, - подчеркивал генерал, - была переписка с лицами, участвовавшими с Мясоедовым в торговых делах довоенного времени, его отношения к ген. Сухомлинову и к дамам, бывшим с ним в переписке, как-то: Магеровкая, Столбина и др. Все они также были арестованы, и им инкриминировалась связь с полковником Мясоедовым и получение от него некоторых предметов из военной добычи, взятой в Восточной Пруссии путем мародерства. […] …В отношении Мясоедова доказано было только мародерство, что, в сущности, можно было инкриминировать многим участникам военных операций в Восточной Пруссии, что же касается шпионства в пользу Германии, то таковое доказано не было. Тем не менее, дело Мясоедова настолько нашумело, что в удовлетворение общественного мнения Верховному главнокомандующему приговор суда пришлось утвердить, пожертвовав Мясоедовым, который и был казнен» (К.И. Глобачев «Правда о русской революции». С. 78). Насчет угодничества общественному мнению Николая Николаевича спорить не приходится. Однако не забудем, что в деле С.Н. Мясоедова Великий Князь был заинтересован лично.
«Таким образом, - продолжал К.И. Глобачев, - следствие не добыло материала, уличающего Мясоедова в военном шпионстве, и оставалось одно лишь голословное заявление Колаковского, но общественное мнение было до того возбуждено этим делом, что ничего не оставалось другого, как предать Мясоедова военному суду. На этом деле играли все левые элементы, обвиняя Мясоедова, Военного министра, Правительство и командный состав чуть ли не в пособничестве государственной измене» (Там же).
«Первой пробой его сил, - пишет тот же генерал, имея в виду уже А.Ф. Керенского, - была история с изменой полковника Мясоедова […] Это дело […] весьма темное и запутанное, для революционеров было весьма на руку; оно позволило вылить потоки грязи на Правительство и создать целую панаму. Керенский поспешил написать открытое письмо председателю Государственной думы Родзянко, между прочим нигде открыто не напечатанное, с резким осуждением и обвинением в государственной измене Правительства и командного состава. Письмо, в виде отдельных листовок напечатанное в тысячах экземпляров, распространялось из-под полы в Петрограде и провинции, в чем и был весь его смысл, так как правды в нем не было ни на грош. Но успех оно имело, в особенности в студенческих и рабочих кружках» (Там же. С. 72).
К.И. Глобачев, как мы уже писали, непосредственно участвовавший в допросе главного и единственного свидетеля, вновь и вновь мысленно возвращался к этому: «В рассказе Колаковского столько было неясного, темного, что Колаковский, отправленный после своих разоблачений военной властью в одну из резервных частей в г. Пензу, по распоряжению Департамента полиции был долгое еще время под негласным наблюдением» (Там же. С. 79). Кроме того, этот главный свидетель, на показанях которого было основано всё обвинение С.Н. Мясоедова, согласно сохранившимся документам, на само судебное разбирательство «лично не вызывался за дальностью расстояния» (А.Ю. Дунаева «Реформы полиции в России начала ХХ века и Владимiр Федорович Джунковский». С. 241). А чего тратиться на проезд, коли всё уже было решено в Барановичах?



С.Н. Мясоедов.

