ТАРКОВСКИЕ: ЖЕРТВОПРИНОШЕНИЕ (часть 111)
«Придите ко мне, товарищи-други!»
«…Умирают люди, воскресают тени».
Анна АХМАТОВА.
Многие в Молдавии и до сей поры помнят моноспектакль Марики Балан «Мастер Маноле», который она представляла не только кишиневскому зрителю, но и жителям районных центров республики и сел, иногда весьма удаленных.
Простая сценография, минимум декораций, музыкальное сопровождение в записи - всё это давало ей возможность чувствовать себя одинаково удобно как на подмостках городских театров, так и на сценах разных домов культуры и даже сельских клубов.
Сама основа спектакля: молдавская народная баллада, в обработке классика молдавской литературы Василе Александри (1821†1890), - была в общем-то одинаково понятна зрителю любого уровня.
В Криуляны Марика Балан приехала в «последний месяц осени».
К тому времени уже был собран виноград…
Придите ко мне, товарищи-други! Уж осень,
сок терпкий в кистях винограда созрел
и яд под зубами змеи.
Лучиан БЛАГА.
Как и в соседних селах, в Криулянах уже попробовали муст и даже «кисленькое».
Были и «товарищи-други».
Еще в самом начале лета 1978-го в райцентр, где я тогда только начинал работать в районной газете «Бируиторул» («Победитель»), приехали командированные из Кишинева этнографы К.Н. Мардарь и Ф.Г. Райлян.
В редакции «Победителя» за своим рабочим столом.
В сопроводительной бумаге содержалась просьба к местным властям: всячески содействовать в исполнении возложенной на них республиканскими органами задаче.
Суть дела заключалась в том, чтобы, поездив по селам района, выявить наиболее интересный с исторической и эстетической точек зрения материал (ковры, дорожки, кружевные и вышитые полотенца, одежду, утварь) и, отобрав, представить его на организованной в районном доме культуры выставке.
Когда пришло время, все внесенные этнографами в список экспонаты, официально, через сельсоветы, доставили в райцентр.
На выставку приехали специалисты из Кишинева. Представляющие наибольшую культурно-историческую ценность предметы отбирались уже для республиканской выставки, а их владельцы награждались специальными призами и дипломами.
Но до этого было еще далеко, предстояло немало потрудиться.
А пока, после представления местному начальству и заселения в гостиницу, этнографы пришли к нам в редакцию, так как для поездок по селам им в райкоме посоветовали выезжать на редакционном газике.
В первую такую поездку я и отправился с ними, а потом (при каждом удобном случае) делал это еще не раз, проникая в недоступный для внешнего сокровенный мiр молдавского села.
Редакция Криулянской районной газеты, в которой я работал в 1978-1980 гг., находилась в типовом комплексе, построенном в каждом из тридцати с лишним райцентрах (число их в разные годы была различным) республики.
На первом этаже размещался книжный магазин «Луминица», на втором - редакция районной газеты и контора районного книготорга.
Во дворе постройки находилась типография с линотипами и печатными машинами, склад с бумагой и гараж с грузовой машиной, привозившей из Кишинева книги, которые распределял затем по магазинам и библиотекам района книготорг, а также развозившей по почтовым отделениям района напечатанный тираж газеты.
При обходе жителей мы пользовались советами работников сельсовета, куда мы и приходили в первую очередь, показывая бумаги. После действовали уже визуально: высматривали дома наиболее старых традиционных построек, выискивая старушек и стариков, а потом, пользуясь уже их советами, шли дальше по цепочке.
В центре внимания были ковры. Да и как иначе: в Молдавии не найти такого дома, в котором бы их не было.
Удивительно, но в селах всё и до сих пор так, как еще в середине XIX в. описал в своих заметках посетивший эти места русский писатель и этнограф А.С. Афанасьев-Чужбинский: «Вдоль стен крестьянских домов имеются лавки, непременно застланные коврами… Ковры висят на стенах, лежат на постели, а поверх них возвышаются груды подушек с вышитыми наволочками… Все выступы печки и лежанки украшены ковриками».
Современный молдавский ковер, выполненный по старинным образцам.
Стену комнаты обычно украшают «рэзбоем». Чаще всего он покрыт растительным орнаментом или букетами цветов в вазонах; по краю же его располагается широкая кайма, в большинстве случаев контрастного цвета.
«Вереткуцэ» накрывают кровать, «лэйчер» - ковер-дорожку - укладывают на лавку. И, наконец, «перетаре», окаймляющий обычно каса маре.
