О связях между вещами (и Врубелями)
Пролог
Мой знакомый любил рассказывать историю про одного из наших великих кажется композиторов. В общем виде она звучала так:
Однажды наш великий кажется композитор пришел к своему учителю и сказал: "Видел сегодня картину Михаила Александровича Врубеля. Какая же это отвратительная, мерзкая..." "Погодите, голубчик! - остановил его учитель. - Вы, оказывается, ни черта не понимаете в искусстве, раз не любите Врубеля! Идите теперь и смотрите на картины Врубеля, пока их не полюбите". И один наш великий кажется композитор ходил смотреть на картины Врубеля, пока их не полюбил.
Мораль: если ты не любишь нечто, точно признанное искусством, то это проблема твоя, а не искусства. Работай над вкусом, изучай шедевры и, возможно, вылезешь из пещеры.
История
Я ненавижу Врубеля. Этот, в целом, необязательный для жизни факт я узнал примерно шесть лет назад, прогуливаясь по Третьяковке. Сначала был Куинджи со своей ослепительной луной. Затем десятиминутное стояние перед "Христом в пустыне" Крамского. Где-то затесался Верещагин, нет, не с "Апофеозом войны", а с той, другой, где служат молебен после боя, а вдаль уходит поле, телами покрытое. И вдруг я свернул в большой красивый зал и обнаружил ЕГО. "Секундочку! - воскликнул я. - Да я же НЕНАВИЖУ этого Врубеля!" С тех пор он стал значить для меня гораздо больше, чем Куинджи, Крамской и Верещагин вместе взятые - ведь такое чувство по отношению ко всем произведениям одного конкретного художника я испытывал впервые. Бывает, размеренно гуляю по Русскому музею с женой, затем срываюсь, радостно бегу в соседний зал и с неподдельным чувством произношу: "Ага! Ну, здравствуй, мой старый враг!", застывая перед каким-нибудь "Летящим демоном".
Я люблю Питера Брейгеля Младшего. В детстве мне дали посмотреть альбом с огромными иллюстрациями на разворот, где в числе прочего оказались и "Фламандские пословицы". А вокруг - стрелочки, стрелочки, стрелочки и подписи, расшифровывающие отдельные сюжеты. "Теперь я понял, что такое живопись!" - воскликнул бы я, если б умел к тому времени строить столь осмысленные предложения. В любом случае картины Брейгеля в частности и малых (да и не только) голландцев в общем являются для меня синонимом слова "искусство".
Примерно три года назад мы с друзьями (ценителями!) отправились в Пушкинский музей на выставку Рубенса, Ван Дейка и Йорданса, куда также затесались работы Брейгелей. "Вот это живопись! - вновь воскликнул я. - Да это же ПОЛНАЯ ПРОТИВОПОЛОЖНОСТЬ ВРУБЕЛЮ..."
Произнеся эти слова, я застыл. Это было не открытие, а самое настоящее Озарение. Не помню, как я добрался до дома в тот день и добрался ли вообще. Наверное я бегал по улицам как безумный, хохотал, падал на колени, возводил очи горе и провозглашал: "Как же это было просто! Да я же потому и ненавижу Врубеля, что он ПОЛНАЯ ПРОТИВОПОЛОЖНОСТЬ Брейгелю и голландцам! Маленькие фигурки против массивных образов. Реалистичность до боли и мистическая отстраненность. Аккуратные линии и размашистая размытость. Если бы у Питера был злой брат-близнец, его звали бы Михаил".
С тех пор я продолжаю ненавидеть Врубеля, но больше по инерции. В Национальном художественном музее республики Беларусь я даже разглядывал "Гензеля и Гретель" с определенным удовольствием.
Эпилог
С годами убеждаешься, что каждая деталь твоей психики связана с другими незримыми нитями. Обнаруживать такие нити - не просто удовольствие, это еще и суть процесса самопознания. Хотя концепций личности в течение двадцатого века было придумано немало, одной из ее ключевых черт практически всегда выступала целостность. Поэтому не спешите делать лицо британского гвардейца, когда сталкиваетесь с чем-то признанным, но боитесь честно признаться людям, что испытываете не вежливое потрясение, а очень даже наоборот. Возможно, имеет смысл выяснить, какое место в вашей картине мира занимает это "очень даже наоборот". В итоге вы узнаете многое не только о себе, но и о условном Врубеле, что не обязательно сделает вас духовно богаче, но уж точно расширит кругозор.
Да, всегда существует вероятность, что мы ничего не понимаем в искусстве. Но на то мы и люди, чтобы в перерывах между "делать" еще что-то и понимать, понимать, понимать.
