ТАРКОВСКИЕ: ЖЕРТВОПРИНОШЕНИЕ (часть 43)
Спасо-Андроников монастырь, в котором принял монашеский постриг, подвизался в последние годы жизни и упокоился Преподобный Андрей Рублев.
Мингрелы, Берия, Сталин и …Андрей Рублев
«Правда редко представляется в чистом виде, и никогда в упрощенном».
Оскар УАЙЛД.
«Я и сам не мог вам сказать, откуда я это знаю, но так было».
Мирча ЭЛИАДЕ.
Знакомясь сегодня с критикой фильма «Андрей Рублев», мало кто задумывается над тем немаловажным обстоятельством, что ко времени создания этой ленты жизнеописания самого иконописца, произведения которого мог видеть каждый посетитель Третьяковской галереи или Русского музея, не существовало.
«Дошедшие до нас свидетельства о жизни и творчестве Андрея Рублева, - писал консультант картины Савва Ямщиков, - крайне бедны и во многом противоречат друг другу», изобилуя «анахронизмами».
Единственной точной датой в жизни иконописца является дата его кончины - 29 января 1430 года.
Строго говоря, даже доказательства принадлежности ему икон, именуемых ныне «рублевскими», - все косвенные. (Лично я не сомневаюсь в их авторстве, однако должен всё же сказать это для более точного понимания проблемы.)
Андрей Рублев расписывает Спасский собор Андроникова монастыря. Миниатюра лицевого списка Жития Преподобного Сергия. XVI в.
С одной стороны, всё это затрудняло работу над фильмом, а с другой - облегчало.
Актер Юрий Назаров, исполнявший в фильме роли князей-близнецов, так прямо и писал: «Об Андрее Рублеве мало что известно… Поэтому у Тарковского был большой простор для фантазии…»
Это отсутствие надежных сведений о реальной жизни творца известных каждому в нашей стране великих икон была для режиссера весьма заманчивой: освобождала его от жесткой связанности историческими деталями, предоставляя ему возможность для исторических и философских обобщений.
Однако на чем, помимо консультаций с искусствоведами и историками, зиждилась историческая канва картины?
Одна из первых посвященных иконописцу книжек появилась в переломном для страны 1943 году.
Автор, известный отечественный искусствовед М.В. Алпатов (1902-1986), впоследствии академик, писал о ней:
«Первая моя книга, посвященная Андрею Рублеву, вышла в годы Великой Отечественной войны в серии “Массовая библиотека”. Издание было очень скромное, на серой бумаге, с малым числом иллюстраций, текст конспективно краток. В те суровые годы достаточно было напомнить о том, что наша родина уже в старину нашла своего национального гения в лице Андрея Рублева, что его искусство связано с исторической жизнью Древней Руси и, вместе с тем, не потеряло своего обаяния в наши дни». (Впоследствии из этой книжечки, как из зерна, выросла замечательная книга Михаила Владимiровича под тем же названием «Андрей Рублев», выходившая дважды, в 1959 и 1972 годах.)
Невзрачная эта 24-страничная небольшого формата брошюрка, которую еще в дни своей студенческой юности я приобрел в одном из московских букинистических магазинов, до сих пор стоит на полке моей библиотеки.
Готовя этот пост, я открыл ее, перелистал и был удивлен, поняв, что все прения о вере и иконописи, в частности о Страшном суде, которые ведут в течение всего фильма Феофан Грек и Андрей Рублев, первоосновой своей имеют текст этой небольшой брошюрки.
Обложка книжки М.В. Алпатова «Андрей Рублев» (М.-Л. «Искусство». 1943).
Перед тем, как процитировать отрывки из этой книжки, мне хотелось бы подчеркнуть: мы не говорим здесь о фактической правоте или неправоте искусствоведа, а только о том, что фильм «Андрей Рублев» создавался вовсе не на основе произвольных выдумок сценаристов и режиссера, а с опорой на научные разработки, какими они были на ту пору.
Но вот и сам текст М.В. Алпатова:
«…При всем неподдельном восхищении, которое в Рублеве вызывало искусство Феофана, его пугало, что величие образов Феофана было куплено ценой их сурового трагизма; смущало, что люди Феофана, эти, прошедшие через жизненные испытания и убеленные сединами старцы, живут в вечном разладе с самими собой, в страхе искушения, в готовности покаяния и вместе с тем во власти своей гордыни. […]
По всему складу своего характера Рублев был полнейшей противоположностью Феофана.
