Не оставляй надежду всяк сюда входящий.
Как всегда, до всегда и после всегда небо тут было голубым, голубым до прозрачности, настолько, что если приглядеться, то можно сквозь него было разглядеть миллиарды звезд, плеяд, сверхновых, планет, галлактик и туманностей, которые неспешно, подобно медленно текущей в жаркий июльский полдень реке, вращались вокруг, плыли, окружали, обнимали и окутывали собой в этом огромном пространстве, казалось, прошивая темный шелк насквозь.
На искусно вырезанном из белого с черными прожилками камня столике стоял тонкий граненый стакан в серебряном подстаканнике в виде переплетающихся лиан плюща, с красным, горячим чаем, который распространял вокруг себя тонкий запах малины и чего-то горьковато-пряного, вызывающего пощипывание на языке. В центр столика представлял собой голубую с желтым мозаику, чем-то похожую на девятиконечную звезду, образующую несколько треугольников, вписанных в квадраты, и покоящуюся в трех кругах. На каждом кусочке были начертаны какие-то завитушки и значки, нанесены рисунки. Все три круга поворачивались в разные стороны. По затейливому желто-голубому орнаменту были раскиданы разноцветные камешки в, казалось, хаотичном порядке.
Узкая, изящная рука с длинными, немного узловатыми пальцами, положила на игровое поле еще один фиолетовый камень с золотой завитушкой, на нижний острый угол третьего треугольника, повернула верхний круг и взялась за серебряную ручку подстаканника. Игра не хотела складываться.
-Простите! Прошу прощения! Я наконец-то Вас нашел! Здравствуйте!
Стакан в руке слегка дрогнул, негодующе выразив все мысли в виде плеска чая внутри себя. Об отдыхе можно было сразу забыть.
Вихрастый, высокий, темноволосый мальчишка с бледным лицом и пронзительными, как то самое небо над головой, голубыми глазами, облаченный в длинную синюю мантию одним шажком проскочил четыре достаточно высокие ступеньки и оказался у глубокого плетеного кресла.
-Извините, что я…я просто…понимаете, я написал…а потом узнал, что Вы в командировке…и…в общем…я хотел поговорить…посмотрите, я принес…где-то здесь…-Он замешкался, трясущимися руками пытаясь найти нужное в толстой папке, не удержал ее, выронил, и тонкая материя лопнула, выплюнув из своего нутра густо исписанные затейливыми письменами листы, моментально запорхавшие в воздухе.
Рука, до этого сжимавшая стакан с чаем, моментально схватила первый попавшийся листок и застыла как будто бы в нерешительности, то ли отдать его неуклюжему писарю, с сопением ползающему по полу, то ли скомкать и выкинуть куда подальше, то ли все же изучить, что же там написано.
Мальчик, хотя, было бы уместнее сказать - юноша, выгреб очередной листок из-под белого столика, поднял глаза и так невольно и застыл.
Перед ним сидела женщина. Он впервые видел таких женщин. Где-то он слышал, что это называется «старость», но никогда в жизни ее не видел. Но сейчас, посмотрев на нее, он понял, что, да, это именно старость. Не та, что обычно проявляется у других наставников в глазах, которые со временем становятся все темнее, а другая…более…человеческая.
И тем не менее, даже глядя на то, что должно отталкивать, он не мог отвести взгляд, не мог насмотреться.
Высокая, даже сейчас, видящая в кресле, тем не менее изящная, статная, немного худая, хотя, нет, неправильно, скорее хрупкая и одновременно сильная. Длинные серебристо-белые волосы, абсолютно прямые, ближе к поясу небрежно перехваченные серебряной заколкой в виде символа Кодекса.
Она была облачена в светлые легкие брюки и багровую мантию, с белой вышивкой в виде каких-то цветов на полах, на мыске левой ноги небрежно покачивался мягкий тапочек с тем же цветочным рисунком, что и на мантии, только на этот раз багровым по белому. Вообще все наставники должны были носить белые мантии, но…но ей почему-то позволялось носить багровую.
Женщина вздохнула и убрала от лица листок, посмотрев на незадачливого юношу. Глаза у нее были пронзительно-зеленые, цвета морской волны, из уголков которых к вискам расходилась паутинка мелких морщинок, на широком лбу залегла складка, а пухлые, бледно-розовые губы брали в рамочку две морщинки-скобочки, из-за чего казалось, будто она все время улыбается.
-Садись. - Она небрежно махнула рукой в соседнее плетеное кресло, но, юноша, казалось, ее и не услышал. Он продолжал открыто пялиться на нее, очень невежливо открыв рот и захлопнул его только тогда, когда кресло само ударило его сзади под коленки, заставив в него плюхнуться.
-Два раза не повторяю. - Спокойно сказала она и протянула ему записи, которые до этого изучала.
-С-спасибо. Вы извините, что я так…я просто немного растерялся…видите ли, меня зовут…
-Да знаю я, кто ты, помню я тебя еще со второго курса, как у вас читала лекцию. С чем пожаловал?
-Да я…это…ну…курсовую написал.
-Что, уже?! А ничего, что я ни плана не видела, ни литературу с тобой не обговаривала, ни сроки сдачи.
-Ну…понимаете, я просто решил не затягивать, Вы в командировках постоянно, хорошо, что они у вас хоть не такие долгие…Один раз я Вас уже упустил, вот решил сразу все написать, а потом, если что, подправить можно.
-А если все заставлю переделывать? - Ехидно улыбнулась женщина.
-Но вы же даже не читали! - Попытался возмутиться студент.
-А ты меня и не уведомлял в том, что я твой наставник.
Юноша сравнялся цветом с ее мантией и опустил глаза.
-Ну….
-Ну?
-Меня к Вам направили… - еле выдавил он из себя.
-Интересно…и кто же мне сделал такую гадость? - Она перегнулась через стол и внимательно посмотрела на ему в глаза.
