Прозаик месяца.
Благодарю жюри конкурса "Прозаик месяца" (июль), проводимого литературной студией "Белый лист". Выбрал для участия нестандартный рассказ, скорее из серии "размышлизмов". Но, тем не менее, жюри выбрало среди работ других участников именно его. Также хочу выразить и благодарности талантливым художникам, представившими к нему иллюстрации. Среди них тоже проводится конкурс. Представляю их работы ниже вместе с рассказом.
Белый шар
Говорят, что тьма скрывает то, что не положено видеть при свете дня. На самом деле, она открывает то, что мы не решаемся показывать днём. Одной ночью я сделал маленькое открытие. Началось всё с того, что появилось какое-то неопределённое чувство. Оно складывалось из разрозненных элементов, исчезало и вновь появлялось, когда в поле зрения возникала новая деталь.
Но дело было даже не в этом. Был отличный день. После тяжёлой недели было так приятно устроить себе выходной и, думаете, куда я пошёл? Я мог бы придумать тысячи вариантов, как провести приятно время, и мысли крутились вокруг меня, подобно рою из разноцветных мотыльков, каждая со своим названием и предложением, но, как только я переступил порог своей квартиры, ноги понесли меня прямиком в людской поток. Сам не знаю, что на меня нашло, и, готов поклясться, я этого не хотел, но тем не менее последовал именно туда, куда вела река из улыбающихся лиц, вздёрнутых носов, улавливающих живительных праздничный воздух, и шутливо перемигивающихся между собой парочек.
Сначала взгляд останавливался на пролетающих мимо машинах, потом - на уютно приютившихся среди частокола из бетонных малоэтажек дворах, в глубине которых на лавочках сидели и болтали о чём-то своём молодые люди, прерываясь только для того, чтобы глотнуть холодного пенистого пива. Появлялись ухмыляющиеся панки, и пролетали девчушки с рюкзаками, на которых были намалёваны лица известных поп-звёзд. Всё это двигалось вокруг меня, а я сам нёсся, словно большой белый шар. Быстро, неосознанно.
Вот выросло административное кирпичное здание с флагом, потом последовала площадь с фонтаном, собиравшим вокруг себя людей, различных по качествам и стандартам, которые сами когда-то впитали, повинуясь общественному зову. Появился щит с мигающей надписью: «Это наш город».
Я стоял перед ним и думал, что заставило меня остановиться. Действительно, в этой фразе есть неведомый смысл. Это их город. И люди тоже их. Вся его внутренняя инфраструктура готова с радостью подхватить тебя и заключить в свои объятья, повесить ярлык, а потом также легко бросить без всего, таким, каким ты пришёл.
А ушёл бы ты? На твоё место, уже освободившееся, стал бы другой, как смазанная новенькая запчасть в машине готова заменить уже заржавевшую.
Понятно, что то, что мы вынуждены принимать, мы принимаем для выживания. Понятно, что то, что мы принимаем, является заключением в рамки, где вас уважают либо презирают, либо вообще не замечают. Вас поднимают на педъестал, где вы можете быть всегда оценены, и вам вынесут вердикт. И вы должны будете соответствовать. И вы должны будете менять свой облик и вкусы, чтобы перейти на новую ступень нового соответствия. Но не из тягостной клетки.
Вот они, движутся вокруг меня, люди, научившиеся поглощать, но не создавать, люди, научившиеся быть полезными, но не приносить пользу себе. Толку во всём, чем они занимаются, чуть. Новые убеждения, новая мода, новые игрушки, а сами такие же, как их отцы и предки. Муравейник.
Отметив эту деталь, я продолжил свой путь. Этот вечер напоминал искрящееся шампанское. А шампанское не открывают просто так, нужен какой-то повод. Но до этого вы смотрите на то, как отражаются отблески от свечей на стенках бокалов, как поднимаются, не торопясь, и постепенно исчезают маленькие пузырьки, слушаете, как отсчитывают секунды часы. И что-то подсказывает, что должно случиться какое-то маленькое чудо. Оно действительно случиться и будет длиться совсем недолго, ровно столько, сколько времени пройдёт до исчезновения последнего пузырька или до того, как сидящие за столом не ощутят, как по груди разливается тепло, а между ними наступает близость.
