В России отмечается день парашютиста
Ровно 82 года назад было положено начало массовому парашютизму в России. Кстати, не могу не отменить, что сам парашют был изобретен в России - в 1911 года, однако, из-за бюрократических проволочек изделие не было запатентовано. Сейчас в России парашютные прыжки с самолетов и аэростатов исчисляются десятками тысяч, а прыжки с парашютной вышки ― сотнями тысяч. Сам я не понаслышке знаю, что такое прыжки с парашютом, так как сам служил в ВДВ. Поэтому хочу рассказать об эпизоде, который оставил очень глубокий след на всю мою жизнь и который очень хорошо показывает, что такое ВДВ, а может быть, и объясняет, почему я так горжусь, что служил в десанте и почему для десантника действительно свят и дорог его род войск.
В нашей роте служил парень, почему-то мне кажется, что звали его, как и меня, Сергей, и даже фамилия вспоминается - Морозов. По-моему, он был из Москвы. До армии он окончил швейное профтехучилище и был, наверное, портным. Естественно, попав в армию, узнав, какая у него специальность, сразу же после карантина (то есть после той же Герани) его определили служить на складе парашютно-десантной службы, где он занимался по своей профессии - на швейной машинке чинил, латал парашюты, различные детали к нему (купола и так далее), которые, конечно же, рвались после каждых учений.
Работа у него была не пыльная, он не посещал боевые занятия, даже, по-моему, в столовую ходил отдельно от нас. Мы его практически не видели, в расположение роты он приходил только спать. И вот как-то раз должны были быть крупные учения, минимум дивизионные. Вдруг этот Серега говорит: «Я хочу прыгнуть - скоро на дембель, а у меня всего три прыжка». Ему говорит начальство: «Ты должен на площадке приземления парашюты собирать» (потому что во время боевых учений мы бросали парашюты на площадке, а не собирали их, как во время тренировочных прыжков). Но он настоял на своем. К сожалению.
Наступил день учений. Погода была хорошая, солнечная, тепло. Когда я выпрыгнул с Ан-12-го, лег на поток, раскрыл купол, то увидел красивейшее зрелище - почти тысяча куполов в небе. Я быстро оглядывался: нет ли кого рядом, чтобы не сойтись. И вдруг услышал крик, причем это не один человек кричал, а кричали сразу несколько десятков, а может быть, и сотен, а уже через долю секунды кричали все: камнем к земле летел комок спутанных куполов, а ничего сделать нельзя. Было понятно, что там даже не один купол, а, как минимум, два.
Это значит - кто-то сошелся в воздухе, кто-то кому-то пробил купол, и теперь надежда была только на то, что они смогут стропорезами отрезать запутавшийся купол, оттолкнуться друг от друга и открыть запаски. Перед самой землей действительно вроде бы показался купол запаски, но было поздно. В ужасном состоянии мы приземлялись, но боевая задача - есть боевая задача. И площадка приземления должна быть покинута не более чем за 40 минут. Мы пошли в наступление. Учения длились, по-моему, трое суток. Уже вечером этого дня мы узнали, что наш сослуживец Сережка Морозов погиб. Еще мы узнали, что к нему в купол попал офицер, лейтенант, и он тоже погиб. Но о том, что и как все происходило, мы узнали на подведении итогов учений от нашего комдива - гвардии генерал-майора Спирина.
Сергей выпрыгнул, купол раскрылся нормально. То ли следующая тройка «кораблей» шла чуть-чуть пониже, то ли еще какие-то обстоятельства (так и осталось непонятным) - одним словом, неожиданно его купол пробивает другой парашютист, лейтенант (фамилии я, к сожалению, не помню). А у Сережки это четвертый или пятый прыжок. Нас готовили к таким ситуациям - первое, что необходимо сделать, понимая, что твой купол пробит и смят и он уже не расправится, - нужно перерезать стропы, отлететь в свободном падении и в чистом небе открывать запаску.