Мой знакомый любил рассказывать историю про одного из наших великих кажется композиторов. В общем виде она звучала так:
Однажды наш великий кажется композитор пришел к своему учителю и сказал: "Видел сегодня картину Михаила Александровича Врубеля. Какая же это отвратительная, мерзкая..." "Погодите, голубчик! - остановил его учитель. - Вы, оказывается, ни черта не понимаете в искусстве, раз не любите Врубеля! Идите теперь и смотрите на картины Врубеля, пока их не полюбите". И один наш великий кажется композитор ходил смотреть на картины Врубеля, пока их не полюбил.
Мораль: если ты не любишь нечто, точно признанное искусством, то это проблема твоя, а не искусства. Работай над вкусом, изучай шедевры и, возможно, вылезешь из пещеры.
История
Я ненавижу Врубеля. Этот, в целом, необязательный для жизни факт я узнал примерно шесть лет назад, прогуливаясь по Третьяковке. Сначала был Куинджи со своей ослепительной луной. Затем десятиминутное стояние перед "Христом в пустыне" Крамского. Где-то затесался Верещагин, нет, не с "Апофеозом войны", а с той, другой, где служат молебен после боя, а вдаль уходит поле, телами покрытое. И вдруг я свернул в большой красивый зал и обнаружил ЕГО. "Секундочку! - воскликнул я. - Да я же НЕНАВИЖУ этого Врубеля!" С тех пор он стал значить для меня гораздо больше, чем Куинджи, Крамской и Верещагин вместе взятые - ведь такое чувство по отношению ко всем произведениям одного конкретного художника я испытывал впервые. Бывает, размеренно гуляю по Русскому музею с женой, затем срываюсь, радостно бегу в соседний зал и с неподдельным чувством произношу: "Ага! Ну, здравствуй, мой старый враг!", застывая перед каким-нибудь "Летящим демоном".
Я люблю Питера Брейгеля Младшего. В детстве мне дали посмотреть альбом с огромными иллюстрациями на разворот, где в числе прочего оказались и "Фламандские пословицы". А вокруг - стрелочки, стрелочки, стрелочки и подписи, расшифровывающие отдельные сюжеты. "Теперь я понял, что такое живопись!" - воскликнул бы я, если б умел к тому времени строить столь осмысленные предложения. В любом случае картины Брейгеля в частности и малых (да и не только) голландцев в общем являются для меня синонимом слова "искусство".
Примерно три года назад мы с друзьями (ценителями!) отправились в Пушкинский музей на выставку Рубенса, Ван Дейка и Йорданса, куда также затесались работы Брейгелей. "Вот это живопись! - вновь воскликнул я. - Да это же ПОЛНАЯ ПРОТИВОПОЛОЖНОСТЬ ВРУБЕЛЮ..."
Произнеся эти слова, я застыл. Это было не открытие, а самое настоящее Озарение. Не помню, как я добрался до дома в тот день и добрался ли вообще. Наверное я бегал по улицам как безумный, хохотал, падал на колени, возводил очи горе и провозглашал: "Как же это было просто! Да я же потому и ненавижу Врубеля, что он ПОЛНАЯ ПРОТИВОПОЛОЖНОСТЬ Брейгелю и голландцам! Маленькие фигурки против массивных образов. Реалистичность до боли и мистическая отстраненность. Аккуратные линии и размашистая размытость. Если бы у Питера был злой брат-близнец, его звали бы Михаил".
С тех пор я продолжаю ненавидеть Врубеля, но больше по инерции. В Национальном художественном музее республики Беларусь я даже разглядывал "Гензеля и Гретель" с определенным удовольствием.
Эпилог
С годами убеждаешься, что каждая деталь твоей психики связана с другими незримыми нитями. Обнаруживать такие нити - не просто удовольствие, это еще и суть процесса самопознания. Хотя концепций личности в течение двадцатого века было придумано немало, одной из ее ключевых черт практически всегда выступала целостность. Поэтому не спешите делать лицо британского гвардейца, когда сталкиваетесь с чем-то признанным, но боитесь честно признаться людям, что испытываете не вежливое потрясение, а очень даже наоборот. Возможно, имеет смысл выяснить, какое место в вашей картине мира занимает это "очень даже наоборот". В итоге вы узнаете многое не только о себе, но и о условном Врубеле, что не обязательно сделает вас духовно богаче, но уж точно расширит кругозор.
Да, всегда существует вероятность, что мы ничего не понимаем в искусстве. Но на то мы и люди, чтобы в перерывах между "делать" еще что-то и понимать, понимать, понимать.