Глобальное Познание в Средние Века
Click to viewПродолжаем разговор о глобальном познании, то есть таком, что захватывает всё что есть, по умолчанию не ограничено ничем, захватывает вселенную, мультиверс, не исключая и трансцендентных миров, не исключая духов, богов, Бога. Слова «по умолчанию» указывают на то, что границы глобального познания не предзаданы, но могут быть обнаружены самим познанием, как некая вечная тайна, но не абсурд. Если в основании разума обнаруживается Тайна Сверхразума, то это возвышает разум. Допущение же абсурда как более высокого начала, чем разум, было бы самоубийством разума, оно несовместимо с верой в его глобальные возможности и ценность глобального познания. В предыдущих беседах мы установили, что вера в возможность и ценность глобального познания требует определенной онтологии, априорных аксиом картины мира, как условий разумности этой веры в разум. Вера в разум не может покоиться на абсурдном, ниоткуда не взявшемся основании, она должна быть согласована с онтологической аксиоматикой. Эту аксиоматику мы назвали Рационалистическим Треугольником, тремя вершинами которого являются умопостигаемая природа или космос, постигающий ее в космических масштабах человек, и та сила, что это замечательное соответствие природной и человеческой рациональности обеспечила, Бог. Мы видели также, что уже античная философия установила необходимость выделить на этом верхнем божественном уровне две составляющих, вечное, или Бога в Себе, и темпоральное, созидающее мир. У Платона эти божественные начала обозначены как Благо, Единое Всеблагое, и Демиург. Основатель неоплатонизма Плотин (204-270гг) предложил ответ на вопрос о сопряжении вечности и времени в виде последовательности эманаций с падением степени совершенства: Единое-Ум-Душа-Природа-Материя. Роль Демиурга у Плотина передана Душе.
В качестве предтечи христианского синтеза следует упомянуть александрийского иудея Филона (ум. 50г. РХ), предложившего синтез платонизма и Танаха, иудейского Писания, позже ставшего Ветхим Заветом христианской Библии. Филон учил об атемпоральном трансцендентном Боге и его предвечном Сыне, Логосе, Разуме, творце мира и посреднике между миром и Богом. В компактно-афористичной форме филоновский платонизм представлен в зачине Евангелия от Иоанна:
В начале было Слово, и Слово было у Бога, и Слово было Бог. Оно было в начале у Бога. Все чрез Него начало быть, и без Него ничто не начало быть, что начало быть. В Нем была жизнь, и жизнь была свет человеков. И свет во тьме светит, и тьма не объяла его.
Дальше, правда, там идут такие слова, что иначе как безумными они основными школами эллинской философии восприниматься не могли:
И Слово стало плотию, и обитало с нами, полное благодати и истины; и мы видели славу Его, славу, как Единородного от Отца.
Слово, Λογόσ, здесь не только предвечное разумное начало бытия, но и-крайне важно!-жизнь и спасительный свет человеков, свет, выдерживающий натиск тьмы, хоть и не устраняющий ее. Хаос накатывает на порядок жизни, готов погубить его; но свет Логоса может выдержать натиск тьмы, ей не объять его-вот пророческая заповедь евангелиста. Отметим еще вот что: тьма присутствует, и грозно присутствует, но не бытийствует, она не от Бога, от Которого свет. Евангелист ясно отмечает это, оставляя без ответа возможный вопрос, почему вообще Бог не залил все светом, зачем Он оставил место таинственной грозной тьме. Логос есть живительный и спасительный свет человеков, ибо он от Бога и даже Бог. Мотивация познания выставлена здесь с предельной силой.
Разумеется, Бог рационалистического аргумента совсем не то же самое что Бог обоих Заветов; вопрос об их согласовании непрост, но это уже не универсальный философский вопрос о бытии Бога, а библейско-богословский. Христианство есть дерзновенная попытка синтеза Афин и Иерусалима, Бога философов и Бога Библии. Христианство унаследовало, впитало в себя все философские традиции античности, в разной степени. Первостепенное влияние на него оказал античный рационализм Платона и его последователей, в особенности Аристотеля. Когда Ницше, не без сарказма, называл христианство популярной версией платонизма, он не был слишком далек от истины. Христианство не просто унаследовало, но усилило античный рационализм. Материальный мир не заслуживал особого внимания философа-платоника, будучи реальностью самого низкого рода; недаром на всю античность приходится лишь один математический физик, Архимед. Библия же, самыми первыми своими строками, рисует материальный мир как любовное творение Всевышнего. Библейский Бог - не только человеколюбец, но и природолюбец. Недаром раннее христианство отмечено не только фигурами философов и теологов, как Ориген и Августин, но и фигурой Иоанна Филопона, продуктивно соединившего в своих исследованиях традиционно философские дисциплины с физикой. Более того, через богочеловека Иисуса Христа, понятого как воплощенный Логос, христианство усилило значение всех логий, всех постижений логоса в природе, ободрило на их нелегкий поиск, как на отыскание особой связи с Создателем. Двойная роль Христа, как воплощения предвечного Логоса вселенной и как Спасителя, своей жертвою выводящего в Царствие Отца, придало познанию особый экзистенциально заряженный аспект.