Феофан - живой, общительный, подвижный, был полон потребности воздействовать, убеждать, волновать.
Рублев был сосредоточен, погружен в себя, немного робок, но настойчив в исканиях, и в сердце своем хранил тот жар, который тем больше согревает, чем глубже он запрятан.
Свидетель предзакатной вспышки Византии, Феофан вынужден был покинуть родину и чувствовал себя на чужбине немного отщепенцем.
Рублев жил более цельной и здоровой жизнью, вместе со своим народом, вступившим на широкий путь исторической жизни».
А вот о фреске Страшного суда, которую Андрею Рублеву предстояло написать в обветшавшем Успенском соборе во Владимiре:
«Византийцы рисовали яркими красками гнев Судии, разрабатывали тему сурового возмездия, подчеркивали назидательный смысл судилища. […]
…Роспись Рублева пронизана духом радости и умиления. Самые картины адских мучений, видимо, мало его занимали, зато им ярко представлены сонмы праведников, прославляющих Создателя, трогательно упавшие перед Престолом прародители, стройные, восседающие по сторонам от Судии апостолы, праведники и святители […]
…У Рублева фигуры необыкновенно легки, воздушны, почти невесомы; они то порывисто идут, то плавно парят, то стремительно возносятся».
Весьма ценной для нас является также сравнительная характеристика Феофана Грека и Андрея Рублева, которую дал в своих позднейших «Записках художника-реставратора» консультант фильма Андрея Тарковского - Савва Ямщиков:
«С приходом Рублева московская живопись окончательно освободилась от византийского влияния. […]
Огненный темперамент Феофана Грека, образные, насыщенные притчами философские беседы, которые он, по словам Епифания Премудрого, не прекращая работы, вел с восторженными слушателями, на глазах у них вдохновенно и с профессиональным блеском воплощая “духовную красоту”, открытую “чувственным очам” […]
Но если для Феофана достижение совершенства означает полное изменение чувственного человека, то для Рублева этот процесс заключается в освобождении первозданной красоты, скрытой в материальных формах. Живописец последовательно отбрасывает всё грубое, дисгармоничное, недоброе, что привнесено в пассивную плоть испорченной, больной волей. Человек предстает в его работах очищенным от земного несовершенства. […]
Красота преображенного тела, сохраняющего земное обличье, служит для Рублева залогом реального воплощения в человеческом образе нравственного совершенства».
Нет, не на пустом месте и не на выдумках и домыслах сотворен был Андреем Тарковским его фильм!
Однако всё это были мысли искусствоведов, проникавших, в лучшем случае, в строй мыслей иконописца, высвечивавших некоторые особенности его мiровоззрения.
Первое же жизнеописание Андрея Рублева появилось лишь в 1981 г. в издательстве «Молодая гвардия», в серии «Жизнь замечательных людей».
Обложка первого издания книги В.Н. Сергеева «Андрей Рублев» (М. 1981).
В свое время книга эта меня поразила. Автору, искусствоведу Валерию Николаевичу Сергееву, удалось создать ее почти что из ничего.
Жизнеописание это является, безусловно, одним из удачнейших примеров реконструкции биографии того или иного лица по нескольким разрозненным, иногда даже случайным, фактам.
За неимением прямых в ход идут косвенные источники, рассказывающие об эпохе, о людях, с которыми иконописец мог общаться, встречаться, о местах, где он бывал, жил, творил.
Примерно то же мне пришлось проделать, правда, уже применительно к лицу, жившему во время трех последних Царствований.
Произошло это в 2007 г., когда я взялся за жизнеописание генерала от кавалерии графа Федора Артуровича Келлера. При написании этой книги, получившей название «Золотой Клинок Империи», мне весьма пригодился опыт В.Н. Сергеева.
Важно при этом заметить, что эта биография иконописца появилась через 15 лет ПОСЛЕ создания фильма Андрея Тарковского и через десять лет после второй его премьеры.
Что бы там ни говорили, а написана и издана она была на волне того интереса, который возник во всем мiре к творчеству Андрея Рублева после выхода одноименного фильма.