Так и я пытался уловить секунды ускользающего чуда этой ночью. Я всматривался в броские надписи на витринах, сверкающие плакаты, ночные светильники, в звёзды, появляющиеся из-за сетей струящихся в вышине проводов, лица, особенно в глаза, а также с интересом оглядывал одежду этих людей, от шляп до туфель или ботинок. И продолжал своё движение, прерывающееся разве что только ожиданием, когда светофор отсчитает очередные двадцать секунд, чтобы следующий поток из машин мог проехать и влиться в другой, более крупный.
От моих ботинок разлетались по сторонам кусочки от снега, который я, не глядя, задевал, а потом по ним же скользил дальше. Я перепрыгивал через несколько ступеней, когда на пути появлялась лестница, а рука нащупывала уже следующие стальные перила, чтобы перенести тело рывком вперёд. Так, постепенно, я углублялся в дебри города, и в какой-то момент понял, что уже иду непроизвольно, без всякой цели. Время потеряло всякий смысл. Оно вообще было для меня огромным расписанием жизни, это время. Необходимостью оно врезалось, когда я усилием воли спрыгивал с кровати в начале недели, выделяя и подчёркивая дела, которые должен был сделать. Надо оплатить счета за телефоны, надо отнести посылки на почту, надо ровно в 10:15 быть на работе, и ни в коем случае не стоит забывать о предписаниях, а также надо ещё купить продукты, да и ещё самому перекусить и принять вместе с кофе таблетки, иначе усталость возьмёт своё. Надо заехать за дочкой в школу, а ещё помочь подготовить ей работу на завтра, и ни в коем случае нельзя пропустить концерт, пойти на который запланировала ещё месяц назад жена и её подруги. И так хотелось положить это время в карман, нет, даже засунуть его поглубже в мешок и выкинуть в мусорный бак, а ещё лучше просто забыть, что оно существует. Самому, в конце-концов, забыться, чтобы хоть на миг сорвать удавку необходимости с шеи и вздохнуть полной грудью.
Кажется, сейчас мне удалось это сделать. По крайней мере, я перестал быть привычным собой, таким нудным и расплывающимся, какой-то деталью в нелепом нечто. Но чем же я стал?
Вот тут-то и заключалась вся загвоздка. Я слышал свой голос, но это был не тот мой голос, который изо дня в день изловчился говорить одно и то же так, что даже губы не могли принять иное положение, кроме привычного, разработанного годами тренировки. Я чувствовал свои руки, но это тоже были не мои руки, которые перебирали и стремились схватить побольше, потому что иначе невозможно было выжить. Я чувствовал свои ноги, но вместо того, чтобы неуверенно перешагивать, огибая препятствия, они неслись, приподнимая тело. Иными словами я был собой, а не калькой с обыденности.
И в тот же миг, когда я это осознал, мысли тоже стали моими. Они вырвались из глухого чулана, где пылились заброшенные целую вечность. Они наперебой пытались мне рассказать, что же я есть такое, они показывали мне мои детские картинки, луг возле дядиного дома и холм, на который я любил взбираться перед закатом. Они показали мне даже то, что я видел только во снах, а наутро забывал, считая, что это бред, навеянный пережитым днём.
Сны несли очень много личного. Похоже на некие путешествия или подсказки. Особенные сны были в острые или трудные периоды жизни. Они действительно помогали. Они заставляли задумываться о тех вещах, к которым логика повседневности даже не посмела бы притронуться. Оказывается, они были всегда рядом, они пытались мне что-то подсказать и напомнить.
Но вместе с этим открытием было ещё что-то. Я был не только собой, из моих глаз смотрело другое существо. О нём я имел только смутное представление, однако знал, что оно не желает мне зла. Напротив, оно было очень любопытным и стремилось познать этот мир. Я позволил этой ночью ему выйти. Это было потрясающе! Такое ощущение, будто ты уже не движешься в линейной плоскости, но уже паришь над сутью вещей. И сами вещи вдруг стали какими-то плоскими. Точнее, открытием для меня явилось то, что я всю свою жизнь провёл среди этих плоских квадратов, линий, точек, но теперь, когда моё сознание смогло видеть меня самого, такого же плоского, я понял, что мир значительно уменьшился, как будто кто-то взял и скомкал его, как лист бумаги. Я понял, что должен жить не потому что так всё устроено, но потому что так надо мне. И мы были с этим существом единым целым.