Знаменитая «Легенда о Великом Инквизиторе», рассказанная Иваном Карамазовым младшему брату Алеше, представляет из себя напряженный диалог в тюремной камере между стариком инквизитором и арестованным по его приказу Христом, пришедшим на землю второй раз, в одном из городов Испании. Говорит лишь инквизитор; его узник молчит, но это молчание задает такое напряжение, что монологом назвать происходящее не поворачивается язык. Легенда ярко символизирует напряженную противоречивость власти и благодати, соединенных в средневековом Католичестве. Но картина этого противостояния полюсов Римской Церкви существенно неполна. Средневековое Католичество включало в себя не только жестоких иерократов и святых не от мира сего; там была еще и третья фигура, игравшая великую историческую роль, которую можно назвать церковным цивилизатором или просветителем.
Уже в раннем Средневековье, в шестом веке, на Западе появляются церковные школы, где учат не только Закону Божьему, но и пифагорейским тривиуму (грамматике, логике, риторике) и квадривиуму (арифметике, геометрии, астрономии и музыке). В XI веке Католичество создает первые университеты, с большими привилегиями, самоуправлением и изрядной социальной защитой не только профессуры, но и студентов. В силу религиозного и языкового (латинского) единства, международный статус образования и свобода смены университета профессором и студентом была гарантирована и широко практиковалась. Помимо тривиума и квадривиума, в университетах изучалась физика, метафизика и моральная философия, а на более высоких ступенях - медицина, юриспруденция и теология. Средневековое искусство, музыкальное, изобразительное, архитектурное, со всем его дерзновенным разнообразием, было, как и Университет, порождением Церкви, не только создававшей спрос на произведения искусства, но и оставлявшей широкий простор для замыслов художников. Не будет преувеличением сказать, что Католическая Церковь воспитывала и давала широкое образование средневековому Западу; она его, собственно, и порождала, по сути была его матерью. И Ренессанс, и Научная Революция XVII века явились созревшими плодами католического просвещения. Да, это просвещение имело свои серьезные трудности, имело и трагедии, как казнь Бруно и пожизненный домашний арест Галилея, но эти отдельные поражения католического просвещения не должны затмевать величие его глобального успеха. Не следует забывать, что учителями Коперника, Галилея, Декарта и Ньютона, как и учителями этих учителей, были клирики, преподававшие в институциях, созданных и поддерживаемых Церковью, Католической или ответвившейся от нее в XVI веке Англиканской. В старейших и сильнейших университетах Англии, Оксфорде и Кембридже, число храмов на единицу площади, наверное, выше, чем где либо еще. Так вот, важнейшей для истории Запада фигуры церковного просветителя на греческом Востоке, в Византийской Империи, не было. Византийская Церковь не обладала и малой долей той самостоятельности, которая была у Церкви Римской. Церковь Константинополя была интегрирована с аппаратом империи, государства, где уровень свободы был несравненно ниже, чем на Западе. Православная Церковь играла сугубо охранительную роль, репрессивную по отношению к рациональному познанию. Именно поэтому долгая история Византии столь бесславна не только по сравнению с Западом, но и по сравнению с современным ей арабским Востоком. Самое большое, что каменеющая Византия могла еще дать в своем среднем и позднем возрасте - аскетический мистицизм в формах отвлеченного богословия и религиозной поэзии да редкие комментарии к почти забытым Платону и Аристотелю. Совсем уже чуждой для просвещения оказалась Московская Церковь, ни в каких просветительских инициативах себя никогда не проявившая, отрезанная как от греческой, так и латинской мудрости, а с XVIII века лишившаяся даже и формального самоуправления. На Руси, московской и петербургской, были святые люди, христианские аскеты и подвижники, и немало. Инквизиторов в западном понимании не было, ибо гнет исходил от государства. Но вот кого абсолютно не было на Руси, да и в Византии - церковных просветителей и мыслителей космического размаха, не было создателей и подвижников Университета, не было людей и близко сравнимых с монахом Роджером Бэконом, с архиепископом Альбертом Великим, с монахом Фомой Аквинским, с кардиналом Николаем Кузанским, с соборным каноником, инженером, врачом, дипломатом, математиком и астрономом Николаем Коперником. В душной атмосфере беспросветно тоталитарного государства, идеологического обслуживания тиранической власти и раболепия перед ней такие люди не появляются, не появляются и соответствующие институты. Античная цивилизация пала на Западе под бременем собственных проблем и натиском великого переселения народов, но сохранившая себя Церковь создала новый, более сильный, дерзновенный и духовно богатый Запад. Восточная империя Ромеев, как называли себя византийцы, прожила на тысячу лет дольше своей западной сестры. Духовные сокровища ее, унаследованные от великой античной мысли, все были при ней, и на ее же языке. Но это ей не помогло, духовно она умерла задолго до своего исчезновения с политической карты. Там, где свободомыслие приносится в жертву обслуживанию скреп, даже столь великолепных и богатых, как в Византии, скоро ничего, кроме этих омертвевших скреп, и не остается. Печальный опыт бесплодия Византии и Московии должен служить хорошим уроком не только русским людям, которым опять предлагается сосредоточиться на обломках уже всех прошлых скреп, но и всему человечеству, ибо неизвестно, какие испытания еще ожидают человечество впереди.
На Снобе: https://snob.ru/profile/27355/blog/162607/
На FB: https://www.facebook.com/fireflect/posts/2577651108938790