«А мне пришлось сделаться юристом, - делился своими заботами Николай Николаевич в разговоре с Великим Князем Андреем Владимiровичем. - […] Положение было трудное. Надо было кончить с Мясоедовым, и скорее, а тут возникают все тормоза». Дело в том, что согласно законам, «полевому суду можно предать лишь лицо, схваченное в момент совершения преступления». Вот почему Великий Князь приказал донести ему немедленно, когда следствие установит факт шпионажа. «Как только мне донесли, что факт шпионства установлен, я отдал распоряжение о предании его полевому суду. Это совпало со Страстной неделей. По установленным обычаям, в эти дни приговоры не приводятся в исполнение, пришлось его дело вести скорее и кончить без колебаний» («Военный дневник Великого Князя Андрея Владимiровича Романова (1914-1917)». С. 128-129).
Начальник штаба Ставки генерал Н.Н. Янушевич вкрадчиво старался внушить следующей (и одновременно основной, ради которой всё и затевалось) жертве - Военному министру: «Надо бы постараться скорее, до праздников, покончить с мясоедовским делом для успокоения общественного мнения» (К.Ф. Шацилло «“Дело” полковника Мясоедова» // «Вопросы Истории». 1967. № 2).
18 марта военный суд приговорил С.Н. Мясоедова к смертной казни. В тот же день пришла телеграмма: можно повесить, не ожидая утверждения приговора «Верховным» (Там же). Реакция Великого Князя Николая Николаевича на доводы, что не худо было бы сохранить хоть какую-то видимость законности, была неумолимой: «Все равно повесить!»: https://ru.wikipedia.org/wiki/Мясоедов,_Сергей_Николаевич
Она-то и решила дело. 20 марта С.Н. Мясоедова казнили.



Исповедь шпиона перед казнью. Этот и следующие три снимка сделаны военным прокурором Р.Р. фон Раупахом (1870-1943).

«…Сначала повесили осужденного, а потом уже утвердили приговор, - писал в своей известной статье 1967 г. историк К.Ф. Шацилло. - “После подания медицинской помощи и совершения таинств исповеди и причастия, - доносил тюремщик, - приговор над Мясоедовым был приведен в исполнение”. Если все рассказанное нами можно назвать разоблачением “иностранного агента” судом, хотя бы и военно-полевым, то что же тогда называется кровавым фарсом? Но вдохновителей и организаторов дела Мясоедова не мучила совесть, как их не мучили и поиски истины» (К.Ф. Шацилло «“Дело” полковника Мясоедова»).
После войны начальник германской разведывательной службы полковник Вальтер Николаи заявил: «Приговор… является судебной ошибкой. Мясоедов никогда не оказывал услуг Германии». Лейтенант Бауермейстер также заверял: «Я никогда в жизни не обменялся ни единым словом с полковником Мясоедовым и никогда не сносился с ним через третьих лиц»: https://ru.wikipedia.org/wiki/Мясоедов,_Сергей_Николаевич



Напутствие.

Всего по делу С.Н. Мясоедова судили 15 человек К смертной казни приговорили не одного полковника, но еще, по крайней мере, семерых. Как видим, поговорка лес рубят - щепки летят, - приобрела свой зловещий смысл задолго до 1930-х годов. Заказчик был доволен. Николай Николаевич, хорошо знавший одного из конструкторов «дела Мясоедова» В.Г. Орлова «по предыдущим делам, связанным с разоблачением шпионов», от души приветствовал его в Тифлисе в 1916 г. словами: «Я рад, что прислали именно вас! Нам здесь очень нужна твердая рука!» (В.Г. Орлов «Двойной агент». С. 33).



По дороге на эшафот.

«…Весной 1915 года, - пишет современный биограф Н.С. Батюшина, - фронтовая контрразведка, географически самая близкая к столице, а по ряду дел и столичная, впервые открыто вышла на политическую авансцену. Но она была на ней не самостоятельным игроком. Плодами, собранными в этой жесткой, ловкой, скрытой от людских глаз организации, умело воспользовались те, кто является истинными актерами на российской исторической сцене. Роль же, безукоризненно исполненная контрразведчиком Н.С. Батюшиным, запомнится многим ее участникам» (И.И. Васильев, А.А. Зданович «Генерал Н.С. Батюшин. Портрет в интерьере русской разведки и контрразведки». С. 217-218).
Насчет «безукоризненности» можно, конечно, и поспорить: все чисто профессиональные промахи контрразведчиков прикрыла лишь сильная воля людей сколь заинтересованных, столь и высокопоставленных. Дело с такими «уликами» и «доказательствами» немедленно развалилось был в любом суде. А вот что касается «роли», то да, именно эта безнаказанность за любые беззаконные действия развратила, в конце концов, даже самого Н.С. Батюшина, имевшего вначале неплохие задатки. Но об этом мы поговорим в одной из наших следующих книг, когда, по-прежнему остававшиеся в тени силы, выведут контрразведчика на Царского Друга.
Пока же в апреле 1915 г. Н.С. Батюшину его покровителями было выхлопотано «Высочайшее благоволение за отлично-усердную службу и труды, понесенные во время военных действий». Однако буквально через несколько дней (21 апреля) контрразведчика отправили в строй, назначив командиром 2-го Лейб-драгунского Псковского полка. Служба эта, правда, продолжалась недолго, чуть больше трех месяцев, пока о нем не вспомнили и не вытащили его покровители, однако судьба преподнесла ему при этом урок, как опасно принимать участие в чужих политических играх.