Автор, понятное дело, об этом не упоминает.
«Понятное дело», потому что следует учитывать целый ряд весьма существенных жизненных обстоятельств.
По словам В.Н. Сергеева, предложение написать книгу он получил в 1978 г. «от своего друга» Ю.Н. Лощица, в 1974-1983 гг. занимавшего пост редактора серии ЖЗЛ.
Юрий Михайлович был весьма близок к Рублевскому музею, в котором с 1963 г. работал Валерий Николаевич.
Вместе с «рублевцами» Ю.М. Лощиц участвовал в экспедициях. Эти походы по русской глубинке описаны им в очерках, вошедших затем в его книгу «Земля-именинница» (1979), произведшую на меня в свое время до того неизгладимое впечатление, что я и до сих пор время от времени перечитываю некоторые ее странички. Так, для удовольствия, чтобы почувствовать дух навсегда ушедшего времени…
Консультант фильма Савва Ямщиков музею тоже был не чужой.
«…Свои первые шаги на реставрационном поприще, - вспоминал он, - сделал я в мастерских рублевского музея».
С другой стороны, и Валерий Сергеев был знаком с создателями картины.
«Осенью далекого теперь 1964 года, - рассказывает он, - довелось мне вместе со съемочной группой фильма “Андрей Рублев” принять участие в поездке в Ферапонтов монастырь», а затем и в Кириллов.
Дальнейшее нетрудно понять, опираясь опять-таки на воспоминания В.Н. Сергеева (которые советую прочитать очень внимательно!):
«Сам я никакого отношения к этому фильму не имел - cо стороны искусствоведческой его консультантом считался вездесущий Савелий Ямщиков (к концу своих дней он стал почему-то именоваться Саввой). Как-то во время одного из веселых дружеских застолий в Кириллове - в нем принимали участие остроумец Савелий-Савва и милейшие люди - великий кинооператор нашего времени, недавно скончавшийся Вадим Иванович Юсов, один из художников фильма Женя Черняев и Андрей Арсеньевич Тарковский, - дернуло меня высказаться по поводу некоторых фактических несообразностей уже знакомого мне сценария Михалкова-Кончаловского…»
За всеми этими словами легко угадывается и профессиональное по отношению к режиссеру («да что он знает?») и корпоративное - к консультанту Савве Ямщикову («разве он в теме?») - противостояние.
В дальнейшем всё усугубилось неизбежным «смыканием в стройные ряды» (пресловутой «партийностью без коммунистов»).
Бунт и неподчинение в совершенно неформальных культурных объединениях (с той и другой стороны) карались не менее строго, нежели в партийной среде.
Причем этот вид остракизма действовал еще задолго до появления самих коммунистов. Достаточно вспомнить Н.С. Лескова, нашего великого писателя, тонкого знатока русского языка, наказанного коноводами от литературы, по его собственному определению, «долголетним отвержением от литературы за неподчинение партийным приказам».
В отличие от Саввы Ямщикова, также немало сделавшего для русского дела, однако человека независимого и неангажированного, Валерий Сергеев таковым не был.
Он, безусловно, принадлежал к «русской партии» (о важности этого обстоятельства мы еще, надеюсь, поговорим впоследствии более обстоятельно).
Валерий Николаевич Сергеев.
По словам самого В.Н. Сергеева, жизнеописание Андрея Рублева было составлено во многом благодаря ценнейшему собранию книг и рукописей, хранившихся в музейном собрании:
«Музей, с его великолепной библиотекой редчайших изданий по христианскому искусству и разным вопросам богословия, наряду со многим прочим, собирал и хранил каждую книгу, каждую статью, каждую поэтическую или прозаическую строку, написанную о Рублеве - от первого печатного о нем упоминания в 1646 году до изданий последних лет, российских и зарубежных.
Был здесь и небольшой, но ценный фонд “самиздатских” статей о художнике, по той или иной причине не опубликованных, главным образом, авторов из духовенства.
За пятнадцать лет, предшествовавших началу работы над книгой, немало было прочитано циклов лекций об Андрее Рублеве, много накопилось высказанных и невысказанных о нем мыслей...»