Теперь я знаю, что мне надо сделать. Постепенно, шаг за шагом, я буду давать себе больше свободы, я буду вносить частицу себя самого в эту жизнь.
Я - тот, кто учится, и тот, кто находит, всего лишь белый шар, всего лишь голос...
Белый шар
Говорят, что тьма скрывает то, что не положено видеть при свете дня. На самом деле, она открывает то, что мы не решаемся показывать днём. Одной ночью я сделал маленькое открытие. Началось всё с того, что появилось какое-то неопределённое чувство. Оно складывалось из разрозненных элементов, исчезало и вновь появлялось, когда в поле зрения возникала новая деталь.
Но дело было даже не в этом. Был отличный день. После тяжёлой недели было так приятно устроить себе выходной и, думаете, куда я пошёл? Я мог бы придумать тысячи вариантов, как провести приятно время, и мысли крутились вокруг меня, подобно рою из разноцветных мотыльков, каждая со своим названием и предложением, но, как только я переступил порог своей квартиры, ноги понесли меня прямиком в людской поток. Сам не знаю, что на меня нашло, и, готов поклясться, я этого не хотел, но тем не менее последовал именно туда, куда вела река из улыбающихся лиц, вздёрнутых носов, улавливающих живительных праздничный воздух, и шутливо перемигивающихся между собой парочек.
Сначала взгляд останавливался на пролетающих мимо машинах, потом - на уютно приютившихся среди частокола из бетонных малоэтажек дворах, в глубине которых на лавочках сидели и болтали о чём-то своём молодые люди, прерываясь только для того, чтобы глотнуть холодного пенистого пива. Появлялись ухмыляющиеся панки, и пролетали девчушки с рюкзаками, на которых были намалёваны лица известных поп-звёзд. Всё это двигалось вокруг меня, а я сам нёсся, словно большой белый шар. Быстро, неосознанно.
Вот выросло административное кирпичное здание с флагом, потом последовала площадь с фонтаном, собиравшим вокруг себя людей, различных по качествам и стандартам, которые сами когда-то впитали, повинуясь общественному зову. Появился щит с мигающей надписью: «Это наш город».
Я стоял перед ним и думал, что заставило меня остановиться. Действительно, в этой фразе есть неведомый смысл. Это их город. И люди тоже их. Вся его внутренняя инфраструктура готова с радостью подхватить тебя и заключить в свои объятья, повесить ярлык, а потом также легко бросить без всего, таким, каким ты пришёл.
А ушёл бы ты? На твоё место, уже освободившееся, стал бы другой, как смазанная новенькая запчасть в машине готова заменить уже заржавевшую.
Понятно, что то, что мы вынуждены принимать, мы принимаем для выживания. Понятно, что то, что мы принимаем, является заключением в рамки, где вас уважают либо презирают, либо вообще не замечают. Вас поднимают на педъестал, где вы можете быть всегда оценены, и вам вынесут вердикт. И вы должны будете соответствовать. И вы должны будете менять свой облик и вкусы, чтобы перейти на новую ступень нового соответствия. Но не из тягостной клетки.
Вот они, движутся вокруг меня, люди, научившиеся поглощать, но не создавать, люди, научившиеся быть полезными, но не приносить пользу себе. Толку во всём, чем они занимаются, чуть. Новые убеждения, новая мода, новые игрушки, а сами такие же, как их отцы и предки. Муравейник.
Отметив эту деталь, я продолжил свой путь. Этот вечер напоминал искрящееся шампанское. А шампанское не открывают просто так, нужен какой-то повод. Но до этого вы смотрите на то, как отражаются отблески от свечей на стенках бокалов, как поднимаются, не торопясь, и постепенно исчезают маленькие пузырьки, слушаете, как отсчитывают секунды часы. И что-то подсказывает, что должно случиться какое-то маленькое чудо. Оно действительно случиться и будет длиться совсем недолго, ровно столько, сколько времени пройдёт до исчезновения последнего пузырька или до того, как сидящие за столом не ощутят, как по груди разливается тепло, а между ними наступает близость.
Так и я пытался уловить секунды ускользающего чуда этой ночью. Я всматривался в броские надписи на витринах, сверкающие плакаты, ночные светильники, в звёзды, появляющиеся из-за сетей струящихся в вышине проводов, лица, особенно в глаза, а также с интересом оглядывал одежду этих людей, от шляп до туфель или ботинок. И продолжал своё движение, прерывающееся разве что только ожиданием, когда светофор отсчитает очередные двадцать секунд, чтобы следующий поток из машин мог проехать и влиться в другой, более крупный.
