ТАРКОВСКИЕ: ЖЕРТВОПРИНОШЕНИЕ (часть 54)
«Дурочка» (Ирма Рауш).
На распутье
«Направо пойдешь - жену найдёшь, налево пойдешь - коня потеряешь, прямо пойдешь - сам пропадёшь».
Из русских народных сказок.
«Спустя тысячелетия после того, как человек перестает “верить” в мифы, он будет продолжать выражаться их языком».
Лучиан БЛАГА.
Сквозным образом, прошедшим через всю картину Андрея Тарковского, является «Дурочка».
Впервые появляется она в киноновелле «Страшный суд».
Успенский собор во Владимiре. Там-то она и оказывается среди артели иконописцев, прибывших расписывать храм.
По словам профессора А.Л. Казина, новелла завершается «фактически “дружбой” Андрея с Дурочкой, которая невесть откуда появляется в соборе с охапкой соломы. Она медленно идет от дверей к середине собора, прислушиваясь к чтению Сергея и останавливается против стены, забрызганной черной сажей. Потом начинает тереть пятно рукой, плачет. В буквальном смысле она чужой грех покрывает - ведь это Андрей брызнул черным на соборную стену».
Сойдясь с Дурочкой, монах Андрей, пишет далее Александр Леонидович, «заключает с ней некий сверхчувственный союз (“любовь все терпит”), призывая вместе с тем на себя уничижение, которое паче гордости».
При этом, «с Дурочкой он не роман крутит, и не блуд творит, а крест свой несет. Так они вдвоем его и несут».
В следующей киноновелле «Набег» Андрей избавляет Дурочку от грозящего ей насилия. Спасает ценой великого греха…
А потом Дурочка сидит среди убитых татарами и союзными им русскими дружинниками Малого князя владимiрцев, нашедших последнее убежище в храме. Она (читаем в монтажной записи) «заплетает косу у убитой девушки».
«…Русская судьба, - комментирует эти кадры А.Л. Казин, - символизирована в фильме Тарковского образом Дурочки, не способной связно говорить, но берущей к себе на руки чужую смерть. Неужели нужны еще доказательства, что Дурочка - настоящая русская блаженная, которыми мiр стоит, и молитвами которых мы всё еще существуем?»
Едва ли не самым знаковым русским храмом (не только по внешнему своему виду, но и по сути) является московский собор Василия Блаженного.
Предельно ясно это выразил, отлив в слове, искусствовед и священник С.Н. Дурылин:
«…Храм Василия Блаженного - самый русский из русских храмов: восточный, как восточна Россия, покаянный (“на крови”) и вместе торжествующий (память Казани), как всегда покаянна и торжественна Россия, прибегающий под Покров Богоматери и вместе напоминающий о единственно возможной на Руси правде - правде из уст юродивого».
Примечательно, что официальные русские церковные историки и богословы всегда весьма опасливо относились к этому виду святости (Христа ради юродивым), характерному исключительно для России и Византии.
К ним внимательно присматриваются.
При жизни и по смерти они всегда под подозрением, хотя бы даже и отчасти.
За весь 200-летний синодальный период было издано всего лишь две книги, освещающих эту специфическую православно-русскую - по своей органичности и неразрывности - проблему.
Своего накала взаимоотношения монаха Андрея и Дурочки достигают в предпоследней новелле «Молчание».
Все главные персонажи картины вновь собираются в Андрониковом монастыре: здесь и Андрей, и Кирилл, и настоятель, в свое время выгнавший Кирилла из обители.
«Но не только Андрей с Кириллом, - отмечает А.Л. Казин, - обретают в этой части духовное пристанище. По-своему обретает его еще один важнейший персонаж картины - Дурочка.
Для нашего рассмотрения судьба Дурочки представляет особый интерес еще и потому, что она, несомненно, символизирует собой душу России.