Но когда и кем было всё это собрано, как был образован сам музей?
Тема эта, на наш взгляд, заслуживает некоторого освящения.
Инициатором создания музея был грузин Давид Ильич Арсенишвили (1905-1963).
По образованию он был режиссером. Будучи учеником Станиславского, стал создателем в Тбилиси Театрального и Литературного музея. Считаясь знатоком русской культуры, Арсенишвили являлся автором крупных выставочных проектов, в том числе и в Москве.
В кругу музейщиков его называли «профессиональным учредителем».
Д.И. Арсенишвили. 14 июня 1952 г.
О том, как появился Музей Андрея Рублева, в свое время рассказала старейший научный сотрудник Ирина Александровна Иванова (1924-2005), долгие годы работавшая под руководством Давида Ильича и дружившая с ним.
Вот ее рассказ, записанный В.Н. Сергеевым:
«…Односельчанин и друг детства Арсенишвили (он был родом из Мингрелии) и, кажется, родственник Берии, жил в Москве и служил у того поваром. Он-то и оказался связующим звеном между скромным директором Музея и первыми лицами государства. Судя по всему, то была чисто грузинская связь земляков, по доброй и древней народной традиции обязанных поддерживать друг друга - Давид обратился с просьбой к Гиви или Гоги, переадресовавшему ее Лаврентию, а тот - самому Сосо, который, и распорядился исполнить просимое...»
И.В. Сталин и Л.П. Берия - отцы-основатели Музея Андрея Рублева.
Музей был основан 10 декабря 1947 г., в год, когда торжественно, на высшем государственном уровне, отмечался 800-летний юбилей Москвы.
Постановление Совета Министров СССР было подписано тогдашним его Председателем И.В. Сталиным.
В документе Андрей Рублев был назван «русским художником».
Штат музея первоначально состоял из пяти человек: директор, научный сотрудник, хранитель, комендант и уборщица.
По словам работников музея, Давид Ильич «поселился в притворе Спасского собора и начал бороться за каждую пядь Андроникова монастыря: за помещение Спасского собора, около которого временные жильцы выстроили летний душ и выгребную уборную, за древний некрополь, где они разбили футбольное поле.
Арсенишвили сделал Музей-заповедник имени русского художника Андрея Рублева самым значимым, последним и единственным в своей жизни любимым детищем.
Для него, никогда не имевшего ни своего дома, ни семьи, крошечный коллектив нашего Музея стал семьей, с которой он в труднейших условиях собирал по крупицам гибнущие святыни Церкви - основную часть нынешней обширной коллекции Музея имени Рублева».
После кончины Сталина Арсенишвили пришлось выдержать атаку на музей, направленную с самых вершин власти.
Согласно воспоминаниям той же И.А. Ивановой, «когда, уже после смерти Сталина состоялось или готовилось постановление о закрытии Музея имени Андрея Рублева, Арсенишвили, одному ему ведомыми путями, добился приема у тогдашнего главного партийного идеолога, члена Политбюро ЦК КПСС М.А. Суслова и настоял на его отмене.
М.А. Иванова, присутствовавшая при их встрече, вспоминала вдохновенную речь Давида Ильича о значении и перспективах Музея, в итоге определившую дальнейшую его судьбу...»
Во второй половине 1950-х годов началась экспедиционная деятельность музея по выявлению и собиранию произведений древнерусского искусства.
Торжественное открытие Музея имени Андрея Рублева состоялось 21 сентября 1960 г.
Этот год, по решению ЮНЕСКО, был объявлен годом 600-летия Андрея Рублева, который отмечался во всем мiре.
Памятник великому русскому иконописцу Андрею Рублёву работы известного скульптора Олега Константиновича Комова (1932-1994) был установлен в 1985 г. в сквере перед главными воротами Спасо-Андроникова монастыря.
Судьба же самого Д.И. Арсенишвили была драматичная. За год до открытия подготовленной им музейной экспозиции его уволили. Возвратившись в Тбилиси, вскоре он скончался.
Столь же несчастной была судьба книги о нем, написанной сотрудниками музея на основе редчайших архивных материалов.