-Я не…в общем, неважно, кто. Просто моя тема весьма специфическая, никто из наставников кроме Вас ей не занимается…а Вы, как мне говорили, лучшая…
- Врешь…но складно. За попытку зачет. Так что у тебя за тема?
-Вот. - Юноша передал ей всю стопку листов, которую старательно укладывал и выравнивал во время этого разговора.
На пару минут между ними сгустилась тишина, нарушаемая лишь шорохом переворачиваемых страниц. Наконец, женщина аккуратно положила всю кипу на стол и весьма по-доброму поинтересовалась:
-Хочешь чая?
Для студента это было настолько неожиданно, что он чуть не упал с кресла.
-А что это? - Осторожно поинтересовался он, пытаясь понять, как стоит дальше реагировать, отказаться сразу, немного подумать или все же согласиться.
-Стакан видишь?
-Ну…да.
-Вот такой же хочешь?
-А на что он похож? - Ляпнул студент.
Она только вздохнула, опустила руку на стол и из-под нее в прямом смысле слова вырос еще один стакан до верху наполненный точно таким же питьем, как и у нее, а еще появилось блюдечко со сластями.
-Угощайся.
Юноша с осторожностью взял стакан, вдохнул сладковатый запах малины, а потом сделал маленький глоток. И так и остался сидеть с выпученными глазами.
-Как вкусно! Это что-то невероятное! А что это? А как?
-Да очень просто. Осталась старая привычка. Вкус уже намертво въелся в память, потому так легко его воспроизвести. Ты пей-пей, хоть здесь это ничего и не значит, но он полезный. Значит, пишешь по кризисным зонам?
Ответом ей было радостное бульканье.
-А почему ко мне пошел, а не к Кастанаилу? У него практика обширнее.
-Нет, мне наставник Кастанаил не нужен, меня интересует определенная кризисная зона, потому только Вы мне и можете помочь.
-М-да, друг….зря ты эту тему выбрал…Она далеко не курсовая и даже не дипломная. Просто так отписаться не выйдет. Может и правда к Кастанаилу? Я могу с ним поговорить, он тебя к себе возьмет.
-Нет! Не хочу! Хочу к Вам! Вы только почитайте, я несколько недель подряд торчал в библиотеке.
-Я уже почитала, потому и говорю, что зря ты за эту тему взялся. Она не просто сложная, она неподъемная.
-Но вы же как-то работаете в этом секторе! Почему я не могу?
-Потому что Россия - это та самая репетиция ада на твердыне. И ей занимаются или полные идиоты, или очень жестоко наказанные. А я вижу, что на второе ты вроде как не претендуешь.
Мальчишка захлопнул рот и уткнулся носом в стакан.
-Я это даже в книгах встречал…но я не понимаю, почему так? - после недолгого молчания он все же заговорил, внимательно смотря на наставника.
Она сидела неподвижно, сцепив пальцы на коленях и смотрела прямо перед собой. Они были на огромном балконе высокой башни, которая была одновременно комнатой отдыха и хранилищем Кодекса, свода законов, которые принимал каждый адепт, отдающий себя хранению равновесия.
Перед глазами расстилалось бескрайнее голубое небо с легкими комками облаков, а внизу в тон нему поблескивала голубой мозаикой главная площадь библиотеки.
Она устало сгребла с игральной доски разноцветные камешки и взвесила их на ладони.
-Ты любишь играть в «Камешки»?
-Да, конечно!
-Давай сыграем партию, а заодно поговорим.
Она потрясла косточки в руках, а затем высыпала их на доску, начав расставлять в нужном порядке.
-Ты знаешь, что на Земле тоже играют в «Камешки»? Только не как в единую игру, а как в цепь игр. Там это шахматы, шашки, го и прочие странные и непонятные слова. Люди все равно выносят что-то из Дома, так или иначе, просто не всегда помнят название и полные правила. Тебя еще не посылали на стажировку?
-Нет еще. Стажировки разрешены не раньше шестого курса, а я пока только на третьем.
-У тебя есть время, чтобы получше подготовиться, потому что, как я понимаю, ты подашь заявление на стажировку именно в России.
-Да! Мне интересен этот регион. Вы так здорово о нем рассказывали нам!
Она замеялась.
-Сейчас я тебе расскажу то, что не вошло в лекции. Ты спрашивал меня, почему Россию называют репетицией ада на твердыне? Все очень просто. Знаешь, там живут очень умные, очень терпеливые, очень талантливые, добрые и в то же время крайне несчастные люди, которые, скорее всего, сильно провинились когда-то и сейчас безропотно стискивают зубы, принимая жизнь в этом регионе как наказание свыше. У них есть все. У них есть огромная территория для жизни, отвратительные погодные условия, чтобы сплотить их суровой зимой, в то же время плодородная, благословенная земля, в которой лежит несметное по их меркам материальное богатство, в головах каждого из них есть пытливый и очень неординарный ум, который чахнет и загнивает, если ему не давать работы, долгое, почти бесконечное терпение, их сердца скрывают доброту, а души тянутся к свету подобно цветам. При всей своей лени, они могут работать над интересным делом сутками без сна и отдыха, пока не сделают его настолько хорошо, чтобы оно самим понравилось. Каждый из них, от мала до велика, может заткнуть за пояс любого философа, а заодно и юмориста. Они просто шутят о жизни, в которой им приходится существовать. Они счастливы от того, что не получают подарки, а дарят их. Они всегда рады гостям, каждого пришедшего в дом обязательно накормят и напоят чаем, который стал не просто традицией, а обязательной пищей, без которой они, как младенец без материнского молока, не могут жить. Они любят своих детей и чтут родителей, живут большими семьями, чтобы стараться как-то быть ближе друг к другу. И при всем этом…у них нет того, что обычно оставляют пред вратами ада. У них нет надежды.
Камешек выпал из руки юноши и покатился по каменным плитам балкона с мелодичным стуком.