Пробродив с Андреем по дорогам лихолетья, заплетая косу убитой в Успенском соборе девушки, оплакав оскверненную Андреем белую стену храма, наконец, послужив поводом совершенного им же убийства, Дурочка оказывается в Москве, в Андрониковом монастыре. И тут ее окружают татары…»
Как справедливо отмечает киновед Майя Туровская, этот «случайный наезд татар уже не воинственный набег, а проза хозяйственного сосуществования.
И уже неизвестно, кто - кого. Орда ли Русь или Русь поглощает рассеявшуюся по русским равнинам Орду».
Но вот как эта сцена выглядит в монтажной записи:
«Татары на лошадях. Татарин на лошади берет Дурочку за руку, тянет за собой, ей бросают кусок мяса. Дурочка верещит. Татары кричат, смеются.
Жених-татарин: “Ай-яй-яй, как нехорошо грязный мясо кушать”.
Дурочка стоит возле лошади жениха-татарина, ест мясо, заглядывает на латы жениха. Затем берет лошадь под уздцы и ведет к ступеням собора. Смотрится в латы, затем на жениха-татарина. Татары смеются, кричат.
Жених-татарин: “О-о! Хороший русский - конина кушает, хочешь, поедем в орда? Моя жена будешь (Смеется). Моя семь жен имеет. Русский жена - нет. Каждый день будешь конина кушать. Кумыс пить. Деньги в волосы носить, а?” (Смеется).
Андрей идет мимо татар. Хватает Дурочку за руку и тащит.
Дурочка вырывается и возвращается к жениху.
Жених надевает ей на голову свой шлем, подходит к лошади, берет парчу [награбленное в каком-то храме церковное облачение. - С.Ф.] и надевает на Дурочку.
Дурочка бежит по двору, приплясывает. Андрей старается поймать ее, Дурочка дразнит его и убегает.
Андрей тянет Дурочку за руку Дурочка плюет в лицо Андрею.
Жених-татарин сажает ее себе в седло и уезжает. За ним уезжают татары.
По двору бежит маленький человек. Дурочка кричит».
Особо возмутила эта сцена А.И. Солженицына:
«Да, так главный же символ, пережатый до предела: юродивая дурочка-Русь за кусок конины добровольно надела татарскую шапку, ускакала татарину в жены - а на татарской почве, разумеется, излечилась от русской дури. Никак не скажешь, что эта дурочка родилась из неразгаданной биографии Рублёва. Так что ж - присочинена как зрительно выгодный аксессуар? Или как лучшее истолкование русского поведения в те века? и в наш век?»
Но тот ли смысл вкладывал сам режиссер в эту сцену? Как видел её, наконец, его (Андрея Тарковского) зритель? - Вот коренные вопросы!
«Как понять эту сцену? - задается вопросом и А.Л. Казин. - После всего, что произошло в фильме с Андреем и Дурочкой, после их совместного союза-молчания - только как метафизическую измену Дурочки своему православному “мужу”, то есть как отказ русской души от своего суженого-Логоса.
Андрей Рублев представляет в анализируемом фильме мужественное духовно-смысловое начало: Логос в ипостаси красоты.
Со своей стороны, Дурочка в своей непроявленной, хотя и безкомпромиссной женственности, есть именно душевная стихия России, не осознающая и не ценящая своей избранности.
Нельзя без стыда смотреть на эти барахтания русской души в грязи, в конине, на эти заискивания перед чужим и плевки в лицо родному. “Позор-то какой!”
Ничего не способен сделать с Дурочкой Андрей - хотя к нему-то, казалось бы, та должна быть привязана и благодарна.
В эпизоде соблазнения Дурочки татарами действия Андрея приобретают явно “сюрреальный” характер: он таскает щипцами из огня какие-то камни и бросает их в бочку. На самом деле, что еще может предложить женственной душе инок, отказавшейся от писания икон и принявший обет молчания?
Женственность тем и отличается от Логоса, что она Мать-сыра земля есть, для нее и святость есть прежде всего просветленная плоть, а не чистый Дух. Так, сама не ведая зачем, Дурочка подвергает новому смертельному риску не только себя, но и отряхнувшего прах с ног Андрея: он уже убил ради нее русского воина, теперь ему остается броситься со щипцами на весь татарский отряд...