Казнь.

Неоднократно цитировавшийся нами генерал А.И. Спиридович весьма мягко оценивал преступные деяния тех лиц, которые совершили их во имя личных политических амбиций сами и, пользуясь своим высоким положением, подтолкнули к этому других: «Совершилась одна из ужасных судебных ошибок, объясняющаяся […] главным образом политической интригой. […] С Мясоедовым расправились в угоду общественному мнению. Он явился искупительной жертвой за военные неудачи Ставки в Восточной Пруссии. […] Но те, кто создали дело Мясоедова, и, главным образом Гучков, те были довольны. В революционной игре против Самодержавия они выиграли первую и очень большую карту. На трупе повешенного они создали большой процесс с многими невинно наказанными и, главное, процесс генерала Сухомлинова, сыгравший в его подготовительной стадии едва ли не самую главную роль по разложению тыла и по возбуждению ненависти к Государю. […] Ставка, слабая по особам ее представлявшим, шла навстречу общественному мнению. Слепая толпа требовала жертв. Слабая Ставка Великого Князя их выбрасывала, не думая о том, какой вред она наносит Родине. Скоро Ставка на себе убедилась, как опасно играть на мнимой “измене” и прикрывать ею свои ошибки. Не прошло и месяца, как поползли самые нелепые слухи, что будто бы один из самых ответственных генералов Ставки - изменник. Что его изменою объясняются неудачные операционные планы Ставки. Слухи дошли даже до Царского Дворца. […] Официальное сообщение Ставки о казни Мясоедова как бы подтвердило правильность всяких нелепых слухов о разных изменах. А тут, как на беду, произошел большой взрыв на Охтенских пороховых заводах и о немецком шпионаже в тылу заговорили еще больше» (А.И. Спиридович «Великая война и Февральская революция, 1914-1917 гг.». Т. I. С. 109-111).
Генерал имеет в виду взрыв 16 апреля 1915 г. на Охтенском заводе взрывчатых веществ в Петрограде, выпускавшем трубки для снарядов. Сотрясение земли ощущалось на десятки километров в окрестностях столицы. Предполагалось, что осуществили его немецкие диверсанты, поскольку он непосредственно предшествовал наступлению Германской армии, начавшемуся 19 апреля.




Реакция Царской Семьи и Их Друга отражена в письмах, отправленных из Царского Села Государю.
Царица (17 апреля): «В 8 ч. 20 м. вечера произошел этот взрыв […] Я сейчас телефонировала Сергею [Великому Князю Сергею Михайловичу, генерал-инспектору артиллерии. - С.Ф.], чтобы узнать подробности. Говорят, раненых 150 человек, число убитых еще нельзя установить, так как собирают по кусочкам. Когда соберутся уцелевшие люди, то будет видно, кого недостает. - В некоторых частях города абсолютно ничего не было слышно, а здесь некоторые слышали очень ясно, так что подумали, что катастрофа случилась в самом Царском. - Слава Богу, что не пороховой склад, как сначала предполагали».
Великая Княжна Ольга Николаевна (17 апреля): «Только что говорила по телефону с Сергеем Михайловичем, и он дал подробности об Охте. Тяжело раненых 82, из них 7 умерло, найдено 97 трупов и не хватает 57 человек. Сгорели совершенно 3 мастерские, ущерба армии, слава Богу, нет, так как все патроны, снаряды и так далее целы в других складах» («Августейшие сестры милосердия». Сост. Н.К. Зверева. М. 2006. С. 97).



