ПРОКЛЯТАЯ КНИГА, рассказ
После публикации в сети рассказа рассказа "Сантехник" я услышал в смартфоне голос московского друга, однокурсника.
Читал, - сообщил он, - Башня Смерти у тебя как живая. Надо тебе написать ещё о нескольких домах Перми. Например, о нашем универе, бывшей ночлежке.
Про ночлежку все и без меня знают, - возразил я, - это не вынос мозга.
Ну, сочини тогда, что там был бордель, и призраки проституток преследуют по ночам старых профессоров.
Воображение любит контрасты. Байки про историю зданий Универа такая же местная достопримечательность, как вороны над корпусами. Второй корпус - бывший ночлежный дом, пятый филологический - бывшая конюшня, корпус вивария при биофаке - привокзальный бордель. Впечатляющий городской пейзаж. Из таких глубин народной жизни вырос в начале прошлого века храм науки. Но это фольклор, а не сюжет для готического рассказа. О чем же писать - о дворовых памятниках при втором корпусе: девушке с веслом и парне с мячом, которые с годами превратились в Ленина и Горького? Даже на анекдот не потянет.
Но через день я вспомнил про библиотеку и книгу.
Набухала почками в ботсаду весна 1980 года. С ветвей срывались вороны, приветствуя студентов криками и метким гуано. По главной лестнице второго корпуса спускался c сушеной воблой в руке Олег Саночкин. С каждым шагом рыба билась всем телом о перила. Вернее, это Олег размягчал таким образом закуску.
Есть бидон жигулевского, - Олег предупредил мой вопрос, - он сейчас в общаге, - я туда, а после мы с поручиком двинем в Подкамок. Пойдёшь?
Соблазн двинуть в популярный пивной бар был велик, но впереди меня ждало сокровище. Я отказался.
Значит в библиотеку, - констатировал Саночкин, - на свидание с Фрейдом? Любовь и голод правят миром. Только запомни - голодных на секс не тянет. Сначала желудок - вобла описала полукруг и ударилась о дерево, - потом любовь. Старик Фрейд сидит на спине Маркса.
Я представил бородатых мудрецов, играющих в слоника. Олег был мощный философ. В отличие от занудных немцев он выражался просто и кратко. На курсе он заслужил уважение, сообщив нам удивительный факт: все глаголы русского языка можно заменить словом хуяк.
В тот день я променял пивбар на библиотеку. Библиотека ПГУ во времена советских ритуальных камланий была Фортноксом букв, Клондайком смыслов. Где ещё можно было взять и полистать Ницше, выбрать томик Фрейда в издании 20-х годов, прочесть изданную в тридцатых "Бамбочаду" Вагинова?
Библиотеку бережно собирали в подвалах второго корпуса, начиная с доисторического 1916-года. При этом мохнатая лапа партийной цензуры, наводившая порядок в областных книгохранилищах, не добралась до берлоги научных и антинаучных знаний.
Короче, в читальных залах первого и в подвалах второго корпуса таились настоящие клады, и я, как скупой рыцарь, время от времени открывал сундуки. Однажды мне попался в каталоге небывалый раритет. Знаменитый де Квинси в первом русском издании, да ещё и под чужой фамилией: "Исповедь англичанина, употреблявшего опиум. Сочинение Матюрина, автора Мельмота. СПб, 1834."
Понятно, что имя Мэтьюрина, автора популярного во времена Пушкина романа "Мельмот Скиталец" было маркетинговым ходом девятнадцатого века. За ним скрывался тот самый де Квинси, который перевернул готическую перспективу и сделал сознание автора центром ужасов. Книга, оказавшая влияние на Гоголя, Бодлера, Достоевского и Борхеса. С ней-то мне сегодня и предстояло весеннее рандеву.
Саночкин растворился в дверях бывшего ночлежного дома, а я за столом читального зала вскоре держал в руках небольшой фолиант.