-Как так?! Как это нет надежды? Это невозможно!
- Ты даже не представляешь, насколько это страшно. И хуже всего то, что надежда умирает в них постепенно. Они не сразу рождаются без нее, нет. Она умирает постепенно, с момента их рождения. Долго, мучительно и страшно больно. И когда надежда в их сердцах умирает, они ожесточаются, огрубевают, становятся злее, добровольно слепнут, чтобы хоть как-то спасти кусочек себя в своем собственном мирке. И только душа, заключенная в этот грубый, бесчувственный кокон, задыхается и болит внутри. Потому многие, те, чей ум лишили постоянной работы и деятельности…они еще острее ощущают эту боль. И начинают заливать ее вином. Оно приносит временное облегчение, даже не облегчение, а отупение, позволяющее душе ничего не чувствовать, но действие этого опасного лекарства очень быстро проходит, потому его приходится пить постоянно…А его побочные действия действительно страшные. Я видела как отец, напившись, убивает своих жену и детей, как добрый человек, прикармливающий бездомную собаку, бьет своего соседа за показавшимися ему грубыми слова…я могу рассказать много чего и похуже, но лучше оставлю это на тебя, думаю, сам увидишь.
-Но неужели им всем так плохо?
-Нет, почему, не всем. Хорошо только тем, кто лишает остальных надежды и выбора.
-Как это?
-Представь, что я приду к тебе в дом и возьму у тебя что-то, что очень дорого тебе.
-Пожалуйста, берите, мне не жалко.
-А если я заберу у тебя возможность обучаться здесь? Если я лишу тебя доверия и права на голос? Если заберу у тебя право на оправдание, не оставлю выбора и вышлю отсюда, что ты скажешь?
Глаза мальчика округлились. Его тонкие нервные пальцы слегка подрагивали над доской. Она воспользовалась моментом, положила на поле новый камешек и повернула второй круг.
-Вот примерно как сейчас. Здесь и сейчас у тебя нет выбора. Ты должен отдать мне камень.
Юноша вздохнул, взлохматил волосы и вложил в ее раскрытую ладонь молочно-белую косточку.
-Я просто был невнимателен.
-Они тоже. Они были все очень невнимательны, когда выбирали себе лидеров. Потому они не оставляют сейчас им выбора и питаются их надеждой, пока не высосут все до капли, надламывая каждого из них. Они обманывают их, специально ослепляют, ставя на первое место…даже не то материальное богатство, что лежит в земле, а его жалкий аналог, похожий на ту бумагу, на которой написана твоя курсовая. И люди верят, что эта бумага их спасет, они верят им, что владеют богатством, копят его и всегда радуются получая новую бумажку, которая, по сути, уже давно не несет в себе ничего, кроме краски. Все то богатство, по которому они ходят ногами уже давно не их. Оно принадлежит тому, кто будучи выбранным, не оставляет выбора. Но, скажу тебе и так…Они тоже обманываются. Потому что они тоже зависят от бумаги, хотя уже и другого цвета, потому, у них в какой-то мере тоже не остается выбора. Они вынуждены мучить и истязать, потому что у них тоже нет надежды…а им хочется ее вернуть, обрести, хочется жить, а не существовать, как и каждому, кто есть в России. Им хочется надеяться, а не вечно бояться, хочется видеть, а не добровольно закрывать глаза, но они уже не могут этого. Когда умирает надежда - в сердце остается пустота. Огромная, бездонная пропасть, которую хочется заполнить, потому…да, ее заполняют фальшивым аналогом, бумагой с краской, они называют ее деньгами. И это вечный круговорот. Одни начинают обманывать других просто потому, что им хочется вернуть то, что было потеряно. Сейчас ситуация еще хуже. Родители сами высасывают надежду из детей, говоря, что так они готовят их ко взрослой жизни. И это страшно, когда ты видишь усталых тринадцатилетних подростков. Они уже сломанные, и не каждый найдет в себе силы как-то держаться, хоть на чем-то. Многие начинают следовать примеру родителей, заглушая боль вином…и если бы только вином. Они ищут утешения в вере, но…они забыли о том, откуда пришли. Они ослепли и оглохли, потому их молитвы обращены тому, кто дарит хоть какой-то свет в их темном царстве. И это все те же деньги. Они несут их в церкви, надеясь откупиться, вымолить себе прощение, обрести хоть кусочек надежды, найти успокоение метущейся от боли душе. И те, кто должен давать надежду…они лишь забирают деньги, давая лишь обещания и призывая нести еще денег, прикрывая все это именем Создателя. И их глазам не суждено будет открыться никогда.
-Но почему тогда никто ничего не делает? Почему глаза никто до сих пор не открыл им глаз? Почему Вы ничего не делаете?
- А как ты думаешь, почему я постоянно пропадаю в командировках? И ты думаешь, я одна? Вот тут-то и суть, что помочь очень трудно, по крайней мере за один раз. Я знаю, что все уже забыли об этой стране, плюнули на нее, гораздо интереснее другие миры, другие планеты, другие регионы. Интересно там, где хорошо самому, где есть напоминание о Доме, но…но бывает так, что не ты выбираешь, а тебя выбирают….
Женщина замолчала и отвела взгляд от доски, откинувшись в кресле.
Он опять невольно засмотрелся на нее. Только сейчас, он понимал, что ее лицо - это не маска, не костюм, не личина. Это ее настоящее лицо, такое, каким оно является на самом деле. Он никогда раньше не видел «старость», ему хотелось коснуться ее лица, почувствовать морщинки и борозды на нем, понять, как это…и узнать, сколько можно так жить?
-Простите…извините…я сейчас…я не хочу Вас обидеть, но, скажите…а каково это…быть такой, как Вы? - Промямлил он.
