Внутренняя правда
Спрашивают, почему у всех теперь своя правда и как с этим жить.
https://ivanov-petrov.livejournal.com/2460588.html
Как всегда у меня, ответить хочется, а коротко не выходит.
Я думаю, что ситуация с "внутренней правдой" вовсе не новая - это именно то, что Оруэлл когда-то описывал в Notes on Nationalism (стоит прочитать хотя бы ради его необычного понимания этого слова). Он описывает, для тогдашних политических реалий, ситуацию когда, для того, чтоб понять человека, надо пытаться понять не то, что человек, собственно, говорит, а его внутренние мотивы, которые полностью определяют, что он скажет, и заставят его завтра сказать другое без всякого видимого неудобства. По-моему, это та самая "внутренняя правда" и есть, когда вместо человека стоит - без окон, без дверей - какая-то Лейбницева монада.
Я также думаю, что невыразимость этих внутренних мотивов не может не быть сильно преувеличена: если считать, что оригинальных мыслителей, при всей их ценности, среди нас пренебрежимо мало, то выйдет, что "внутренняя правда" - и банальная, и не внутренняя, т.е. была оригинальной идеей сто-двести лет назад, а теперь это принимают за здравый смысл в известной среде. Проблема же с невыразимостью мотивов не в том, что их нельзя выразить, а в том, что это делать неудобно или даже стыдно. Человек идентифицирует себя с идеей и защищает не саму эту идею, а ее престиж, который, после всего, что он уже сказал - его личный престиж. Поэтому заведомая ложь и не вызывает ни малейшей неловкости - легче изменяют истине, чем идее. С тем же успехом можно кинуться возражать по существу, услышав крик "Спартак - чемпион".
Возьмем простейший случай, когда идейная почва совпадает с реальной, т.е. случай, когда человеком движет романтический национализм (по иронии, это и есть самая обычная и понятная вещь, когда говорят, что мол, чужим наших не понять, и даже пишут про то заковыристые книги). Тогда, по простоте идеи, доходит до гротеска. Как сказал любимый литературный герой, получается - "моя страна всегда права", что будет глупо, или - "моя страна, права она, или нет", что будет низко. Но и почва более абстрактных идей также полита кровью и также имеет своих патриотов. Начав с себя, я мог бы сказать, что очень, очень огорчусь, если наглядно окажется, что реально достижимые свободы, смесь культур и глобальный рынок никак не лучше, чем воинственный муравейник в духе Ильина или Дугина, или теократия какая-нибудь. Зная эти мои мотивы, можно предсказать, как минимум, к чему я отнесусь с доверием, а к чему - нет, да и до полной предсказуемости вряд ли очень далеко.
Исходя из этого всего, я не считаю, что ситуация новая или оригинальная, и думаю, что вопрос "что делать" имеет очень простой ответ: признать необходимость совместного действия с другими людьми, не отказываясь от собственной пристрастности, и попытаться представить, что из этого выйдет лет через двести. Именно признание собственной пристрастности и партийности и ведет разумного человека к мысли, что ему нужен оппонент и конкуренция идей, чтоб не завраться и чтобы его собственный выбор был именно выбором. И тогда оказывается, что мирные формы этой конкуренции хорошо известны, и можно не дожидаться полного изнеможения сторон в кровавой борьбе. В конце концов, "виги" и "тори" тоже были обидными прозвищами с этническим душком, данными смертельными врагами.
https://ivanov-petrov.livejournal.com/2460588.html
Как всегда у меня, ответить хочется, а коротко не выходит.
Я думаю, что ситуация с "внутренней правдой" вовсе не новая - это именно то, что Оруэлл когда-то описывал в Notes on Nationalism (стоит прочитать хотя бы ради его необычного понимания этого слова). Он описывает, для тогдашних политических реалий, ситуацию когда, для того, чтоб понять человека, надо пытаться понять не то, что человек, собственно, говорит, а его внутренние мотивы, которые полностью определяют, что он скажет, и заставят его завтра сказать другое без всякого видимого неудобства. По-моему, это та самая "внутренняя правда" и есть, когда вместо человека стоит - без окон, без дверей - какая-то Лейбницева монада.
Я также думаю, что невыразимость этих внутренних мотивов не может не быть сильно преувеличена: если считать, что оригинальных мыслителей, при всей их ценности, среди нас пренебрежимо мало, то выйдет, что "внутренняя правда" - и банальная, и не внутренняя, т.е. была оригинальной идеей сто-двести лет назад, а теперь это принимают за здравый смысл в известной среде. Проблема же с невыразимостью мотивов не в том, что их нельзя выразить, а в том, что это делать неудобно или даже стыдно. Человек идентифицирует себя с идеей и защищает не саму эту идею, а ее престиж, который, после всего, что он уже сказал - его личный престиж. Поэтому заведомая ложь и не вызывает ни малейшей неловкости - легче изменяют истине, чем идее. С тем же успехом можно кинуться возражать по существу, услышав крик "Спартак - чемпион".
Возьмем простейший случай, когда идейная почва совпадает с реальной, т.е. случай, когда человеком движет романтический национализм (по иронии, это и есть самая обычная и понятная вещь, когда говорят, что мол, чужим наших не понять, и даже пишут про то заковыристые книги). Тогда, по простоте идеи, доходит до гротеска. Как сказал любимый литературный герой, получается - "моя страна всегда права", что будет глупо, или - "моя страна, права она, или нет", что будет низко. Но и почва более абстрактных идей также полита кровью и также имеет своих патриотов. Начав с себя, я мог бы сказать, что очень, очень огорчусь, если наглядно окажется, что реально достижимые свободы, смесь культур и глобальный рынок никак не лучше, чем воинственный муравейник в духе Ильина или Дугина, или теократия какая-нибудь. Зная эти мои мотивы, можно предсказать, как минимум, к чему я отнесусь с доверием, а к чему - нет, да и до полной предсказуемости вряд ли очень далеко.
Исходя из этого всего, я не считаю, что ситуация новая или оригинальная, и думаю, что вопрос "что делать" имеет очень простой ответ: признать необходимость совместного действия с другими людьми, не отказываясь от собственной пристрастности, и попытаться представить, что из этого выйдет лет через двести. Именно признание собственной пристрастности и партийности и ведет разумного человека к мысли, что ему нужен оппонент и конкуренция идей, чтоб не завраться и чтобы его собственный выбор был именно выбором. И тогда оказывается, что мирные формы этой конкуренции хорошо известны, и можно не дожидаться полного изнеможения сторон в кровавой борьбе. В конце концов, "виги" и "тори" тоже были обидными прозвищами с этническим душком, данными смертельными врагами.