Начало было аутентичным:
"Я представляю тебе, благосклонный читатель, рассказ об удивительной поре моей жизни. Хотелось бы верить, что эта история окажется не просто занятной, но в значительной степени полезной и назидательной..."
Далее англичанин сообщал, что героями его книги оказываются, заодно с автором, и падшие женщины, и авантюристы, и мошенники... Я перевернул пару страниц.
После рассказа о пагубных привычках начались описания так называемых снов или видений. И тут уже пришлось перечитывать дважды.
Потому что видения неожиданно соскользнули на рельсы отечественной истории. Тем же манерным языком куртуазного века автор повествовал об ужасах революции. В тексте прозвучало что-то вроде: "теперь - к делу, и автор, дабы избежать нарочитости витиеватых иносказаний, берется изложить оное про катастрофу Белой армии от первого лица". Я заглянул в следующее "Видение". Там с бесконечными "будучи, посему и ежели", с ятем, ижицей и твердым знаком на концах слов следовал рассказ о временах Большого Террора. Встречались и латинские выражения без перевода.
Читать сие с точки зрения стиля стало даже интересно, но я уже был расстроен и зол: древняя на вид книга с пожелтевшими страницами оказалась фейком.
Чья это была подделка, шестидесятников ли - вроде так называемых рассказов Хармса "Лев Толстой очень любил детей" - или кого-нибудь другого, казалось уже не важным. Призрак Де Квинси исчез.
Я полистал фолиант далее. У писателя были затруднения с терминологией: самоходные коляски, воздушные аппараты, летающие за пределами земли шары наполняли текст. Про ручные говорильни я тогда просто не понял. Да и что взять с англичанина, принимавшего по его словам, сотни капель лауданума в день.
Видения добрались до готовящейся Олимпиады и - надо же! - автор со скорбью сообщил о смерти Владимира Высоцкого. Очередной пошлый розыгрыш. Прославленный певец был жив, находился в репродуктивном возрасте и звучал из каждого десятого окна. Далее градус бреда нарастал: СССР сам по себе распался, возникли некие страны, мелькнули незнакомые имена. Неведомый фантаст не заботился о правдоподобии. Помню, правда, что я зачитался страницами о последнем десятилетии века. Крайне занятно история страны была описана как тайные сражения неких шаек разбойников. Шайки разбойников и спортсмэновъ побеждали шайки простых разбойников, но потом в свою очередь уступали победу объединённым шайкам разбойников, атлетовъ и жандармов. Чем универсальнее была шайка, чем больше в ней было людей разных навыков и сословий, тем увереннее был ее путь к победе.
Странички с гротеском, конечно, в духе Рабле, но читать подобный бред иногда любопытно. Мрачный шутник, оказывается, не лишён таланта. После описания смут конца двадцатых годов XXI века я заглянул в конец - повесть резко обрывалась в 2042 году. Автор принял препарат и сообщил что-то вроде "чувство пространства, равно как и чувство времени, сильнейшим образом исказилось. Пространство разрасталось до невыразимой бесконечности. Сие, однако, не слишком беспокоило меня, пугало же неимоверное растяжение времени: порою мне казалось, что в единую ночь проживал я 100 лет, более того, подчас видения длились тысячелетие или же иной срок". После этого псевдо-наркоман и якобы англичанин простился с читателем и умолк. Видимо, от передоза воображения.
Я вернул книгу и раздраженно сообщил, что содержание не соответствует каталогу. Дама удивилась и что-то пометила на листочке. Затем она вложила листочек в книгу и унесла фолиант.
Я видел странную книгу в первый и последний раз.
На следующий день в универе вечерний пивной поход Саночкина и Хоржевского с утра оброс слухами и к обеду стал легендой. Игорь Хоржевский, которого по понятным причинам мы называли поручиком, получил перевод из родной Украины и устроил пир с копчеными ребрышками и реками пива. К закрытию бара на столе стояли несколько полных кувшинов. Между тем персонал велел выметаться. Недолго думая, друзья слили пиво в кожаный портфель. Ответом наглому официанту стали прихваченные с собой кружки.