Она положила ладони на лицо, а потом, через секунду стряхнула их, как будто стряхивала воду. Теперь перед ним сидела не женщина, а девушка лет двадцати. Абсолютно гладкая, персиковая кожа, пухлые розовые губы, все так же замершие в легкой улыбке, длинные волосы из серебристых стали светло-русыми, только глаза по-прежнему были ярко-зелеными.
-Так лучше? - Спросила она.
-Нет-нет! То есть…я хотел сказать…Вы…Вам лучше быть старой…точнее…я не это имел ввиду…Просто я привык к Вам такой, какая Вы обычно и…мне кажется, что Вам так лучше!
Она засмеялась, а он смутился.
-Не волнуйся ты так. Я и так знаю, насколько я старая. Поверь мне, я правда старая. И не вижу смысла этого скрывать. Я могу выглядеть как угодно, но, важно лишь то, что я чувствую, потому…лучше, чтобы внешний вид не расходился со внутренним. И, знаешь, я ужасно устала. Правда устала. Я работаю в России почти с момента ее основания, еще даже когда она так не называлась, когда были только отдельные племена людей. Я знаю уже почти каждую душу, что живет там. И это тяжело. Этот груз неподъемен. Проблема еще в том, что там никто не хочется работать, а те, кто хочет…Это либо старики, вроде меня, из которых разве что песок не сыплется, которые еще чуть-чуть и развоплотятся сами, или совсем молодые, которые, первый раз туда попав, возвращаются домой в шоке и ужасе и спешно меняют свой регион. А те, кто остаются…Ну, я тебе говорила. Это либо идиоты, либо наказанные. Вот и получается, что старики уже ничего не умеют, потому что их методы себя изжили, а молодые еще ничего не умеют, потому что не набрались опыта…и сами начинают совершать самую страшную ошибку.
-Какую?
-Мы всегда оставляем Дома что-нибудь важное для нас, чтобы была возможность вернуться. Неважно, что это будет, главное, чтобы этого нам в командировке не хватало, чтобы была возможность вернуться. Так вот…те, кто работает с этим регионом оставляют Дома надежду…еще и поэтому мы называем Россию адом. В нее не хотят входить с надеждой. И, хочешь открою тебе тайну?
-Да.
-Ада нет. Есть Россия. Впрочем, любой наставник, работающий в кризисном регионе тебе это скажет, так что не принимай мои слова близко к сердцу. Я рада, что ты решил заниматься этим, правда рада. Возможно, у меня появится скоро еще один коллега.
Она засмеялась и снова провела рукой по лицу, возвращая себе свой прежний вид. Камешки на доске складывались в причудливый орнамент, игра уже близилась к концу.
-Здравствуйте. Меня прислали сказать Вам, что лифт готов для Вашего отправления. - Раздался сзади них вежливый, приятный голос.
Оба игрока повернулись на него. У ступеней, ведущих на балкон стоял высокий светловолосый мужчина, облаченный в белую с зеленым мантию. Он вежливо поклонился с легкой улыбкой.
-Спасибо, Лука, но я сама доберусь до места.
-Вы что, опять уезжаете? - Ошарашенно уставился на нее паренек.
-Да, опять пора на работу. Но, не волнуйся, это не надолго, чуть больше месяца. Ты пока подумай еще над курсовой, хотя в целом то, что я увидела, мне понравилось. Для теоретика третьего курса вполне неплохо. Я вернусь и мы еще поговорим о нем.
-Вы уверены, что не хотите воспользоваться лифтом? - Еще раз переспросил посыльный.
-Да, я хочу как следует шандарахнуться головой о землю, прежде чем войду в новую оболочку, чтобы забыть все и начать с чистого листа.
Тот, кого назвали Лукой, улыбнулся, еще раз поклонился и ушел из хранилища.
Женщина легко поднялась из кресла, спустилась по ступенькам и пошла в центр зала к подставке, на которой лежал весьма увесистый фолиант. Она бережно коснулась его страниц своими тонкими пальцами и закрыла глаза. Шепоток пробежал по залу, а золотые, невесомые нити опутали ее фигуру, чтобы потом рассыпаться золоченой пылью у ее ног.
-Тебе не обязательно здесь быть. Можешь идти к друзьям, поиграть с ними в камушки. - Ее улыбка была на этот раз немного грустной.
Он тоже встал с кресла и неожиданно для самого себя сказал:
-Я хотел бы посмотреть, как вы уходите.
-Хорошо, но, это весьма обычно, поверь.
-И все же…я бы хотел.
Она пожала плечами и направилась к противоположному балкону на другом конце зала. На этой стороне небо было не голубым, а желто-оранжево-розово-закатным, наполненным большими пушистыми облаками без конца и края, набивающими собой бездонную пропасть, раскинувшуюся под балконом.
-Красиво. Всегда хочется задержаться здесь подольше, чтобы посмотреть, но…но надо все же немного поторапливаться.
Она вскочила на широкий бордюр. Ветерок обдувал ее лицо, заставляя алую мантию колыхаться.
-Только один вопрос, прежде чем Вы уйдете! Скажите, а что оставили Вы Дома, если это не надежда?
Она обернулась к нему. Все такая же улыбчивая. И все такая же старая.
-Сейчас я оставлю тут тебя. У нас же незаконченная партия в камешки. А надежду…извини, но надежду мне еще придется раздать, я приходила лишь пополнить ее запасы. Скоро увидимся, потому не прощаюсь. Не оставляй надежду всяк сюда входящий.
И с этими словами она развела руки в стороны и полетела вниз с балкона…прямо в бездонную пропасть.
Только ради этого ощущения…каждый раз как последнего…и стоило это делать. Не надо лифтов. Лучше так.
Она летела по длинному коридору. Она уже знала куда, уже давно выбрала оболочку и лишь ждала, когда она будет готова…Она летела вниз скозь миллиарды звезд, сверхновых, планет, пересекала туманности и галлактики, туда, где она каждый раз оставляла людям надежду, чтобы потом снова вернуться…
…
-Поздравляю! У вас девочка! - Стараясь перекричать истошный писк младенца сказала веселая акушерка измученной, усталой женщине.