Так в этой предпоследней новелле “Андрея Рублева” еще раз не проникают друг в друга русская душа и русский Логос.
На протяжении своей истории (фильма) Русь переживает свою Голгофу, но она не знала и не знает еще своего Воскресения. Да и будет ли оно?
Весь фильм (вся история) - поле боя, поле верности и поле измены. В отличие от Рублева-Логоса, Дурочка-душа ничего не ищет и ничего не творит: она только всё терпит и не ищет своего. И это делает ее судьбу открытой...
В своей книге “Судьба России” Николай Бердяев ставил русскую будущность в зависимость от того, обретут ли друг друга в конце концов русская душа и русский Логос.
Судя по многим признакам - и фильм Тарковского в этом ряду лишь один из многих - если это и произойдет, то не скоро, пожалуй, лишь в конце истории.
Народ, как и человек, жив, покуда не сказал последнего слова.
Исторический трансцензус - преодоление истории - в русском духовном пространстве-времени должен мыслиться как последний день мiра, как сходящий на Землю Рай.
Пока же длится история, на почве нашей родины в некотором роде силен ад. Либо Рай - либо ад: третьего не дано в России.
Вся серьезность этой альтернативы засвидетельствована у Тарковского как раз Дурочкой, выбирающей смехового [вот опять звучит это ключевое - вспомним опять-таки Бахтина - слово, которое следует хорошенько запомнить! - С.Ф.] татарского жениха вместо духоносного Андрея.
Соблазнилась доспехами, соблазнилась мясом... Кто из вас без греха, первый брось в нее камень!
Андрей - не бросает, а многое повидавший на своем веку Кирилл косвенно даже оправдывает это странное “дитя Божие”: “Слышь, Андрей! Неужто не признал? Ты не горюй! Покатают и отпустят, не смеют блаженную обидеть, грех-то какой!”».
Это последнее суждение вполне оправдается в завершающей киноновелле «Колокол»…
А вообще, как сказал когда-то великий поэт, «в Россию можно только верить».
Да и как тут не верить?
«Апология России... - писал тот же Ф.И. Тютчев. - Боже мой! Эту задачу принял на себя мастер, который выше нас всех и который, мне кажется, выполнял ее до сих пор довольно успешно. Истинный защитник России - это история; ею в течение трех столетий неустанно разрешаются в пользу России все испытания, которым она подвергает свою таинственную судьбу...» (Этот УРОК - вспомним Достоевского, - который она открыто демонстрирует всему мiру: кто имеет уши слышать, да слышит!)
В конце концов, это - с раздражением (однако, всё же, и с каким-то едва заметным оттенком радостного удивления) - признал в свое время и «персек» Хрущев…
Россия, по его словам, словно квашня с тестом. Запустишь туда руки, и кажется: вот она - вся твоя. Но едва вытащишь - и на твоих глазах все следы твоего обладания этим самым мягким тестом мгновенно исчезают, будто ничего и не было…
Так было/бывает всегда.
Но что же, однако, будет? Ответ у Бога. Но его всё задают и задают разные люди: враги, обезпкоенные соседи... Но больше всего, конечно, мы сами интересуемся…
Как оно, в смерти и ро́спаде,
Русское зреет зерно!..
Николая ЛИСОВОЙ.
В своё время Н.В. Гоголь в «Мертвых душах» воспроизвел слова знаменитого русского актера М.С. Щепкина, ставшие не только после крылатыми, но также и весьма важными, прежде всего, «для внутреннего пользования»:
«Не стыдно ли тебе так поступить с нами? Ты всё бы хотел нас видеть прибранными, да выбритыми, да во фраках. Нет, ты полюби нас черненькими, а беленькими нас всякий полюбит».
Н.В. Гоголю вторит Ф.М. Достоевский:
«“Не люби ты меня, а полюби ты моё” - вот что вам скажет всегда народ, если захочет увериться в искренности вашей любви к нему.