Пассажиры трамвайной "семерки" на Ленина в тот вечер могли наблюдать красивую жизнь. Два студента черпали кружками пиво из чёрной глубины портфеля и пили за нашествие инопланетян. Пришельцы по мнению Саночкина должны были избавить землян от бед и страданий. С неба в окно вагона смотрели, ухмыляясь, звёзды. Излишне говорить, что я жалел о своём отсутствии в этот исторический момент.
Через пару месяцев домашний приёмник "Океан" в треске мировых новостей от BBC принёс весть о смерти Высоцкого. 25 июля! Именно такая дата была указана в дурацкой книге. Дурацкой ли?
Дождавшись открытия библиотеки, я бросился в читальный зал. В каталоге знакомой карточки уже не было. Вопросы тоже повисли в пустоте. Никто из сотрудников библиотеки не помнил примечательную книгу. Она исчезла, не оставив следов ни в одной памяти, кроме моей.
Зато моя память услужливо подсказывала события, имена, даты. Забавная книга, когда-то просмотренная по диагонали, превратила историю в дежавю. Развал империи, правители с фамилиями на -ин, мобильные телефоны, гибридные войны, эпидемии, даже говорильня социальных сетей - все это после своего появления вспоминалось как прочитанное на страницах старого фолианта. Более того, мир потерял реальность, превратившись в ремейк романа неизвестного автора.
Вы хотите быть персонажем фальшивой исповеди английского наркомана? Вряд ли. Однако выхода нет. Мы бредем дорогами чужих снов. Никто не поможет. Инопланетный разум не посетит нашу планету. Во всяком случае до 2042 года. Это я знаю совершенно точно.
Возможно, проклятая книга до сих пор лежит где-нибудь на полке в подвалах второго корпуса. Но мне уже не хочется видеть эти твердые знаки и дышать пылью желтых страниц.
Я прохожу мимо древней ночлежки. Хуяк.
(с) борис эренбург, текст, 2020.
Читал, - сообщил он, - Башня Смерти у тебя как живая. Надо тебе написать ещё о нескольких домах Перми. Например, о нашем универе, бывшей ночлежке.
Про ночлежку все и без меня знают, - возразил я, - это не вынос мозга.
Ну, сочини тогда, что там был бордель, и призраки проституток преследуют по ночам старых профессоров.
Воображение любит контрасты. Байки про историю зданий Универа такая же местная достопримечательность, как вороны над корпусами. Второй корпус - бывший ночлежный дом, пятый филологический - бывшая конюшня, корпус вивария при биофаке - привокзальный бордель. Впечатляющий городской пейзаж. Из таких глубин народной жизни вырос в начале прошлого века храм науки. Но это фольклор, а не сюжет для готического рассказа. О чем же писать - о дворовых памятниках при втором корпусе: девушке с веслом и парне с мячом, которые с годами превратились в Ленина и Горького? Даже на анекдот не потянет.
Но через день я вспомнил про библиотеку и книгу.
Набухала почками в ботсаду весна 1980 года. С ветвей срывались вороны, приветствуя студентов криками и метким гуано. По главной лестнице второго корпуса спускался c сушеной воблой в руке Олег Саночкин. С каждым шагом рыба билась всем телом о перила. Вернее, это Олег размягчал таким образом закуску.
Есть бидон жигулевского, - Олег предупредил мой вопрос, - он сейчас в общаге, - я туда, а после мы с поручиком двинем в Подкамок. Пойдёшь?
Соблазн двинуть в популярный пивной бар был велик, но впереди меня ждало сокровище. Я отказался.
Значит в библиотеку, - констатировал Саночкин, - на свидание с Фрейдом? Любовь и голод правят миром. Только запомни - голодных на секс не тянет. Сначала желудок - вобла описала полукруг и ударилась о дерево, - потом любовь. Старик Фрейд сидит на спине Маркса.