Ребенка завернули в теплое одеяло и дали ей на руки.
-Опять не получилось забыть… - подумала, находясь в теплых материнских руках девочка, проваливаясь в усталый сон.
На искусно вырезанном из белого с черными прожилками камня столике стоял тонкий граненый стакан в серебряном подстаканнике в виде переплетающихся лиан плюща, с красным, горячим чаем, который распространял вокруг себя тонкий запах малины и чего-то горьковато-пряного, вызывающего пощипывание на языке. В центр столика представлял собой голубую с желтым мозаику, чем-то похожую на девятиконечную звезду, образующую несколько треугольников, вписанных в квадраты, и покоящуюся в трех кругах. На каждом кусочке были начертаны какие-то завитушки и значки, нанесены рисунки. Все три круга поворачивались в разные стороны. По затейливому желто-голубому орнаменту были раскиданы разноцветные камешки в, казалось, хаотичном порядке.
Узкая, изящная рука с длинными, немного узловатыми пальцами, положила на игровое поле еще один фиолетовый камень с золотой завитушкой, на нижний острый угол третьего треугольника, повернула верхний круг и взялась за серебряную ручку подстаканника. Игра не хотела складываться.
-Простите! Прошу прощения! Я наконец-то Вас нашел! Здравствуйте!
Стакан в руке слегка дрогнул, негодующе выразив все мысли в виде плеска чая внутри себя. Об отдыхе можно было сразу забыть.
Вихрастый, высокий, темноволосый мальчишка с бледным лицом и пронзительными, как то самое небо над головой, голубыми глазами, облаченный в длинную синюю мантию одним шажком проскочил четыре достаточно высокие ступеньки и оказался у глубокого плетеного кресла.
-Извините, что я…я просто…понимаете, я написал…а потом узнал, что Вы в командировке…и…в общем…я хотел поговорить…посмотрите, я принес…где-то здесь…-Он замешкался, трясущимися руками пытаясь найти нужное в толстой папке, не удержал ее, выронил, и тонкая материя лопнула, выплюнув из своего нутра густо исписанные затейливыми письменами листы, моментально запорхавшие в воздухе.
Рука, до этого сжимавшая стакан с чаем, моментально схватила первый попавшийся листок и застыла как будто бы в нерешительности, то ли отдать его неуклюжему писарю, с сопением ползающему по полу, то ли скомкать и выкинуть куда подальше, то ли все же изучить, что же там написано.
Мальчик, хотя, было бы уместнее сказать - юноша, выгреб очередной листок из-под белого столика, поднял глаза и так невольно и застыл.
Перед ним сидела женщина. Он впервые видел таких женщин. Где-то он слышал, что это называется «старость», но никогда в жизни ее не видел. Но сейчас, посмотрев на нее, он понял, что, да, это именно старость. Не та, что обычно проявляется у других наставников в глазах, которые со временем становятся все темнее, а другая…более…человеческая.
И тем не менее, даже глядя на то, что должно отталкивать, он не мог отвести взгляд, не мог насмотреться.
Высокая, даже сейчас, видящая в кресле, тем не менее изящная, статная, немного худая, хотя, нет, неправильно, скорее хрупкая и одновременно сильная. Длинные серебристо-белые волосы, абсолютно прямые, ближе к поясу небрежно перехваченные серебряной заколкой в виде символа Кодекса.
Она была облачена в светлые легкие брюки и багровую мантию, с белой вышивкой в виде каких-то цветов на полах, на мыске левой ноги небрежно покачивался мягкий тапочек с тем же цветочным рисунком, что и на мантии, только на этот раз багровым по белому. Вообще все наставники должны были носить белые мантии, но…но ей почему-то позволялось носить багровую.
Женщина вздохнула и убрала от лица листок, посмотрев на незадачливого юношу. Глаза у нее были пронзительно-зеленые, цвета морской волны, из уголков которых к вискам расходилась паутинка мелких морщинок, на широком лбу залегла складка, а пухлые, бледно-розовые губы брали в рамочку две морщинки-скобочки, из-за чего казалось, будто она все время улыбается.
-Садись. - Она небрежно махнула рукой в соседнее плетеное кресло, но, юноша, казалось, ее и не услышал. Он продолжал открыто пялиться на нее, очень невежливо открыв рот и захлопнул его только тогда, когда кресло само ударило его сзади под коленки, заставив в него плюхнуться.
-Два раза не повторяю. - Спокойно сказала она и протянула ему записи, которые до этого изучала.
-С-спасибо. Вы извините, что я так…я просто немного растерялся…видите ли, меня зовут…
-Да знаю я, кто ты, помню я тебя еще со второго курса, как у вас читала лекцию. С чем пожаловал?
-Да я…это…ну…курсовую написал.
-Что, уже?! А ничего, что я ни плана не видела, ни литературу с тобой не обговаривала, ни сроки сдачи.
-Ну…понимаете, я просто решил не затягивать, Вы в командировках постоянно, хорошо, что они у вас хоть не такие долгие…Один раз я Вас уже упустил, вот решил сразу все написать, а потом, если что, подправить можно.
-А если все заставлю переделывать? - Ехидно улыбнулась женщина.
-Но вы же даже не читали! - Попытался возмутиться студент.
-А ты меня и не уведомлял в том, что я твой наставник.
Юноша сравнялся цветом с ее мантией и опустил глаза.
-Ну….
-Ну?
-Меня к Вам направили… - еле выдавил он из себя.
-Интересно…и кто же мне сделал такую гадость? - Она перегнулась через стол и внимательно посмотрела на ему в глаза.
-Я не…в общем, неважно, кто. Просто моя тема весьма специфическая, никто из наставников кроме Вас ей не занимается…а Вы, как мне говорили, лучшая…
- Врешь…но складно. За попытку зачет. Так что у тебя за тема?