Полюбить, то есть пожалеть народ за его нужды, бедность, страдания, может и всякий барин, особенно из гуманных и европейски просвещенных. Но народу надо, чтоб его не за одни страдания его любили, а чтоб полюбили и его самого. Что же значит полюбить его самого? “А полюби ты то, что я люблю, почти ты то, что я чту” - вот что это значит и вот как вам ответит народ, а иначе, он никогда вас за своего не признает, сколько бы вы там об нем ни печалились. Фальшь тоже всегда разглядит, какими бы жалкими словами вы ни соблазняли его».
И вот, по словам Федора Михайловича, «Пушкин именно так полюбил народ, как народ того требует, и он не угадывал, как надо любить народ, не приготовлялся, не учился: он сам вдруг оказался народом».
Не славянофилы, заметьте-ка, а Пушкин - человек, кроме всего прочего, утонченной европейской культуры, воспитания и образования, которого еще со времен Лицея товарищи называли «Французом» - за блестящее владение им этим языком… Но создавшего, ведь, - не забудем - русский литературный язык!
Разумеется, и патриотизм Андрея Арсеньевича Тарковского, унаследованный им от своих родителей, также отличался не только от такового представителей партийно-советской бюрократии или патриотов-державников, но не совпадал также и с представлениями патриотов-почвенников.
Как верно (в данном случае) заметил критик Л.А. Аннинский: «Родину можно любить по-разному. Бывает любовь, растворенная в гордости, в преданности, в верности. Бывает любовь-боль...»
Зять Тарковского, Александр Гордон, так писал о «народной правде» в понимании своего шурина: «Хотя Андрей нечасто употреблял это выражение, слишком оно было затасканное, да и в разных устах имело разный смысл. В этом была главная интрига, главная “дуэль”, негласно и скрыто длившаяся …всю жизнь. И понимание народа было у каждого свое».
Несколько проясняют проблему слова Андрея Тарковского, сказанные им в адрес своего друга по ВГИКу Василия Шукшина в интервью 1981 г., т.е. уже после гибели товарища:
«Я очень хорошо отношусь и к нему, и к его фильмам, и к нему как к писателю. Но не уверен, что Шукшин постиг смысл русского характера. Он создал одну из сказочек по поводу российского характера. Очень симпатичную и умилительную. Были писатели в истории русской культуры, которые гораздо ближе подошли к этой проблеме. Василий Макарович, по-моему, этого не достиг. Но он был необыкновенно талантлив! […] Простите, может, кого-нибудь не устраивает то, что я говорю о прославленном и защищаемом народом Василии Макаровиче Шукшине, моем друге покойном, с которым я проучился шесть лет. Но это правда - то, что я говорю о нем».
О чем тут речь - можно понять, обратившись к свидетельству актера Юрия Назарова, снимавшегося у Андрея Тарковского, в том числе, как мы помним, и в «Андрее Рублеве»: «Он окунул меня в такие жуткие парадоксы России и при этом углубил мою любовь к ней. Одно дело - любовь-ослепление, которая может рухнуть в любой момент. Другое - любовь-знание, когда всё знаешь - и то, и другое, и третье, и всё равно ничего дороже нет, и этого уже никакими клещами не вырвешь! Тарковский дал мне именно эту любовь».
Заметим, кстати, что и лагерь русских почвенников был вовсе не столь монолитен, как это сегодня кажется некоторым.
И его (да еще как!) раздирали внутренние противоречия…
Известно, например, что, прочитав сценарий фильма Василия Шукшина о Степане Разине, давний его ближайший друг Василий Белов, предложил, по его словам, добавить в него «одну финальную сцену: свидание Степана перед казнью с Царем. Чтобы в этой сцене Алексей Михайлович встал с Трона и сказал: “Вот садись на него и правь! Погляжу, что у тебя получится. Посчитаем, сколько у тебя-то слетит невинных головушек”…»
Такое предложение друга вызвало у Василия Макаровича сильное замешательство: «Как же ты так… Это по-другому немножко. Не зря на Руси испокон пели о разбойниках!. Ты, выходит, на чужой стороне, не крестьянской…»
К сожалению, это далеко не единственный пример деформации русского сознания.
