Пятая причина
Когда дух действует в мире протяжённых вещей, это выражается в определённом движении материи. Как говорят немцы, помешивая на сковородочке кислую капусту, keine Überraschung, ничего удивительного. Это же мир вещей, в нём всё подобно кислой капусте. Другое дело, что есть и другие миры, как говорил малолетний герой С. Кинга.
Дух виден в прихотливости, сочетающейся с единством стиля. Он распознаётся эстетическим чутьём (привет, эстетика, не ожидали тебя здесь увидеть). Недаром говорят, что дух слышно, не видно: он воспринимается не тем чувством, через которое человек получает большую часть информации. Spiritus spirat ubi vult: et vocem ejus audis, sed nescis unde veniat aut quo vadat (не знаю, почему это всегда цитируют на латыни; вообще-то Библию и на наш варварский язык переводили; а смысл цитаты в том, что мы обречены слышать голос духа и следовать ему или избегать его по голосу, как слепые). Дух проявляет себя не только и не столько в разнообразных невидимых руках и самоорганизующихся процессах, сколько в том, что в одних местах процессы хлебом не корми, дай только самоорганизоваться, а в других местах никаких невидимых рук отродясь не случалось. И понять, чем одни палестины отличаются от других, очень непросто. Или наоборот, слишком просто, противоречащие друг другу объяснения так и толпятся на пороге. Это сочетание закономерности с прихотливой избирательностью - визитная карточка духа.
В духе нет ничего телесного, поэтому он не может служить непосредственной причиной происходящему; ему нужна материальная причина (causa materialis) и действующий агент (causa efficiens). Что до двух остальных перечисляемых Аристотелем причин, то мне неинтересно обсуждать, имеют ли они отношение к действию духа. Над этим бесплодным вопросом (двумя вопросами) поседело слишком много белокурых арийских голов, которые вместо того могли бы сконцентрировать усилия на кислой капусте (со свиными шкварками!!). Вкратце, речь идёт о том, совпадает ли логическая структура мира с его онтологической структурой и носит ли Провидение Господне субстанциальный характер.
На самом деле, спиритуалистическая, пятая, пропущенная Стагиритом разновидность причин не имеет выражения через комбинацию четырёх первых. Если бы не этот досадный прокол Аристотеля (совершенно, впрочем, неизбежный у старого неромантичного зануды), мы имели бы теперь другую Западную цивилизацию... Гуманитарные науки пошли бы в рост дружнее естественных... Расцвет семиотики и лингвистически-ориентированной мысли в XX в. показался бы слабым отсветом далёкого костра... Естественные науки развивались бы с темпами, соответствующими сложности своего предмета; у биологии было бы куда больше шансов, чем у физики... Такая вот альтернативная гиштория.
Но возвратимся к духу, которому отчего-то захотелось одухотворить материю. Дух для реализации собственных желаний мобилизует "естественные" причины. Мы должны воображать этот процесс чем-то напоминающим лейбницевскую предустановленную гармонию, но лишенным всеобщности, локализованным в рамках конкретного случая. Однако никакая гармония не поможет сложить Парфенон из детских кубиков. Соответственно дух проще встретить в сложной обстановке с многообразными разнородными действующими "естественными" силами. В просчитывающейся лапласовским демоном механической системе духу не поместиться: разве что система станет неприлично большой, а демон забудет таблицу умножения. Так что дух, хоть и дышит, где хочет, но голос его мы обычно слышим в так называемых (неравновесных) сложных системах. Не потому, что эти системы сами собой норовят эволюционировать и преподносить сюрпризы, не потому что в них, как в опаринском бульоне, самозарождаются жизнь и разум... А просто потому, что в таких системах дух может легко спрятаться от нас (а мы помним, что ему это почему-то необходимо, он может лишь манить голосом, а видеть его не положено). В сложных системах (таких, как человеческий мозг или человеческое общество) обилие связей между активными элементами переносит в область возможного самые удивительные комбинации - а духу того и надобно. Простой возможности, формальной незапрещённости для него достаточно, ибо остальное, а именно - творческий потенциал, он несёт в себе.