Плотина Охтенского порохового завода.

Царица (18 апреля): «Наш Друг говорит, что если станет известно, что взрыв произошел вследствие поджога, то ненависть против немцев еще усилится».
Характерно, что гучковская газета «Голос Москвы» выступила именно с обвинением немецкой общины «в организации взрыва и призывала расправиться с ней» (О.Р. Айрапетов «Репетиция настоящего взрыва». С. 86). «Довольно шутить с огнем. Его необходимо потушить сразу, иначе он получит силу и спалит всё, что нам дорого» («Голос Москвы». 1915. 18 апреля. С. 1).



Общий памятник погибшим при взрывах на Охтинском пороховом заводе на т.н. «Пороховом кладбище» на северо-западе С.-Петербурга. Композицию монумента, установленного в 1890 г. по проекту архитектора завода Р.Р. Марфельда, составляют 14 каменных жерновов для размола пороховой массы, извлеченных из основания плотины, где они находились с 1791 г. На возвышающемся над ними гранитном кресте надпись: «Что мятетеся безвременно, о человецы! Един час и вся преходит. Во Царствии Твоем помяни нас, Господи!».

Не успел еще, как говорится, остыть труп повешенного С.Н. Мясоедова, как уже 26 марта в дневнике современника был зафиксирован новый слух: «Говорят, что Витте - причастен к этому делу, и отравился. Его Матильда будто бы даже привлечена к дознанию. Объясняют их измену тем, что у них миллионы денег в Германии, и могут быть конфискованы. Это еще куда не шло: Витте всегда возбуждал недоверие публики. Но совсем уже дико - будто бы и жена Сухомлинова замешана, что будто бы по этому случаю он получил отставку. Это большое горе, что немецкое шпионство так удачно» («Дневник Л.А. Тихомирова. 1915-1917 гг.». С. 50).
Вскоре, увы, стало уже не «дико», а вполне привычно. В виновность супруги Военного министра поверила даже Сама Императрица.
(28.11.1914): «Я не желаю зла Сухомлинову, совсем наоборот, но его жена поистине весьма “mauvais genre”, притом она восстановила против себя всех, в особенности военные круги. […] Эта дура губит своего мужа и рискует собственной шеей. […] Хотя она усердно работает и много делает добра, всё же она сильно ему вредит, так как он ее безсловесный раб, это очевидно для всех. - Мне так хотелось бы суметь его убедить несколько прибрать ее к рукам. Он пришел в отчаяние, когда [граф Я.Н.] Рост[овцев] [заведующий канцелярией Императрицы. - С.Ф.] сообщил о Моем неудовольствии, и спрашивал, не следовало ли бы ей прикрыть ее склад, но Рост[овцев] ответил, что это совершенно лишнее, что Мне известны ее добрые дела…»
(12.6.1915): «Вчера я видела г-жу Гартвиг, и она мне рассказала много интересного про наше отступление из Львова. Солдаты были в отчаянии и говорили, что не хотят идти на врага с голыми руками. Ярость офицеров против Сухомлинова безмерна, бедняга, - они проклинают самое имя его и жаждут его отставки. Я думаю, для него самого было бы это лучше, во избежание скандала. Это его авантюристка-жена окончательно погубила его репутацию, и за ее взятки он страдает. Говорят, что он виноват в том, что у нас вовсе нет снаряжения, что является нашим проклятием и т.д.»



Начальница склада Императрицы Александры Феодоровны, супруга Военного министра, генерал-адьютанта В.А. Сухомлинова - Екатерина Викторовна. 1915 г.