Узнав, зачем мы пришли, хозяйки предлагали нам новые, «красивые» в их представлении, окрашенные ядовито-яркими анилиновыми красками, ковры, висевшие в их каса маре.
Однако этнографы искали другое: не просто давние по времени, а настоящие, подлинные произведения народного искусства.
И вот, после долгих разговоров, нам приносили иногда ветхие ковры (случалось даже их фрагменты) с удивительными древними геометрическим и антропоморфными узорами, окрашенные в спокойные, приглушенной палитры цвета, полученные естественным путем: из листьев, веток и коры деревьев, корней и сока трав, фруктов, истолченных в порошок камней и других минералов.
Оттенок красителя, по словам моих новых знакомых, во многом зависел от времени сбора растительного сырья. Благодаря таким вот экспедициям и сотрудничеству с местными ботаниками удалось выявить и зафиксировать около ста растений местной флоры, содержащих красящие вещества, а затем, благодаря таким же как были и у нас беседам со старушками, записать различные способы получения того или иного красителя и сам процесс окрашивания.
Именно в этом, по словам одного из участников нашей экспедиции Фоки Райляну, секрет сочных ярких нелиняющих красок старинных молдавских ковров. В Старых Дубоссарах, очень большом селе Криулянского района, ему, по его словам, довелось видеть ковры, закопанные во время войны в землю, и пролежавшие там в течение не одного года. Так вот, глядя на то, как сохранились их краски, в это трудно было поверить.
Нашлось во время обхода домов и несколько вполне достойных, чтобы представить на выставке, декоративных вышивок и изделий, вязанных крючком. Мастерство это, когда-то процветавшее в монастырях и боярских усадьбах, было ведомо некогда каждой женщине. Они входили в состав приданого выходившей замуж девушки, а затем украшали ее каса маре.
Так возникали перед нами поднятые из сундуков старинные полотенца с кружевами, вышитые женские рубашки «ии», в которых нынешние бабушки стояли когда-то под венцом.
Большой интерес вызвал примеченный нами среди старой рухляди в одном из дворов глиняный горшок с ручкой вверху (как у ведра) из той же обожженной глины, предназначенный для того, чтобы удобнее было нести в нем пищу в поле.
В таком же, возможно, несла когда-то плодоносящая Анна обед своему Мастеру Маноле, спектакль о котором нам вскоре предстояло посмотреть…
Благодаря счастливой случайности (сохранившемуся у меня автографу Марики Балан) сегодня я могу назвать точную дату этого события: 1 ноября 1978 года.
Давали спектакль в районном доме культуры, в котором вскоре прошла та самая этнографическая выставка.
Облаченная в грубой выделки просторную хламиду до пят, актриса стояла на специальном, без каких-либо запоминающихся деталей, помосте, напоминающем строительные леса.
Когда она вздымала руки, то выходившие прямо из балахона рукава невольно вызывали у зрителей образ крыльев.
Кадры из моноспектакля «Мастер Маноле», который в начале 1990-х годов снимал Мирча Сурду у стен Сорокской крепости.
Марика Балан читала хорошо известную всему залу еще со школы древнюю балладу, обработанную молдавским классиком, но все видели:
…И то, как едет выбирать место для монастыря Господарь…
…И то, как каменщики берутся за дело, а возведенное ими за день к утру неизменно рушится…
…И вещий сон предводителя артели Мастера Маноле с последовавшей затем общей страшной клятвой…
…И то, как увидел он на рассвете идущую к нему с кувшином юную жену…
…И облегчение каждого из каменщиков, что это не его жена или сестра ступает по тому полю…
…И отчаяние, но, одновременно, и решимость мастера, верность данному им слову…
…И совершаемое им - под мягкие укоризны жены с не родившимся еще его ребенком во чреве - жертвоприношение во имя красоты и долговечности постройки…
…И воздвигнутый наконец монастырь, краше которого не найти во всём свете…
…И хвастовство каменщиков перед Господарем, что им ничего, мол, не стоит воздвигнуть еще и не такую постройку…
…И коварство правителя, во имя единоличного обладания архитектурной жемчужиной замыслившего уничтожить мастеров и приказавшего убрать во исполнение этого замысла от постройки леса…
…И попытку мастеров спастись, соорудив себе деревянные крылья…
…И трагическую неудачу этого предприятия…
…И, наконец, последний полет и гибель самого Маноле, на месте падения которого родился источник…
Всё это время на сцене была только одна Марика Балан. Но - одновременно - и Мастер Маноле, и его Анна, и «девять мастеров известных, славящихся повсеместно», и Господарь Негру-Водэ, и вызванные мастером стихии: ливни, ветры, и полет на крыльях, и, наконец, сама прекрасная постройка и бьющий до сих пор в тех местах источник.