-Вот. - Юноша передал ей всю стопку листов, которую старательно укладывал и выравнивал во время этого разговора.
На пару минут между ними сгустилась тишина, нарушаемая лишь шорохом переворачиваемых страниц. Наконец, женщина аккуратно положила всю кипу на стол и весьма по-доброму поинтересовалась:
-Хочешь чая?
Для студента это было настолько неожиданно, что он чуть не упал с кресла.
-А что это? - Осторожно поинтересовался он, пытаясь понять, как стоит дальше реагировать, отказаться сразу, немного подумать или все же согласиться.
-Стакан видишь?
-Ну…да.
-Вот такой же хочешь?
-А на что он похож? - Ляпнул студент.
Она только вздохнула, опустила руку на стол и из-под нее в прямом смысле слова вырос еще один стакан до верху наполненный точно таким же питьем, как и у нее, а еще появилось блюдечко со сластями.
-Угощайся.
Юноша с осторожностью взял стакан, вдохнул сладковатый запах малины, а потом сделал маленький глоток. И так и остался сидеть с выпученными глазами.
-Как вкусно! Это что-то невероятное! А что это? А как?
-Да очень просто. Осталась старая привычка. Вкус уже намертво въелся в память, потому так легко его воспроизвести. Ты пей-пей, хоть здесь это ничего и не значит, но он полезный. Значит, пишешь по кризисным зонам?
Ответом ей было радостное бульканье.
-А почему ко мне пошел, а не к Кастанаилу? У него практика обширнее.
-Нет, мне наставник Кастанаил не нужен, меня интересует определенная кризисная зона, потому только Вы мне и можете помочь.
-М-да, друг….зря ты эту тему выбрал…Она далеко не курсовая и даже не дипломная. Просто так отписаться не выйдет. Может и правда к Кастанаилу? Я могу с ним поговорить, он тебя к себе возьмет.
-Нет! Не хочу! Хочу к Вам! Вы только почитайте, я несколько недель подряд торчал в библиотеке.
-Я уже почитала, потому и говорю, что зря ты за эту тему взялся. Она не просто сложная, она неподъемная.
-Но вы же как-то работаете в этом секторе! Почему я не могу?
-Потому что Россия - это та самая репетиция ада на твердыне. И ей занимаются или полные идиоты, или очень жестоко наказанные. А я вижу, что на второе ты вроде как не претендуешь.
Мальчишка захлопнул рот и уткнулся носом в стакан.
-Я это даже в книгах встречал…но я не понимаю, почему так? - после недолгого молчания он все же заговорил, внимательно смотря на наставника.
Она сидела неподвижно, сцепив пальцы на коленях и смотрела прямо перед собой. Они были на огромном балконе высокой башни, которая была одновременно комнатой отдыха и хранилищем Кодекса, свода законов, которые принимал каждый адепт, отдающий себя хранению равновесия.
Перед глазами расстилалось бескрайнее голубое небо с легкими комками облаков, а внизу в тон нему поблескивала голубой мозаикой главная площадь библиотеки.
Она устало сгребла с игральной доски разноцветные камешки и взвесила их на ладони.
-Ты любишь играть в «Камешки»?
-Да, конечно!
-Давай сыграем партию, а заодно поговорим.
Она потрясла косточки в руках, а затем высыпала их на доску, начав расставлять в нужном порядке.
-Ты знаешь, что на Земле тоже играют в «Камешки»? Только не как в единую игру, а как в цепь игр. Там это шахматы, шашки, го и прочие странные и непонятные слова. Люди все равно выносят что-то из Дома, так или иначе, просто не всегда помнят название и полные правила. Тебя еще не посылали на стажировку?
-Нет еще. Стажировки разрешены не раньше шестого курса, а я пока только на третьем.
-У тебя есть время, чтобы получше подготовиться, потому что, как я понимаю, ты подашь заявление на стажировку именно в России.
-Да! Мне интересен этот регион. Вы так здорово о нем рассказывали нам!
Она замеялась.
-Сейчас я тебе расскажу то, что не вошло в лекции. Ты спрашивал меня, почему Россию называют репетицией ада на твердыне? Все очень просто. Знаешь, там живут очень умные, очень терпеливые, очень талантливые, добрые и в то же время крайне несчастные люди, которые, скорее всего, сильно провинились когда-то и сейчас безропотно стискивают зубы, принимая жизнь в этом регионе как наказание свыше. У них есть все. У них есть огромная территория для жизни, отвратительные погодные условия, чтобы сплотить их суровой зимой, в то же время плодородная, благословенная земля, в которой лежит несметное по их меркам материальное богатство, в головах каждого из них есть пытливый и очень неординарный ум, который чахнет и загнивает, если ему не давать работы, долгое, почти бесконечное терпение, их сердца скрывают доброту, а души тянутся к свету подобно цветам. При всей своей лени, они могут работать над интересным делом сутками без сна и отдыха, пока не сделают его настолько хорошо, чтобы оно самим понравилось. Каждый из них, от мала до велика, может заткнуть за пояс любого философа, а заодно и юмориста. Они просто шутят о жизни, в которой им приходится существовать. Они счастливы от того, что не получают подарки, а дарят их. Они всегда рады гостям, каждого пришедшего в дом обязательно накормят и напоят чаем, который стал не просто традицией, а обязательной пищей, без которой они, как младенец без материнского молока, не могут жить. Они любят своих детей и чтут родителей, живут большими семьями, чтобы стараться как-то быть ближе друг к другу. И при всем этом…у них нет того, что обычно оставляют пред вратами ада. У них нет надежды.
Камешек выпал из руки юноши и покатился по каменным плитам балкона с мелодичным стуком.
-Как так?! Как это нет надежды? Это невозможно!
