... из жизни...
...Поцеловавшись на прощанье с Лизой и выходя из садовой калитки, Бугров наткнулся на Грохольского, который стоял у калитки и поджидал его.
-- Иван Петрович! -- сказал Грохольский тоном умирающего. -- Я всё слышал и видел... Это нечестно с вашей стороны, но я не виню вас... Вы ее тоже любите... Но поймите, что она моя! Моя! Я жить не могу без нее! Как вы этого не поймете? Ну, положим, вы любите ее, страдаете, но разве я не заплатил вам хотя отчасти за ваши страдания? Уезжайте, ради бога! Уезжайте, ради бога! Уезжайте отсюда навсегда. Умоляю вас! Иначе вы убьете меня...
-- Мне некуда ехать, -- проговорил глухо Бугров...
-- Гм... Вы уже всё растратили... Вы увлекающийся человек... Ну, хорошо... Поезжайте в мое имение, в Черниговскую губернию... Хотите? Я вам дарю это имение... Оно маленькое, но хорошее... Честное слово, хорошее!..
Бугров широко улыбнулся.
Он вдруг почувствовал себя на седьмом небе.
-- Я вам дарю... Сегодня же я напишу управляющему и пошлю ему доверенность на совершение купчей. Вы говорите везде, что вы купили... Поезжайте! Умоляю вас!
-- Хорошо... Уеду. Я понимаю.
-- Едемте к нотариусу... Сейчас, -- проговорил повеселевший Грохольский и пошел приказать запрягать лошадей.
На другой день, вечером, когда Лиза сидела на скамье, на которой обыкновенно происходили ее rendez-vous с Иваном Петровичем, к ней тихо подошел Грохольский. Он сел рядом и взял ее за руку.
-- Тебе скучно, Лизочка? -- заговорил он после непродолжительного молчания. -- Ты скучаешь? Отчего это мы не съездим куда-нибудь? Чего ради мы всё дома сидим? Надо ездить, веселиться, знакомиться... Ведь надо?
-- Мне ничего не надо, -- сказала Лиза и, бледная, худая, поглядела на ту дорожку, по которой приходил к ней Бугров.
Грохольский задумался. Он знал, кого она ждет и кого ей надо.
-- Пойдем, Лиза, домой, -- сказал он. -- Здесь сыро...
-- Иди... Я сейчас приду.
Грохольский опять задумался.
-- Ты его ждешь? -- спросил он и сделал гримасу, точно его схватили за сердце раскаленными щипцами.
-- Да... Мне хочется Мише чулочки передать...
-- Он не придет.
-- Почем ты знаешь?
-- Он уехал...
Лиза сделала большие глаза...
-- Он уехал... Уехал в Черниговскую губернию. Я подарил ему свое имение...
Лиза страшно побледнела и, чтобы не упасть, ухватилась за плечо Грохольского.
-- Я проводил его на пароход... В три часа...
Лиза вдруг схватила себя за голову, задвигалась и, упав на скамью, затряслась всеми членами.
-- Ваня! -- заголосила она. -- Ваня! И я еду, Ваня!.. Голубчик!
С ней приключился истерический припадок...
И с этого вечера вплоть до самого июля по саду, в котором гуляли дачники, можно было видеть две тени. Тени ходили с утра до вечера и наводили на дачников уныние. За тенью Лизы неотступно шагала тень Грохольского. Я называю их тенями, потому что они оба потеряли свой прежний образ.
Они похудели, побледнели, съежились и напоминали собой скорее тени, чем живых людей... Оба чахли, как блоха в классическом анекдоте об еврее, продающем порошки от блох.
В начале июля Лиза бежала от Грохольского, оставив записку, в которой она написала, что едет к "сыну" на время... На время! Бежала она ночью, когда спал Грохольский...
Прочитав ее письмо, Грохольский целую неделю слонялся вокруг дачи как безумный, не ел, не спал. В августе он перенес возвратный тиф, а в сентябре укатил за границу. За границей он запил. В вине и разврате думал он найти успокоение. Промотал он всё свое состояние, но не удалось ему, бедняге, выкинуть из головы образ любимой женщины с кошачьей мордочкой... От счастья не умирают, не умирают и от несчастья. Грохольский поседел, но не умер. Он жив и до сих пор... Из-за границы поехал он поглядеть "одним глазком" на Лизу. Бугров встретил его с распростертыми объятиями и оставил его гостить у себя на неопределенное время. Гостит он у Бугрова и до сих пор...
В этом году мне пришлось проезжать через Грохолевку, именье Бугрова. Хозяев я застал ужинавшими... Иван Петрович ужасно обрадовался мне и принялся угощать меня. Он потолстел и чуточку обрюзг. Лицо его по-прежнему сыто, лоснится и розово. Плеши еще нет. Лиза тоже потолстела. Полнота ей не к лицу. Ее личико начинает терять кошачий образ и, увы! приближается к тюленьему. Ее щеки полнеют и вверх, и вперед, и в стороны. Живут Бугровы превосходно. Всего у них много. Прислуги и съестного полнехонький дом...
Когда мы поужинали, завязалась беседа. Я, забыв, что Лиза не играет, попросил ее сыграть что-нибудь на рояле.
-- Она не играет! -- сказал Бугров. -- Она у меня не игрок... Эй! Кто там? Иван! Позови-ка сюда Григория Васильевича! Что он там делает? -- И, обратясь ко мне, Бугров добавил: -- Сейчас придет игрок... На гитаре играет. А рояль мы для Мишутки держим, его учим...
Минут через пять в залу вошел Грохольский, заспанный, нечесаный, небритый... Он вошел, поклонился мне и сел в сторонке.
-- Ну, кто же так рано ложится спать? -- обратился к нему Бугров. -- Какой же ты, братец! Всё спит, всё спит... Соня! Ну, сыграй-ка нам повеселее что-нибудь...
Грохольский настроил гитару, ударил по струнам и запел:
Вчера ожидала я друга... === Источник : https://svistuno-sergej.narod.ru/news/iz_017/2024-04-23-7449 ===