А Сережка, увидев нештатную ситуацию, тут же дернул свою запаску. Купол лейтенанта тоже уже был раскрыт, он раскрылся автоматически, и два купола просто сплелись. Запаска Серегина тоже примешалась сюда - это был огромный комок перкаля и капрона. У лейтенанта оставалась его запаска, и он мог спастись, ему просто нужно было отрезать свои стропы, отбросить комок куполов вместе с Сережкой и в чистом небе раскрыть свою запаску. Тогда бы лейтенант остался жив. Но это был лейтенант Воздушно-десантных войск, и он поступил так, как и должен поступать настоящий офицер, настоящий десантник. Он не бросил Сергея, он стал вырезать запутавшиеся стропы и купола с тем, чтобы освободить свою запаску и отбросить купол своей запаски в сторону, при этом одной рукой он держал соскальзывающего на стропах Сергея.
Лейтенант боролся за обе жизни до конца, до земли. Перед самой землей, как мы видели, он все-таки смог выбросить запаску, но раскрыться она не успела. Сергей погиб сразу же, а лейтенант, когда к нему подбежал комдив, был еще жив. Наверное, не осталось ни одной целой кости - удар был страшный, но он был в сознании. Тут же подлетел вертолет.Когда лейтенанта поднимали, он кричал, потому что любое движение приносило невыносимую боль. Комдив сел в вертолет вместе с лейтенантом, и они полетели в Тбилиси - ближайшее место, где был мощный военный госпиталь. В вертолете лейтенант потерял сознание, потом, видимо, от тряски вертолета, пришел в себя, открыл глаза (а за руку его держал комдив), увидел комдива, узнал его и сказал всего лишь два слова: «Не жалею!».
Когда мы услышали это от комдива, у нас у самих комок в горле стоял, многие заплакали. Ужасно было жалко Сергея, жалко было лейтенанта, но что-то иное заставляло глаза наполняться слезами, и челюсти наши сжимались так, что ходили желваки. Мы поняли, о чем не жалел лейтенант. А не жалел он о том, что выбрал профессию - Родину защищать - и выбрал Воздушно-десантные войска. Ведь по-человечески в такой ситуации можно было сказать: «Да будь проклят тот день и час, когда я поступил в Рязанское десантное училище! Зачем я выбрал себе такую судьбу!» Но лейтенант сказал так, как сказал: «Не жалею!»
В нашей роте служил парень, почему-то мне кажется, что звали его, как и меня, Сергей, и даже фамилия вспоминается - Морозов. По-моему, он был из Москвы. До армии он окончил швейное профтехучилище и был, наверное, портным. Естественно, попав в армию, узнав, какая у него специальность, сразу же после карантина (то есть после той же Герани) его определили служить на складе парашютно-десантной службы, где он занимался по своей профессии - на швейной машинке чинил, латал парашюты, различные детали к нему (купола и так далее), которые, конечно же, рвались после каждых учений.
Работа у него была не пыльная, он не посещал боевые занятия, даже, по-моему, в столовую ходил отдельно от нас. Мы его практически не видели, в расположение роты он приходил только спать. И вот как-то раз должны были быть крупные учения, минимум дивизионные. Вдруг этот Серега говорит: «Я хочу прыгнуть - скоро на дембель, а у меня всего три прыжка». Ему говорит начальство: «Ты должен на площадке приземления парашюты собирать» (потому что во время боевых учений мы бросали парашюты на площадке, а не собирали их, как во время тренировочных прыжков). Но он настоял на своем. К сожалению.
Наступил день учений. Погода была хорошая, солнечная, тепло. Когда я выпрыгнул с Ан-12-го, лег на поток, раскрыл купол, то увидел красивейшее зрелище - почти тысяча куполов в небе. Я быстро оглядывался: нет ли кого рядом, чтобы не сойтись. И вдруг услышал крик, причем это не один человек кричал, а кричали сразу несколько десятков, а может быть, и сотен, а уже через долю секунды кричали все: камнем к земле летел комок спутанных куполов, а ничего сделать нельзя. Было понятно, что там даже не один купол, а, как минимум, два.