От моих ботинок разлетались по сторонам кусочки от снега, который я, не глядя, задевал, а потом по ним же скользил дальше. Я перепрыгивал через несколько ступеней, когда на пути появлялась лестница, а рука нащупывала уже следующие стальные перила, чтобы перенести тело рывком вперёд. Так, постепенно, я углублялся в дебри города, и в какой-то момент понял, что уже иду непроизвольно, без всякой цели. Время потеряло всякий смысл. Оно вообще было для меня огромным расписанием жизни, это время. Необходимостью оно врезалось, когда я усилием воли спрыгивал с кровати в начале недели, выделяя и подчёркивая дела, которые должен был сделать. Надо оплатить счета за телефоны, надо отнести посылки на почту, надо ровно в 10:15 быть на работе, и ни в коем случае не стоит забывать о предписаниях, а также надо ещё купить продукты, да и ещё самому перекусить и принять вместе с кофе таблетки, иначе усталость возьмёт своё. Надо заехать за дочкой в школу, а ещё помочь подготовить ей работу на завтра, и ни в коем случае нельзя пропустить концерт, пойти на который запланировала ещё месяц назад жена и её подруги. И так хотелось положить это время в карман, нет, даже засунуть его поглубже в мешок и выкинуть в мусорный бак, а ещё лучше просто забыть, что оно существует. Самому, в конце-концов, забыться, чтобы хоть на миг сорвать удавку необходимости с шеи и вздохнуть полной грудью.
Кажется, сейчас мне удалось это сделать. По крайней мере, я перестал быть привычным собой, таким нудным и расплывающимся, какой-то деталью в нелепом нечто. Но чем же я стал?
Вот тут-то и заключалась вся загвоздка. Я слышал свой голос, но это был не тот мой голос, который изо дня в день изловчился говорить одно и то же так, что даже губы не могли принять иное положение, кроме привычного, разработанного годами тренировки. Я чувствовал свои руки, но это тоже были не мои руки, которые перебирали и стремились схватить побольше, потому что иначе невозможно было выжить. Я чувствовал свои ноги, но вместо того, чтобы неуверенно перешагивать, огибая препятствия, они неслись, приподнимая тело. Иными словами я был собой, а не калькой с обыденности.
И в тот же миг, когда я это осознал, мысли тоже стали моими. Они вырвались из глухого чулана, где пылились заброшенные целую вечность. Они наперебой пытались мне рассказать, что же я есть такое, они показывали мне мои детские картинки, луг возле дядиного дома и холм, на который я любил взбираться перед закатом. Они показали мне даже то, что я видел только во снах, а наутро забывал, считая, что это бред, навеянный пережитым днём.
Сны несли очень много личного. Похоже на некие путешествия или подсказки. Особенные сны были в острые или трудные периоды жизни. Они действительно помогали. Они заставляли задумываться о тех вещах, к которым логика повседневности даже не посмела бы притронуться. Оказывается, они были всегда рядом, они пытались мне что-то подсказать и напомнить.
Но вместе с этим открытием было ещё что-то. Я был не только собой, из моих глаз смотрело другое существо. О нём я имел только смутное представление, однако знал, что оно не желает мне зла. Напротив, оно было очень любопытным и стремилось познать этот мир. Я позволил этой ночью ему выйти. Это было потрясающе! Такое ощущение, будто ты уже не движешься в линейной плоскости, но уже паришь над сутью вещей. И сами вещи вдруг стали какими-то плоскими. Точнее, открытием для меня явилось то, что я всю свою жизнь провёл среди этих плоских квадратов, линий, точек, но теперь, когда моё сознание смогло видеть меня самого, такого же плоского, я понял, что мир значительно уменьшился, как будто кто-то взял и скомкал его, как лист бумаги. Я понял, что должен жить не потому что так всё устроено, но потому что так надо мне. И мы были с этим существом единым целым.
Теперь я знаю, что мне надо сделать. Постепенно, шаг за шагом, я буду давать себе больше свободы, я буду вносить частицу себя самого в эту жизнь.
Я - тот, кто учится, и тот, кто находит, всего лишь белый шар, всего лишь голос...