Аристотель не знал, не хотел знать, что помимо причин, бывают ещё предлоги, подобно тому, как причина войны отличается от предлога к войне. А если бы знал - разве мучились бы мы сейчас от засилья редукционизма, от попыток объяснить дышащий в системе дух через самую систему. Беда в том, что сам дух провоцирует исследователя на редукционизм! Ведь ему, как мы только что отметили, нужны "естественные" причины, через которые он реализует своё творческое начало... Другое дело, что дух никогда не привязывается к этим причинам, может менять их, как перчатки, оставляя с носом гипостазирующего эти перчатки редукциониста. На своей шкуре проблему прочувствовали биологи - хотя тоже не всякие. Но всяких мы цитировать и не будем, а процитируем Любарского:
Предметом изучения истории объявляются причины тех или иных событий. То есть историк в качестве результата своей работы должен указывать на цепь причин, которая привела к появлению данного события. Исторические школы, собственно, различаются только предпочитаемым видом причин. Одни любят причины экономические, другие - государственные, связанные с политическим развитием. Можно найти объяснения геополитические, идеологические, географические, этнографические...
Неприятность состоит в том, что все эти объяснения верны, а все школы - правы. Такая ситуация возникает потому, что история общества представляет собой процесс развития. (....) Изучение процессов развития показало, что причинно-следственный метод в них попросту не работает; как и любой метод, он дает ответы, но эти ответы оказываются неадекватными происходящим процессам.
Представим себе: некий человек опоздал на важную встречу и объясняет свое опоздание тем, что транспорт сегодня задерживался, он встретил давно не виденного знакомого и не мог не уделить ему нескольких минут, у него отстали часы, он плохо себя чувствовал. Предположим, что все, что он говорит, - правда, все сказанное им является причинами его задержки. Не напрашивается ли мысль, что на самом деле вопрос поставлен неверно, дело не в поиске причин как таковых. Психолог тут может обратиться к метафоре "внутренней глубинной причины", может сказать, что он "подсознательно" не хотел приходить на эту встречу. Но не только психолог, а любой человек, сталкиваясь с множеством причин у одного явления, начинает подозревать, что все эти причины "ложные", что они не объясняют данного явления, пусть даже все они окажутся "правдой" в том смысле, что каждая из этих причин имела место и повлияла на следствие.
Поиском причин наблюдаемых в развитии изменений долго занималась эмбриология. Почему у данного животного развивается голова? Можно ответить, указав на воздействия определенных веществ на определенный участок зародыша в определенный промежуток времени развития (это явление называется индукцией). А если в это время эти вещества не будут действовать? Оказывается, тогда начинает работать система компенсации, выделяются другие вещества, оказываются иные воздействия - развитие регулируется таким образом, чтобы у взрослого организма была голова, несмотря на то, что причины явлений коренным образом изменились. В развитии организма результат фиксирован, а причины варьируются; причины оказываются случайными с точки зрения результата. Причиной наличия головы оказывается цель развития - создание нормального организма. Такое явление называется эквифинальностью. Суть эквифинальности в том, что в достаточно широком спектре воздействий развивающаяся система, невзирая на конкретные виды воздействий и причин, производит фиксированный результат - облик нормального организма данного вида1.
Далее автор отмечает, что проще всего объяснить эквифинальность в случае онтогенеза, развития отдельного организма. Тем не менее, проявляется это явление и в системах с меньшей целостностью, к примеру, в биоценозах. Мы не утверждаем, что некий дух способствует восстановлению от случайных катастроф лесов и болот - это, как раз, очень похоже на естественный процесс. Но слишком часто мы видим, что "естественный закон", для которого так много "естественных" причин выполняется в одном месте - и не выполняется в другом.
Опять же, роль сложной системы не в том, чтобы "самой" развиваться, а в том, что в ней у явлений нет "выделенных", "канонических" причин. Если бы таковые были, то одухотворение системы было бы сопряжено с её существенной деформацией! Ничего подобного, однако, не происходит: дух командует голове эмбриона возникнуть, и не беспокоится о том, какая из тысячи независимых причин вызовет её от небытия к бытию. Подлинная (пятая) причина развития оказывается присуща не системе, но населяющему её духу.
______________________________
1 Г.Ю. Любарский, Морфология истории. Глава I.