…Весь последующий после спектакля вечер провели мы (Мардарь, Райлян и я) в Криулянской гостинице в обществе Марики Балан, оказавшейся не прочь скоротать время среди людей, объединенных, как она, видимо, почувствовала, общими с ней интересами.
Та самая гостиница в Криулянах.
Какой же она была?
Внешне не красивой, но артистичной. Настоящей. А потому была, а не казалась, как это часто случается с людьми ее профессии.
В тот вечер мы говорили обо всем, что нас переполняло. О чем обычно люди, считающиеся образованными, культурными, не говорят вслух. По крайней мере, без тени «здорового» скепсиса или даже намеренной, «для приличия», усмешки.
О том, что, по выражению Томаса Манна, так «смертельно оскорбительно для духа новейшего времени», для Запада, для Европы, «блещущей разумно-взвешенной радостью».
В нашем общении словно бы пали все барьеры внешних условностей. Мы были предельно искренны, что случается в нашей жизни, увы, нечасто.
Мои друзья и я, да чувствовалось, что и она, наслаждались беседой.
Словно в знойный день пили студеную родниковую воду или получали удовольствие от прекрасного букета легкого настоящего молдавского вина, которое можно было найти в ту пору чуть ли не в каждом доме…
Память о той встрече.
На память невольно приходит ядовитая фраза ее бывшего мужа Фридриха Горенштейна, застрявшая в памяти одного из его дружков: «Она христианка... Она простая... Вот видишь, ха-ха... Она не знает, где Аргентина... И что было до Октябрьской революции...»
Что ж… Как верно подметил тот же Томас Манн, «для ревнителей просвещения в самом слове “народ” всегда слышится что-то устрашающе архаическое».
Криуляны на Днестре.
Вспоминая эту встречу сегодня, соглашаюсь: быть может, ума она была действительно не глубокого, знаний средненьких. Допустим. Но при этом по-крестьянски сметливой и любознательной…
В какой-то мере это было похоже на то, что еще в 1930-х годах описал в своей повести «Медвежий глаз» Михаил Садовяну. Приводя беседу образованных господ из города с горянкой, к которой они были настроены весьма благожелательно и дружелюбно, писатель, как бы между прочим, замечал: «Нана Флоаря обошла ответ, как обходят заколдованную светлицу, куда нет входа большим и чересчур ученым господам».
Марика Балан.
Заметно было, как Марика Балан впитывала некоторые подробности нашего разговора, как что-то из сказанного было ей особенно интересно.
Чуть ли не физически чувствовался какой-то присущий ей внутренний напор; не вдохновение, которое приходит и уходит, а то, что обычно называют харизматичностью натуры.
Заметно было (причем, не на сцене, а при личном общении, уже после спектакля), как эта невидимая глазу субстанция - даже когда она молча слушала собеседника - переливалась через край, а в отдельные моменты, можно даже сказать, фонтанировала.
Гранки интервью с Марикой Балан в газете «Победитель». Криуляны. 1978. 14 ноября.
Прав был режиссер Л.Д. Михайлов: природу артистизма Марики Балан следовало искать не в профессиональной выучке (в той же знаменитой «вахтанговской школе»), а, скорее, в естественной крестьянской почве, которая и породила ее на свет.
То, при помощи чего она творила, не было чем-то привнесенным извне, а просто свойством ее природы. Оно находилось при ней (внутри нее) всевременно. Казалось, с этим она родилась, жила; с этим когда-нибудь и покинет этот мiр.
В тот памятный вечер я и предположить не мог, что она была женой написавшего сценарий «Соляриса» Фридриха Горенштейна (исключительно этим он мне и интересен), хорошо знала и самого Андрея Тарковского. Иначе бы, конечно, спросил.
О многом я тогда не догадывался, много не понимал и не ведал…
В том числе, например, и о том, что, как уже как-то писал, прямо напротив Криулян располагались Дубоссары, в которых родилась и выросла мать Арсения Александровича Тарковского, бабушка режиссера.
А ведь именно в то самое время я взял почитать в местной районной библиотеке книгу стихов Арсений Тарковского «Вестник», с которой так и не смог расстаться…
Сама библиотека располагалась в левом крыле дома культуры, в котором 1 ноября 1978 г. Марика Балан представляла свой моноспектакль «Мастер Маноле»…
Душа села трепещет возле нас,
как нежный запах скошенной травы,
как дым ползущий с крыш, соломой крытых
как игры маленьких ягнят на холмиках могил.
Лучиан БЛАГА.
Продолжение следует.