Вот, скажем, какой текст вышел недавно из-под пера одного из ведущих сотрудников прохановской патриотической газеты «Завтра» (№ 42. 2015), политолога Александра Нагорного (орфография и кавычки - всё на «совести» автора):
«…Либеральные пропагандисты напоминают: “А ваши большевики царя убили! Кайтесь! На колени!” - чтобы усилить раскол внутри российского общества и ослабить российское государство. Прежде всего - использовать фигуры “царственных мучеников” для демонизации всего советского периода отечественной истории, отрицания значимости и Победы 1945 года, и выхода в космос, и опыта как положительного, так и отрицательного - по созданию общества высшей социальной справедливости, человеческой свободы и прогресса. […]
…Силы, которым нужна полная дискредитация достижений нашей страны советской эпохи, вполне очевидны. Это те силы глобального капитала, которые приняли “Вашингтонский консенсус” и открыто ставят своей целью создать на планете “электронный ад” для человечества, сократив его до 500 миллионов “избранных”…
Россия сегодня, как и во времена СССР, выступает как главное препятствие на пути реализации этих планов. А значит - нужно это препятствие устранить, внося в общество раскол, объединяя на антисоветской основе все “несоветские” страты российского общества: “либералов-западников”, монархистов и православных».
Однако те, которые не один десяток лет стояли за прославление Святых Царственных Мучеников (без этих постыдных кавычек и маленьких буковок адвокатов «демонов революции» и цареубийц!), никого никогда - без разбора - не призывали «встать на колени» и «каяться».
Сделать это может только человек, не лишенный совести, причем исключительно по своей собственной доброй воле.
На безстыдников же и охальников это, разумеется, не распространяется, равно как и на детишек «комиссаров в пыльных шлемах», внуков «Кровавого Феликса» и певцов «красных смыслов».
Именно подобные люди (в этом вопросе, кстати говоря, наш оппонент почему-то не видит «единения» либералов-западников и «новых красных» - идейных и кровных потомков революционных палачей) совсем недавно совместно «отстояли» имя кровавого изувера Войкова, которое носит одна из станций московского метро.
Сделали они это, отвлекая не очень-то грамотного обывателя от сути вопроса, мельтеша - подобно дешевым фокусникам - перед его глазами мишурой действительно пока что еще никем не доказанных свидетельств о преступлениях Войкова коммуниста-перебежчика Г.З. Беседовского.
Но есть ведь и помимо них известные всем и давно доказанные, касающиеся Войкова, факты, отрицать которые никто не может:
1) Организация им провокации в Ипатьевском доме с целью имитации «монархического заговора», который бы мог послужить обоснованием для уничтожения Царской Семьи;
2) Участие в принятии решения об убийстве всей Царской Семьи на заседании исполкома Уралсовета 12 июля 1918 г.;
3) Активная роль в сокрытии следов цареубийства: именно подпись Войкова стоит под документом о выдаче серной кислоты, при помощи которой уничтожались Царские Тела. А если учесть, что он в свое время изучал химию в Женевском университете, то станет понятной и его ключевая роль в этой части преступления.
Все эти безспорные факты дают нам право называть Войкова ЦАРЕУБИЙЦЕЙ.
Конечно же, после всего сказанного людям, причастным к обелению подобного рода изуверов и их преступных деяний, радеющим ЯКОБЫ о каком-то «национальном единении», честный человек руку подать никогда не сможет.
Вот, однако, к каким размышлениям привел нас разбор содержания образа Дурочки в фильме Андрея Арсеньевича Тарковского, что является, между прочим, еще одним доказательством того, что картина эта продолжает жить, что мысли молодого режиссера оказались неожиданно зрелыми, что всё это, наконец, настоящее искусство.
Продолжение следует.