Я представил бородатых мудрецов, играющих в слоника. Олег был мощный философ. В отличие от занудных немцев он выражался просто и кратко. На курсе он заслужил уважение, сообщив нам удивительный факт: все глаголы русского языка можно заменить словом хуяк.
В тот день я променял пивбар на библиотеку. Библиотека ПГУ во времена советских ритуальных камланий была Фортноксом букв, Клондайком смыслов. Где ещё можно было взять и полистать Ницше, выбрать томик Фрейда в издании 20-х годов, прочесть изданную в тридцатых "Бамбочаду" Вагинова?
Библиотеку бережно собирали в подвалах второго корпуса, начиная с доисторического 1916-года. При этом мохнатая лапа партийной цензуры, наводившая порядок в областных книгохранилищах, не добралась до берлоги научных и антинаучных знаний.
Короче, в читальных залах первого и в подвалах второго корпуса таились настоящие клады, и я, как скупой рыцарь, время от времени открывал сундуки. Однажды мне попался в каталоге небывалый раритет. Знаменитый де Квинси в первом русском издании, да ещё и под чужой фамилией: "Исповедь англичанина, употреблявшего опиум. Сочинение Матюрина, автора Мельмота. СПб, 1834."
Понятно, что имя Мэтьюрина, автора популярного во времена Пушкина романа "Мельмот Скиталец" было маркетинговым ходом девятнадцатого века. За ним скрывался тот самый де Квинси, который перевернул готическую перспективу и сделал сознание автора центром ужасов. Книга, оказавшая влияние на Гоголя, Бодлера, Достоевского и Борхеса. С ней-то мне сегодня и предстояло весеннее рандеву.
Саночкин растворился в дверях бывшего ночлежного дома, а я за столом читального зала вскоре держал в руках небольшой фолиант.
Начало было аутентичным:
"Я представляю тебе, благосклонный читатель, рассказ об удивительной поре моей жизни. Хотелось бы верить, что эта история окажется не просто занятной, но в значительной степени полезной и назидательной..."
Далее англичанин сообщал, что героями его книги оказываются, заодно с автором, и падшие женщины, и авантюристы, и мошенники... Я перевернул пару страниц.
После рассказа о пагубных привычках начались описания так называемых снов или видений. И тут уже пришлось перечитывать дважды.
Потому что видения неожиданно соскользнули на рельсы отечественной истории. Тем же манерным языком куртуазного века автор повествовал об ужасах революции. В тексте прозвучало что-то вроде: "теперь - к делу, и автор, дабы избежать нарочитости витиеватых иносказаний, берется изложить оное про катастрофу Белой армии от первого лица". Я заглянул в следующее "Видение". Там с бесконечными "будучи, посему и ежели", с ятем, ижицей и твердым знаком на концах слов следовал рассказ о временах Большого Террора. Встречались и латинские выражения без перевода.
Читать сие с точки зрения стиля стало даже интересно, но я уже был расстроен и зол: древняя на вид книга с пожелтевшими страницами оказалась фейком.
Чья это была подделка, шестидесятников ли - вроде так называемых рассказов Хармса "Лев Толстой очень любил детей" - или кого-нибудь другого, казалось уже не важным. Призрак Де Квинси исчез.
Я полистал фолиант далее. У писателя были затруднения с терминологией: самоходные коляски, воздушные аппараты, летающие за пределами земли шары наполняли текст. Про ручные говорильни я тогда просто не понял. Да и что взять с англичанина, принимавшего по его словам, сотни капель лауданума в день.