Угоревший от слухов «монархист» Л.А. Тихомиров, дневники которого мы не раз цитировали ранее, писал (1.8.1915): «Сегодня кричат о нескольких казнях изменников, всё какая-то дрянь и мелочь. Всё пустяки - жертва, брошенная “общественному мнению”» (Там же. С. 90). Прервем словоизвержение этого «православного философа» и вспомним, как еще совсем недавно он утверждал нечто иное (8.3.1915): «Говорят несколько человек уже казнены. Не понимаю, почему Правительство не публикует хоть о смертных казнях. Это бы успокаивало общественное мнение» (Там же. С. 47). Однако по прошествии всего пяти месяцев этих каких-то «нескольких» жертв, оказывается, уже мало! Но продолжим августовскую запись Л.А. Тихомирова: «Жену казненного Мясоедова сослали в Сибирь. Ну, а ее приятельница, г-жа Сухомлинова?» (Там же. С. 90). Правда, и у Льва Александровича сквозь плотную пелену массового психоза прорывались иногда вполне трезвые нотки: «Положение вообще отвратительное. Власть, чувствуя свою скомпрометированность, сдается на капитуляцию “обществу”, т.е. либеральным элементам» (Там же).
Еще 16 марта 1915 г., за два дня до суда над Мясоедовым, состоялся разговор Государя с Великим Князем Андреем Владимiровичем, во время которого последний сказал о Сухомлинове, что про него «говорят вообще много хорошего те, кто его хорошо знают, и дурно те, кто его плохо знают или завидуют. […] Государь слушал внимательно…» («Военный дневник Великого Князя Андрея Владимiровича Романова (1914-1917)». С. 125).
К этой животрепещущей теме собеседники обращались еще не раз. В дневнике Великого Князя сохранилась запись его разговора с Государем 29 апреля 1915 г. «По поводу Мясоедова Сухомлинов напомнил за одним докладом всю старую историю с Мясоедовым, как покойный П.А. Столыпин сам ему рекомендовал Мясоедова для контрразведки, затем все нападки Гучкова в Думе по этому вопросу. В заключение Государь сказал, что Он глубоко верит Сухомлинову, что он, безусловно, честный и порядочный человек. На это я заметил Государю, что меня это радует, т.к. я такого же мнения, но что вообще против Сухомлинова ведется страшная кабала. […]
- Кому ты это говоришь, знаю и слишком хорошо, но в обиду его не дам и скорее Сам восстану за него, но его не тронут. Завистников у него очень много. Хотели его вмешать в дело Мясоедова, но это им не удастся. […]
Многие говорили, что Сам Государь им недоволен и что его скоро сменят, но из этого видно, что это вовсе не так. Напротив, Государь за него. Странно, что Великие Князья Александр и Сергей Михайловичи, не стесняясь, называют его открыто преступником. Почему это происходит, я решительно не знаю. […] Вообще после войны тут многое что откроется, скорее в пользу Сухомлинова и не в пользу тех, кто его так открыто обвиняет» (Там же. С. 139).
Однако, как говорится, жалует Царь, да не жалует псарь. Во время посещения Ставки генералом Сухомлиновым Верховный главнокомандующий демонстративно не приглашал его на свои доклады, которые он делал Императору (А.А. Поливанов «Из дневников и воспоминаний по должности Военного министра и его помощника. 1907-1916». Т. I. М. 1924. С. 132). Всё это, безусловно, порождало и подогревало слухи.
Тем временем трезвый взгляд на факты заставил Императрицу пересмотреть Свою позицию на историю с Сухомлиновыми, составленную Ею, в какой-то степени, под влиянием слухов.
(21.6.1915): «Передача Мне Моих складов от г-жи Сухомлиновой проходит благополучно и с тактом, к счастью. Мне не хотелось бы, чтобы она страдала при этом, так как она действительно принесла много пользы».
(24.6.1915): «Вчера видела Поливанова. Он мне, откровенно говоря, никогда не нравился. Что-то в нем есть неприятное, не могу объяснить что. Я предпочитала Сухомлинова. Хотя этот и умнее, но сомневаюсь, так же ли он предан. Сух[омлинов] сделал большую ошибку тем, что показывал направо и налево Твои частные письма к нему, и у многих есть копии с них. Фред[ерикс] должен бы написать ему выговор. Я понимаю, что он этим хотел показать, как Ты до конца был милостив к нему, - но другие не должны знать причин его отставки, кроме той, что он сказал неправду на знаменитом заседании в Петергофе, когда уверял, что мы готовы и сможем выдержать войну, а у нас не было достаточно снаряжения. Это его единственная грубая ошибка, - взятки его жены сделали остальное».
(25.6.1915): «Ты знаешь, что Гучков всё еще друг Поливанова - это было причиной, почему П[оливанов] и Сух[омлинов] разошлись. - Мне не нравится этот выбор».