Остаток нераспроданного тиража Геннадий Викторович Попов, назначенный в 1995 г. небезызвестным министром М.Е. Швыдким, «директор-разрушитель» (как называют его сотрудники музея) велел поместить в… общественном туалете, где книги вскоре пришли в негодность и были выброшены, по личному распоряжению того же Геннадия Попова, на мусорную свалку.
Но музей всё же выжил…
В 1985 г. он получил свое нынешнее имя - Музей древнерусского искусства имени Андрея Рублева.
Икона преподобного Андрея Рублева. Прославлен поместным собором Русской Православной Церкви в 1988 году.
И заключительный штрих в связи с ангажированностью В.Н. Сергеева, автора биографии Андрея Рублева.
Сохранился рассказ Валерия Николаевича о прикосновенности его к истории с критическим отзывом А.И. Солженицына на фильм Андрея Тарковского, о котором мы уже писали:
http://sergey-v-fomin.livejournal.com/126573.html
Поговорим мы об этом и позднее, в связи со «странной» вовлеченностью Александра Исаевича, находившегося в то время за границей, в США, в организованную в Москве, ниициированную высшими сферами, кампанию против режиссера после того, как тот стал невозвращенцем и готовился к съемкам последнего своего фильма «Жертвоприношение».
(Сделаем попутно и еще одно, как нам кажется, важное замечание: непонятная эта атака А.И. Солженицына на фильм Андрея Тарковского была вовсе не единственной. Другой, и гораздо более громкой, акцией была его вылазка, направленная против великой национальной эпопеи ХХ столетия - «Тихого Дона», целью которой было посеять сомнения в авторстве Михаила Шолохова.)
Что же касается текста В.Н. Сергеева, то он содержит немало интересного (пусть и непонятного сразу, но впоследствии, когда наступит время и мы разберем этот вопрос детальнее, то всем, думаю, станет вдруг ясно, как текст этот удивительно удачно укладывается в общую цепь других подобных хорошо известных нам событий и фактов). Например, тесная связь всей этой истории с «органами», как современными (1980-х годов), так и прошлых лет (тем же, скажем, Смершем)…
Конечно, большая часть подробностей осталась «за кадром». Но для понимающих, как говорили древние, и этого достаточно.
Памятный знак в честь преподобного Андрея Рублева в Спасо-Андрониковом монастыре.
В Спасо-Андрониковом монастыре скончались и были погребены «чудные добродетельные старцы и иконописцы» Андрей Рублев и его друг и спостник Даниил, однако точное место их захоронения сейчас не известно. В рукописи начала XIX века сохранилось указание места погребения Андрея и Даниила: «под старою колокольнею, которая в недавнем времени разорена». Преподобный Андрей скончался во время морового поветрия (эпидемии чумы). Дата кончины (29 января 1430 г.) была высечена на могильной плите и скопирована в XVIII в., когда она еще была цела. Обнаружил этот документ известный архитектор и реставратор П.Д. Барановский (1892†1984).
Но вот, собственно, и сам этот рассказ В.Н. Сергеева:
«В 1984 году в судьбе книги [написанной им биографии Андрея Рублева для ЖЗЛ. - С.Ф.] произошло событие, которое и обрадовало, и, по правде говоря, поначалу встревожило.
Стороной я узнал, что на Западе опубликовано эссе А.И. Солженицына, посвященное критическому разбору фильма Тарковского “Андрей Рублев”, в котором писатель-изгнанник использовал для обоснования своих аргументов мою книгу на ту же тему.
Последнее обстоятельство и показалось мне небезопасным - к тому времени я давно уже находился, употребляя тогдашний жаргон, “под колпаком у конторы”, и гэбэшники дергали меня, почему-то подозревая в передаче Солженицыну фотографии иконы, с которой была отпечатана открытка с текстом его знаменитой лагерной “Молитвы” на обороте, и даже показали мне однажды эту открытку, допытываясь, каким путем изображение могло попасть на Запад.
Я ответил ссылкой на возможности хорошо им знакомой современной шпионской техники, позволяющей снимать любое изображение “из пуговицы”...
И теперь скажу, как на духу: ничего подобного я никогда не передавал, хотя и знал, кто это сделал. И вообще никаких контактов с опальным писателем, несмотря на наличие общих знакомых, не поддерживал, отчасти, признаюсь честно, “страха ради иудейска”, отчасти - по несовпадению церковных позиций - из-за его резко отрицательного и, на мой взгляд, тенденциозно-политизированного отношения к Московской Патриархии.