Видения добрались до готовящейся Олимпиады и - надо же! - автор со скорбью сообщил о смерти Владимира Высоцкого. Очередной пошлый розыгрыш. Прославленный певец был жив, находился в репродуктивном возрасте и звучал из каждого десятого окна. Далее градус бреда нарастал: СССР сам по себе распался, возникли некие страны, мелькнули незнакомые имена. Неведомый фантаст не заботился о правдоподобии. Помню, правда, что я зачитался страницами о последнем десятилетии века. Крайне занятно история страны была описана как тайные сражения неких шаек разбойников. Шайки разбойников и спортсмэновъ побеждали шайки простых разбойников, но потом в свою очередь уступали победу объединённым шайкам разбойников, атлетовъ и жандармов. Чем универсальнее была шайка, чем больше в ней было людей разных навыков и сословий, тем увереннее был ее путь к победе.
Странички с гротеском, конечно, в духе Рабле, но читать подобный бред иногда любопытно. Мрачный шутник, оказывается, не лишён таланта. После описания смут конца двадцатых годов XXI века я заглянул в конец - повесть резко обрывалась в 2042 году. Автор принял препарат и сообщил что-то вроде "чувство пространства, равно как и чувство времени, сильнейшим образом исказилось. Пространство разрасталось до невыразимой бесконечности. Сие, однако, не слишком беспокоило меня, пугало же неимоверное растяжение времени: порою мне казалось, что в единую ночь проживал я 100 лет, более того, подчас видения длились тысячелетие или же иной срок". После этого псевдо-наркоман и якобы англичанин простился с читателем и умолк. Видимо, от передоза воображения.
Я вернул книгу и раздраженно сообщил, что содержание не соответствует каталогу. Дама удивилась и что-то пометила на листочке. Затем она вложила листочек в книгу и унесла фолиант.
Я видел странную книгу в первый и последний раз.
На следующий день в универе вечерний пивной поход Саночкина и Хоржевского с утра оброс слухами и к обеду стал легендой. Игорь Хоржевский, которого по понятным причинам мы называли поручиком, получил перевод из родной Украины и устроил пир с копчеными ребрышками и реками пива. К закрытию бара на столе стояли несколько полных кувшинов. Между тем персонал велел выметаться. Недолго думая, друзья слили пиво в кожаный портфель. Ответом наглому официанту стали прихваченные с собой кружки.
Пассажиры трамвайной "семерки" на Ленина в тот вечер могли наблюдать красивую жизнь. Два студента черпали кружками пиво из чёрной глубины портфеля и пили за нашествие инопланетян. Пришельцы по мнению Саночкина должны были избавить землян от бед и страданий. С неба в окно вагона смотрели, ухмыляясь, звёзды. Излишне говорить, что я жалел о своём отсутствии в этот исторический момент.
Через пару месяцев домашний приёмник "Океан" в треске мировых новостей от BBC принёс весть о смерти Высоцкого. 25 июля! Именно такая дата была указана в дурацкой книге. Дурацкой ли?
Дождавшись открытия библиотеки, я бросился в читальный зал. В каталоге знакомой карточки уже не было. Вопросы тоже повисли в пустоте. Никто из сотрудников библиотеки не помнил примечательную книгу. Она исчезла, не оставив следов ни в одной памяти, кроме моей.
Зато моя память услужливо подсказывала события, имена, даты. Забавная книга, когда-то просмотренная по диагонали, превратила историю в дежавю. Развал империи, правители с фамилиями на -ин, мобильные телефоны, гибридные войны, эпидемии, даже говорильня социальных сетей - все это после своего появления вспоминалось как прочитанное на страницах старого фолианта. Более того, мир потерял реальность, превратившись в ремейк романа неизвестного автора.
Вы хотите быть персонажем фальшивой исповеди английского наркомана? Вряд ли. Однако выхода нет. Мы бредем дорогами чужих снов. Никто не поможет. Инопланетный разум не посетит нашу планету. Во всяком случае до 2042 года. Это я знаю совершенно точно.
Возможно, проклятая книга до сих пор лежит где-нибудь на полке в подвалах второго корпуса. Но мне уже не хочется видеть эти твердые знаки и дышать пылью желтых страниц.
Я прохожу мимо древней ночлежки. Хуяк.
(с) борис эренбург, текст, 2020.