- Ты даже не представляешь, насколько это страшно. И хуже всего то, что надежда умирает в них постепенно. Они не сразу рождаются без нее, нет. Она умирает постепенно, с момента их рождения. Долго, мучительно и страшно больно. И когда надежда в их сердцах умирает, они ожесточаются, огрубевают, становятся злее, добровольно слепнут, чтобы хоть как-то спасти кусочек себя в своем собственном мирке. И только душа, заключенная в этот грубый, бесчувственный кокон, задыхается и болит внутри. Потому многие, те, чей ум лишили постоянной работы и деятельности…они еще острее ощущают эту боль. И начинают заливать ее вином. Оно приносит временное облегчение, даже не облегчение, а отупение, позволяющее душе ничего не чувствовать, но действие этого опасного лекарства очень быстро проходит, потому его приходится пить постоянно…А его побочные действия действительно страшные. Я видела как отец, напившись, убивает своих жену и детей, как добрый человек, прикармливающий бездомную собаку, бьет своего соседа за показавшимися ему грубыми слова…я могу рассказать много чего и похуже, но лучше оставлю это на тебя, думаю, сам увидишь.
-Но неужели им всем так плохо?
-Нет, почему, не всем. Хорошо только тем, кто лишает остальных надежды и выбора.
-Как это?
-Представь, что я приду к тебе в дом и возьму у тебя что-то, что очень дорого тебе.
-Пожалуйста, берите, мне не жалко.
-А если я заберу у тебя возможность обучаться здесь? Если я лишу тебя доверия и права на голос? Если заберу у тебя право на оправдание, не оставлю выбора и вышлю отсюда, что ты скажешь?
Глаза мальчика округлились. Его тонкие нервные пальцы слегка подрагивали над доской. Она воспользовалась моментом, положила на поле новый камешек и повернула второй круг.
-Вот примерно как сейчас. Здесь и сейчас у тебя нет выбора. Ты должен отдать мне камень.
Юноша вздохнул, взлохматил волосы и вложил в ее раскрытую ладонь молочно-белую косточку.
-Я просто был невнимателен.
-Они тоже. Они были все очень невнимательны, когда выбирали себе лидеров. Потому они не оставляют сейчас им выбора и питаются их надеждой, пока не высосут все до капли, надламывая каждого из них. Они обманывают их, специально ослепляют, ставя на первое место…даже не то материальное богатство, что лежит в земле, а его жалкий аналог, похожий на ту бумагу, на которой написана твоя курсовая. И люди верят, что эта бумага их спасет, они верят им, что владеют богатством, копят его и всегда радуются получая новую бумажку, которая, по сути, уже давно не несет в себе ничего, кроме краски. Все то богатство, по которому они ходят ногами уже давно не их. Оно принадлежит тому, кто будучи выбранным, не оставляет выбора. Но, скажу тебе и так…Они тоже обманываются. Потому что они тоже зависят от бумаги, хотя уже и другого цвета, потому, у них в какой-то мере тоже не остается выбора. Они вынуждены мучить и истязать, потому что у них тоже нет надежды…а им хочется ее вернуть, обрести, хочется жить, а не существовать, как и каждому, кто есть в России. Им хочется надеяться, а не вечно бояться, хочется видеть, а не добровольно закрывать глаза, но они уже не могут этого. Когда умирает надежда - в сердце остается пустота. Огромная, бездонная пропасть, которую хочется заполнить, потому…да, ее заполняют фальшивым аналогом, бумагой с краской, они называют ее деньгами. И это вечный круговорот. Одни начинают обманывать других просто потому, что им хочется вернуть то, что было потеряно. Сейчас ситуация еще хуже. Родители сами высасывают надежду из детей, говоря, что так они готовят их ко взрослой жизни. И это страшно, когда ты видишь усталых тринадцатилетних подростков. Они уже сломанные, и не каждый найдет в себе силы как-то держаться, хоть на чем-то. Многие начинают следовать примеру родителей, заглушая боль вином…и если бы только вином. Они ищут утешения в вере, но…они забыли о том, откуда пришли. Они ослепли и оглохли, потому их молитвы обращены тому, кто дарит хоть какой-то свет в их темном царстве. И это все те же деньги. Они несут их в церкви, надеясь откупиться, вымолить себе прощение, обрести хоть кусочек надежды, найти успокоение метущейся от боли душе. И те, кто должен давать надежду…они лишь забирают деньги, давая лишь обещания и призывая нести еще денег, прикрывая все это именем Создателя. И их глазам не суждено будет открыться никогда.
-Но почему тогда никто ничего не делает? Почему глаза никто до сих пор не открыл им глаз? Почему Вы ничего не делаете?
- А как ты думаешь, почему я постоянно пропадаю в командировках? И ты думаешь, я одна? Вот тут-то и суть, что помочь очень трудно, по крайней мере за один раз. Я знаю, что все уже забыли об этой стране, плюнули на нее, гораздо интереснее другие миры, другие планеты, другие регионы. Интересно там, где хорошо самому, где есть напоминание о Доме, но…но бывает так, что не ты выбираешь, а тебя выбирают….
Женщина замолчала и отвела взгляд от доски, откинувшись в кресле.
Он опять невольно засмотрелся на нее. Только сейчас, он понимал, что ее лицо - это не маска, не костюм, не личина. Это ее настоящее лицо, такое, каким оно является на самом деле. Он никогда раньше не видел «старость», ему хотелось коснуться ее лица, почувствовать морщинки и борозды на нем, понять, как это…и узнать, сколько можно так жить?
-Простите…извините…я сейчас…я не хочу Вас обидеть, но, скажите…а каково это…быть такой, как Вы? - Промямлил он.
Она положила ладони на лицо, а потом, через секунду стряхнула их, как будто стряхивала воду. Теперь перед ним сидела не женщина, а девушка лет двадцати. Абсолютно гладкая, персиковая кожа, пухлые розовые губы, все так же замершие в легкой улыбке, длинные волосы из серебристых стали светло-русыми, только глаза по-прежнему были ярко-зелеными.
-Так лучше? - Спросила она.