А.И. Гучков на Кавказском фронте. Рядом с ним генерал Михаил Алексеевич Пржевальский (1859 -1934) - двоюродный брат известного путешественника, герой Сарыкамыша и Эрзерума. 1916 г.

Между тем 13 июня 1915 г., уступая внешнему нажиму, Император уволил генерала В.А. Сухомлинова с поста Военного министра, правда, с оставлением его членом Государственного Совета. К сожалению, это был лишь первый этап спуска.
Свидетельством вынужденности решения и того, что Цареву руку явно направляли, является письмо Государя генералу Сухомлинову: «Ставка, 11 июня. Владимiр Александрович. После долгого раздумывания Я пришел к заключению, что в интересах России и армии Ваш уход необходим в настоящую минуту. Поговорив с Великим Князем Николаем Николаевичем, Я окончательно убедился в этом. Пишу Вам это, чтобы Вы от Меня первого узнали. Мне очень тяжело сказать Вам об этом, тем более, что Я вчера только Вас видел. Столько лет мы с Вами работали и никогда между нами не было недоразумений. Благодарю Вас, что Вы положили столько труда и сил на благо нашей родной армии. Безпристрастная история будет более снисходительна, чем суждения современников. […] Господь с Вами. Уважающий Вас НИКОЛАЙ» (А.Ф. Редигер «История моей жизни». Т. 1. С. 394-395).



Генерал-адъютант ЕИВ генерал В.А. Сухомлинов. 1915 г.

«Генерала Сухомлинова, - подтверждала А.А. Вырубова, - Государь уважал и любил еще до его назначения Военным министром. Блестяще проведенная мобилизация в 1914 году доказывает, что Сухомлинов не бездействовал. Главными его врагами были: Великий Князь Николай Николаевич, генерал Поливанов и знаменитый Гучков. Многие усматривали в походе против Военного министра во время войны дискредитирование власти Государя, находя, что эта интрига еще опаснее для Престола, чем сказки о Распутине. Сухомлинову приписывалось безконечное множество злодеяний» («Верная Богу, Царю и Отечеству». С. 110).
К сожалению, уступки, как это часто бывает, приводят лишь к новым требованиям. По словам министра финансов П.Л. Барка, «преобразование кабинета […] не было оценено Думой. Наоборот, в выступлениях оппозиции прямо указывалось, что никто в составе кабинета не пользуется доверием в стране: изменились лица, но их партийная окраска не изменилась и потому с преобразованным кабинетом совместная работа невозможна. Лидер оппозиции выступил с заявлением, существенная часть коего заключалась в следующем: “его (Милюкова) не удовлетворяет простое увольнение Военного министра Сухомлинова и так как тот всецело виноват в недостаточном вооружении армии, то требуется официальное судебное расследование этого дела”» (П.Л. Барк «Воспоминания» // «Возрождение». № 170. Париж. 1966. С. 104-105).

Продолжение следует.