Самая Главная Реформа
В конце ушедшего года журнал "Другой Взгляд", издаваемый Никитой Владимировичем Пасечником и Андреем Борисовичем Зубовым, поместил мои размышления о том, какая государственная реформа должна бы рассматриваться в первую очередь в послепутинской России. Великолепные иллюстрации были подобраны Никитой Владимировичем, за что ему особая благодарность. Ниже прилагается сугубо текстовая версия.
****
Если бы реальная этическая проблема была в выборе между чистым добром и чистым злом, её бы и не было, такой проблемы: чистое беспримесное зло, если и существует, то должно быть предельно отвратительно, тут и выбирать было бы нечего. Реальная этическая проблема - всегда в выборе между сочетаниями, переплетениями добра и зла. Иными словами, она всегда есть проблема жертвы, более или менее трудной, иногда и трагической, жертвы каким-то одним добром ради другого, более высокого. Этика вся состоит в уяснении подлинных иерархий доброго или благого. Если бы эти иерархии были удовлетворительно даны природой, то этика могла бы оставаться лишь родом естествознания, она не имела бы напряженного экзистенциального значения.
Один из вечных конфликтов подобного рода - между стремлением жить, и жить хорошо, стремлением к комфорту себе, семье и друзьям, с одной стороны, и требованиями справедливости, с другой. Прекрасно заботиться о семье и помогать друзьям, слов нет. Однако, в том обществе, где справедливость типично приносится в жертву этим замечательным ценностям семьи, могут царить лишь война кланов и жестокая тирания.
По природе, люди расположены прежде всего следовать именно заботе о себе и конкретно своей семье, а не приносить их в жертву справедливости ради дальнего и абстрактного. Будь это не так, еще раз подчеркну, не было бы никакой проблемы человеческого зла, кругом процветало бы сплошное добро. Но на каком же основании я пойду на жертвы ради абстрактной справедливости, если мое природное естество склоняет меня к противоположному? Ну, если такое основание и есть, оно может быть лишь сверх-природным, сверх-естественным. Если в споре с моим природным, телесным и психическим, началами, это сверх-природное, или духовное, начало победит, то на моем индивидуальном участке фронта будет сделан шаг в сторону общественного блага. Шаг этот сам по себе еще ничего не изменит, общество не поменяет, а мне принесет серьезные потери - потерю работы, бизнеса, а то и чего похуже. Ну да, пусть совесть мне подсказывает, что на такие жертвы надо идти. Но почему я должен следовать ее голосу, требующему столь многого? Что это за голос такой, почему я должен платить ему так дорого? Ведь себя я люблю, своей семьей дорожу, а кто мне эти чужие люди? С чего же я должен жертвовать ради них столь серьезно?
До сих пор у человечества не было никаких ответов на этот вопрос, кроме одного-единственного: голос совести есть голос Бога, нашего Небесного Отца и Высшего Судии. Было бы нелепо утверждать, конечно, что подобная вера гарантировала общественное благополучие. Нет, охлаждаясь, она вырождалась в ханжество. При абсолютизации конкретных религиозных форм она вела к клерикальным тираниям и религиозным войнам. Все так, но могу лишь повторить, что без этой веры нет никаких оснований для серьезных жертв ради справедливости, никаких, кроме врожденного благородства сердца, что есть редкое исключение. Без этой веры общество обречено на гоббсовскую комбинацию войны всех против всех, войны кланов и жестокой тирании. Думаю, что современное российское общество находится именно в таком состоянии, несмотря на то, что одних православных, по опросам, более 70%. Одно дело - отмечать православные праздники, крестить детей и отпевать умерших, любить церковное убранство и пение, льстить самолюбие имперским православием, и совсем иное дело - со всей серьезностью принимать в своем сердце совесть как голос Всевышнего Отца и Судии.
Меня могут спросить - да неужели в Европе и Америке народы прямо с такой серьезностью в Бога верят? Я не знаю, как можно было бы замерять нравственную серьезность веры, поэтому могу лишь сослаться на интуицию, что в Штатах этой серьезности много больше, чем в России, да и в Европе больше. Такие горы лжи, что городит нынешний российский режим ради обольщения народа, на Западе немыслимы и близко. Наследственность на Западе много лучше. Серьезность веры их предков воплощена в добрые нравы, глубину культуры и умные институты, много содействующие общественному благополучию. Было бы наивным, однако, полагать, что и Западу его достигнутое благополучие гарантировано. Если имеющаяся тенденция религиозного ослабления будет продолжаться и далее, Запад, скорее всего, будут ждать новые катастрофы: дерево с умирающим корнем падает. В России же после десятилетий одной из самых страшных в истории тираний, и с нравами, и с культурой, и с институтами дела обстоят много хуже. Россия даже и распрощаться с этим кошмарным прошлым пока не может. Оно и понятно: чтобы распрощаться, надо хотя бы честно его признать, а это страшно и, при отсутствии серьезной веры, унизительно. То, что Запад привычно наследует, для России может быть лишь мечтой, и не слишком близкой.
Надо полагать, что когда Путин так или иначе уйдет, маятник российской жизни качнется поначалу в сторону правды и свободы. Одновременно, по законам гоббсовского болота, ослабление тирании усилит войну кланов и всех против всех, работая на запрос новой твердой руки. Странно было бы думать, что эта болтанка между тиранией и войной всех против всех устранилась бы распадом России на регионы или ее федерализацией, как многие думают: ее корни не имеют никакого отношения к размеру государства; в отделившейся Сибири у тех же самых русских людей все пошло бы по тому же сценарию.
Сказанное выше делает акцент на тех институциональных реформах в послепутинской России, которые имеют наиболее прямое отношение к нравственной серьезности веры. Общественным институтом, ближе всего связанным с верой, является, разумеется, церковь, нравится это кому-то или нет. Организационная структура РПЦ и ее реально государственный статус по сути дела мало отличается от византийской церковно-государственной «симфонии», триады тирании, клерикализма и коррупции. Такое слияние государства и церкви весьма дурно для обеих сторон. Чем оно дурно для государства, часто говорится, можно не повторять. Для церкви же оно дурно тем, что развращает ее, притягивая в клир карьеристов, лицемеров, вороватой, раболепной и охочей до тиранства публики, худших людей общества. Прикормленная тиранией развращенная церковь не может выполнять учительную, нравственно возвышающую роль, но может лишь отталкивать от религии, усиливая в обществе губительный цинизм и нигилизм. Поэтому важнейшей реформой в послепутинской России представляется церковная, в центре которой должно быть реальное отделение церкви от государства. Это трудная задача. Она не обещает легкого решения и скорых плодов, но в деле нравственного оздоровления общества скороспелыми могут быть лишь горькие плоды самообмана.
Отсюда
Заставка: Раненый Ангел. Hugo Simberg