-Нет-нет! То есть…я хотел сказать…Вы…Вам лучше быть старой…точнее…я не это имел ввиду…Просто я привык к Вам такой, какая Вы обычно и…мне кажется, что Вам так лучше!
Она засмеялась, а он смутился.
-Не волнуйся ты так. Я и так знаю, насколько я старая. Поверь мне, я правда старая. И не вижу смысла этого скрывать. Я могу выглядеть как угодно, но, важно лишь то, что я чувствую, потому…лучше, чтобы внешний вид не расходился со внутренним. И, знаешь, я ужасно устала. Правда устала. Я работаю в России почти с момента ее основания, еще даже когда она так не называлась, когда были только отдельные племена людей. Я знаю уже почти каждую душу, что живет там. И это тяжело. Этот груз неподъемен. Проблема еще в том, что там никто не хочется работать, а те, кто хочет…Это либо старики, вроде меня, из которых разве что песок не сыплется, которые еще чуть-чуть и развоплотятся сами, или совсем молодые, которые, первый раз туда попав, возвращаются домой в шоке и ужасе и спешно меняют свой регион. А те, кто остаются…Ну, я тебе говорила. Это либо идиоты, либо наказанные. Вот и получается, что старики уже ничего не умеют, потому что их методы себя изжили, а молодые еще ничего не умеют, потому что не набрались опыта…и сами начинают совершать самую страшную ошибку.
-Какую?
-Мы всегда оставляем Дома что-нибудь важное для нас, чтобы была возможность вернуться. Неважно, что это будет, главное, чтобы этого нам в командировке не хватало, чтобы была возможность вернуться. Так вот…те, кто работает с этим регионом оставляют Дома надежду…еще и поэтому мы называем Россию адом. В нее не хотят входить с надеждой. И, хочешь открою тебе тайну?
-Да.
-Ада нет. Есть Россия. Впрочем, любой наставник, работающий в кризисном регионе тебе это скажет, так что не принимай мои слова близко к сердцу. Я рада, что ты решил заниматься этим, правда рада. Возможно, у меня появится скоро еще один коллега.
Она засмеялась и снова провела рукой по лицу, возвращая себе свой прежний вид. Камешки на доске складывались в причудливый орнамент, игра уже близилась к концу.
-Здравствуйте. Меня прислали сказать Вам, что лифт готов для Вашего отправления. - Раздался сзади них вежливый, приятный голос.
Оба игрока повернулись на него. У ступеней, ведущих на балкон стоял высокий светловолосый мужчина, облаченный в белую с зеленым мантию. Он вежливо поклонился с легкой улыбкой.
-Спасибо, Лука, но я сама доберусь до места.
-Вы что, опять уезжаете? - Ошарашенно уставился на нее паренек.
-Да, опять пора на работу. Но, не волнуйся, это не надолго, чуть больше месяца. Ты пока подумай еще над курсовой, хотя в целом то, что я увидела, мне понравилось. Для теоретика третьего курса вполне неплохо. Я вернусь и мы еще поговорим о нем.
-Вы уверены, что не хотите воспользоваться лифтом? - Еще раз переспросил посыльный.
-Да, я хочу как следует шандарахнуться головой о землю, прежде чем войду в новую оболочку, чтобы забыть все и начать с чистого листа.
Тот, кого назвали Лукой, улыбнулся, еще раз поклонился и ушел из хранилища.
Женщина легко поднялась из кресла, спустилась по ступенькам и пошла в центр зала к подставке, на которой лежал весьма увесистый фолиант. Она бережно коснулась его страниц своими тонкими пальцами и закрыла глаза. Шепоток пробежал по залу, а золотые, невесомые нити опутали ее фигуру, чтобы потом рассыпаться золоченой пылью у ее ног.
-Тебе не обязательно здесь быть. Можешь идти к друзьям, поиграть с ними в камушки. - Ее улыбка была на этот раз немного грустной.
Он тоже встал с кресла и неожиданно для самого себя сказал:
-Я хотел бы посмотреть, как вы уходите.
-Хорошо, но, это весьма обычно, поверь.
-И все же…я бы хотел.
Она пожала плечами и направилась к противоположному балкону на другом конце зала. На этой стороне небо было не голубым, а желто-оранжево-розово-закатным, наполненным большими пушистыми облаками без конца и края, набивающими собой бездонную пропасть, раскинувшуюся под балконом.
-Красиво. Всегда хочется задержаться здесь подольше, чтобы посмотреть, но…но надо все же немного поторапливаться.
Она вскочила на широкий бордюр. Ветерок обдувал ее лицо, заставляя алую мантию колыхаться.
-Только один вопрос, прежде чем Вы уйдете! Скажите, а что оставили Вы Дома, если это не надежда?
Она обернулась к нему. Все такая же улыбчивая. И все такая же старая.
-Сейчас я оставлю тут тебя. У нас же незаконченная партия в камешки. А надежду…извини, но надежду мне еще придется раздать, я приходила лишь пополнить ее запасы. Скоро увидимся, потому не прощаюсь. Не оставляй надежду всяк сюда входящий.
И с этими словами она развела руки в стороны и полетела вниз с балкона…прямо в бездонную пропасть.
Только ради этого ощущения…каждый раз как последнего…и стоило это делать. Не надо лифтов. Лучше так.
Она летела по длинному коридору. Она уже знала куда, уже давно выбрала оболочку и лишь ждала, когда она будет готова…Она летела вниз скозь миллиарды звезд, сверхновых, планет, пересекала туманности и галлактики, туда, где она каждый раз оставляла людям надежду, чтобы потом снова вернуться…
…
-Поздравляю! У вас девочка! - Стараясь перекричать истошный писк младенца сказала веселая акушерка измученной, усталой женщине.
Ребенка завернули в теплое одеяло и дали ей на руки.
-Опять не получилось забыть… - подумала, находясь в теплых материнских руках девочка, проваливаясь в усталый сон.