Это значит - кто-то сошелся в воздухе, кто-то кому-то пробил купол, и теперь надежда была только на то, что они смогут стропорезами отрезать запутавшийся купол, оттолкнуться друг от друга и открыть запаски. Перед самой землей действительно вроде бы показался купол запаски, но было поздно. В ужасном состоянии мы приземлялись, но боевая задача - есть боевая задача. И площадка приземления должна быть покинута не более чем за 40 минут. Мы пошли в наступление. Учения длились, по-моему, трое суток. Уже вечером этого дня мы узнали, что наш сослуживец Сережка Морозов погиб. Еще мы узнали, что к нему в купол попал офицер, лейтенант, и он тоже погиб. Но о том, что и как все происходило, мы узнали на подведении итогов учений от нашего комдива - гвардии генерал-майора Спирина.
Сергей выпрыгнул, купол раскрылся нормально. То ли следующая тройка «кораблей» шла чуть-чуть пониже, то ли еще какие-то обстоятельства (так и осталось непонятным) - одним словом, неожиданно его купол пробивает другой парашютист, лейтенант (фамилии я, к сожалению, не помню). А у Сережки это четвертый или пятый прыжок. Нас готовили к таким ситуациям - первое, что необходимо сделать, понимая, что твой купол пробит и смят и он уже не расправится, - нужно перерезать стропы, отлететь в свободном падении и в чистом небе открывать запаску.
А Сережка, увидев нештатную ситуацию, тут же дернул свою запаску. Купол лейтенанта тоже уже был раскрыт, он раскрылся автоматически, и два купола просто сплелись. Запаска Серегина тоже примешалась сюда - это был огромный комок перкаля и капрона. У лейтенанта оставалась его запаска, и он мог спастись, ему просто нужно было отрезать свои стропы, отбросить комок куполов вместе с Сережкой и в чистом небе раскрыть свою запаску. Тогда бы лейтенант остался жив. Но это был лейтенант Воздушно-десантных войск, и он поступил так, как и должен поступать настоящий офицер, настоящий десантник. Он не бросил Сергея, он стал вырезать запутавшиеся стропы и купола с тем, чтобы освободить свою запаску и отбросить купол своей запаски в сторону, при этом одной рукой он держал соскальзывающего на стропах Сергея.
Лейтенант боролся за обе жизни до конца, до земли. Перед самой землей, как мы видели, он все-таки смог выбросить запаску, но раскрыться она не успела. Сергей погиб сразу же, а лейтенант, когда к нему подбежал комдив, был еще жив. Наверное, не осталось ни одной целой кости - удар был страшный, но он был в сознании. Тут же подлетел вертолет.Когда лейтенанта поднимали, он кричал, потому что любое движение приносило невыносимую боль. Комдив сел в вертолет вместе с лейтенантом, и они полетели в Тбилиси - ближайшее место, где был мощный военный госпиталь. В вертолете лейтенант потерял сознание, потом, видимо, от тряски вертолета, пришел в себя, открыл глаза (а за руку его держал комдив), увидел комдива, узнал его и сказал всего лишь два слова: «Не жалею!».
Когда мы услышали это от комдива, у нас у самих комок в горле стоял, многие заплакали. Ужасно было жалко Сергея, жалко было лейтенанта, но что-то иное заставляло глаза наполняться слезами, и челюсти наши сжимались так, что ходили желваки. Мы поняли, о чем не жалел лейтенант. А не жалел он о том, что выбрал профессию - Родину защищать - и выбрал Воздушно-десантные войска. Ведь по-человечески в такой ситуации можно было сказать: «Да будь проклят тот день и час, когда я поступил в Рязанское десантное училище! Зачем я выбрал себе такую судьбу!» Но лейтенант сказал так, как сказал: «Не жалею!»