26 апреля - день памяти Константина Вагинова (1899 - 1934). 16 апреля (по новому стилю) - день его рождения…
Вот стихотворения из составленного поэтом, но так и не изданного сборника «Звукоподобия» (1931). Так - через «я» - эту книгу называет исследователь Анна Герасимова. Другой исследователь, Виктор Широков, использует единственное число - «Звукоподобие».
Как бы то ни было, вот стихи позднего Вагинова. «О стихотворениях этого сборника говорить трудно, - пишет Анна Герасимова. - Слова, некогда поражавшие невероятностью сочетаний, завораживавшие нездешней музыкой, теперь побледнели, потускнели, притихли; от прошлого осталась лишь неистребимая странность тающих смыслов. Но есть в этих стихах, более похожих на тени стихов, и некая последняя свобода и лёгкость, хотя уже никакой надежды на «жизнь»:
Я понял, что попал в Элизиум кристальный,
Где нет печали, нет любви,
Где отраженьем ледяным и дальним
Качаются беззвучно соловьи.
Конец обеих цитат - и Герасимовой, и Вагинова.
И вот стихотворение, написанное К.К. в марте 1930 года (подготовка текста здесь и далее - Анна Герасимова):
Уж день краснеет точно нос,
Встаёт над точкою вопрос:
Зачем скитался ты и пел
И вызвать тень свою хотел?
На берега,
На облака
Ложится тень.
Уходит день.
Как холодна вода твоя
Летейская.
Забыть и навсегда забыть
Людей и птиц,
С подругой нежной не ходить
И чай не пить,
С друзьями спор не заводить
В сентябрьской мгле
О будущем, что ждёт всех нас
Здесь на земле.
А вот стихотворение, написанное в мае 1930-го. Помимо тяжелобольного героя, сидящего в сырой комнате, здесь появляются и другие излюбленные поэтом герои и образы. Есть и нечто новое: не может не пугать появившийся «серьёзный палач»:
Он с каждым годом уменьшался
И высыхал
И горестно следил, как образ
За словом оживал.
С пером сидел он на постели
Под полкою сырой,
Петрарка, Фауст, иммортели
И мемуаров рой.
Там нимфы нежно ворковали
И шёл городовой,
Возлюбленные голодали
И хор спускался с гор.
Орфея погребали
И раздавался плач,
В цилиндре и перчатках
Серьёзный шёл палач.
Они ходили в гости
Сквозь переплёты книг,
Устраивали вместе
На острове пикник.
В заключение - очень «обэриутское» стихотворение, вызывающее в памяти и столбцы Заболоцкого, и сидящего в пивной Зощенко, который, правда, не был нахальным… Даже Набоков отметился - см. первые две строчки.
Какою прихотью глупейшей
Казалась музыка ему.
Сидел он праздный и нахальный,
Следил, как пиво пьют в углу.
Стал непонятен голос моря,
Вся жизнь казалась ни к чему.
Он вспоминал - всё было ясно,
И длинный, длинный коридор,
Там в глубине сад сладкогласный.
У ног подруг Психеи ясной
Стоит людей тревожный хор.
Как отдалённое виденье
Буфетчик, потом обливаясь,
Бокалы пеной наполнял,
Украдкой дымом наслаждаясь
Передник перед ним сновал.
Февраль 1930
Иллюстрации любезно предоставлены моей подругой по "Фейсбуку"
Татьяной БЕЛОУСОВОЙ. Спасибо!