Причиной же упомянутого подозрения со стороны “наших доблестных органов” стал их элементарный непрофессионализм. На крамольной открытке была воспроизведена икона XVI века “Спас в Силах”, происходящая из села Новоселка-Зюзиных Ростовского района Ярославской области, хранящаяся в Третьяковской галерее, а я занимался изучением и опубликовал икону той же иконографии - похожую, но совершенно другую.
Однако туповатые гэбэшные, как их называли, “искусствоведы в штатском” не осилили самостоятельно отличить одно произведение от другого.
Между тем, я получил, с оказией из Парижа, номер с солженицынской статьей. Читая ее, легко узнавал заветные свои мысли, местами выраженные в тех же формулировках: об особом значении в творчестве художника его монашества исихастской школы преподобного Сергия Радонежского, об индивидуальных свойствах произведений его “святого ремесла”, исполненных покоя, созерцательной тишины и гармонии, о светлой, несмотря на тяжелейшие исторические обстоятельства, эпохе духовного и культурного подъема на Руси, которые пришлись на годы его жизни. Здесь же повторялось заимствованное из книги упоминание о работе “дружин” художников рублевского круга...
Безусловно, это была вовсе не компиляция, но живое и творческое использование фактического материала.
При этом Александр Исаевич, спасибо ему, ни разу не упомянул ни названия книги, ни моей фамилии - старый зэк и великий конспиратор, он явно понимал, какими неприятностями это может для меня обернуться.
До сих пор не знаю, кто из моих общих с Солженицыным знакомых “навел” его на “Рублева” Не была ли это Ламара Андреевна Капанадзе - сестра моего университетского друга Вали - тайная хранительница рукописей “Исаича” в годы его жизни в России?
Она проживала на Самотеке, в квартире своего покойного отчима, служившего некогда шофером в Смерше, и считавшейся поэтому безопасной для конспирации (хорошо помню тесную ее кухоньку и антресоли на ней, за фанерными стенками которых был спрятан “весь Солженицын”).
Но больше подозреваю Анастасию Борисовну Дурову.
Сотрудница французского посольства в столице России, она в свое время сыграла ключевую роль в передаче на Запад его произведений.
Многие годы, постоянно живя и работая в Москве, Анастасия Борисовна время от времени посещала рублевский Музей, была большой почитательницей моих музейных лекций и состояла в дружеских отношениях с моими незабвенной памяти старшими друзьями - Ксенией Петровной Трубецкой и Антониной Владимiровной Комаровской».
Об Анастасии Борисовне Дуровой (1907-1999), с которой, судя по его словам, тесно общался В.Н. Сергеев, следует сказать хотя бы два слова.
Дочь полковника Генерального Штаба, уехавшего в 1919 г. из России, и потомок той самой знаменитой "кавалерист-девицы", родилась она в Луге под Петербургом.
В 1923 г. перешла в католичество. В 1945-1950 гг. участвовала в католическом экуменическом движении.
Тут, простите уж, сразу вспоминается деятельность внука Лейб-медика Е.С. Боткина - Константина Константиновича Мельника (1927-2014), работавшего на ЦРУ профессионального французского разведчика, осуществлявшего свою деятельность как раз через католические организации во Франции:
http://www.nashaepoha.ru/?page=obj47150&lang=1&id=6026
Но продолжим разговор о Дуровой. В 1958-1959 гг. она совершенствовалась в русском языке в Школе восточных языков в Париже, после чего, в составе группы «Культура и дружба», совершила поездку в Советский Союз, где смогла встретиться с Борисом Пастернаком.
На Французской выставке в Москве в 1961 г. Дурова работала переводчиком.
В 1964-1977 гг. мы находим ее уже в посольстве Франции в Москве в должности шефа бюро по связям.
В этот период она встречалась с А.Д. Синявским, А. Менем, способствуя передаче на Запад их рукописей. Именно она помогала А.И. Солженицыну переправлять на Запад микрофильмы с его произведениями.
Скончалась Анастасия Борисовна в Париже. Похоронена на кладбище Сент-Женевьев-де-Буа.
Продолжение следует.