Античные атомисты и скептики
Click to viewРационализм был нами определен как вера в глобальные, вселенские, космические возможности пробуждающегося в человечестве разума, при исключительной ценности таких усилий. Глобальное познание-то, что нацелено на мироздание в целом, на сущность, а не только лишь видимость зримого, имея неутилитарную ценность, ценность в самом себе. Сюда относятся космология, метафизика или онтология, теология, а также, в своей основе, астрономия, физика, биология, математика. Соответственно, рационалистические картины мира показывают возможность, ценность и смысл глобального познания, нацеленного на вопросы о вселенной, ее эволюции, о том, какая сила могла вызвать ее к бытию и развитию, с ее особенными законами, жизнью, мышлением, познанием, достигающем глубин понимания и космических масштабов. И напротив, иррациональными учениями о мире мы назовем все те, чьи картины мира либо безразличны к глобальному познанию, либо отрицают его возможность или ценность, либо выражают нечто безумное и бессмысленное в этом отношении. Вера в разум не может принимать бессмысленную картину мира, или даже допускать такую бессмысленность. Она не может, возвышая разум одним полушарием, унижать его другим: в таком случае она просто уничтожит себя. Картина мира, принимающая за первопричину какой-то особый набор специальных элементов, называйся они атомами или струнами, отрицает, унижает разум, отвергая вопрос, почему эти атомы такие, а не другие. Принятие за первопричину чего-то особенно-ограниченного, такого, а не другого голого факта или специальной сущности, есть абсурд, отрицание и унижение разума, его прав на ответ. Рационалистический взгляд на первопричину-не тот, что объясняет, но тот, что показывает смысл самих усилий к объяснениям, что не допускает абсурд на высшем уровне. Рационалистическая картина мира - та, где сам разум может быть подчинен лишь более высокому, чем он, и высотой своей его не унижающему, но возвышающему-Единому Всеблагому Началу. В рационалистической картине мира, разум может быть лишь одним из ликов царя или царским сыном, служить которому есть высокая честь, но не бродягой неизвестного происхождения, пусть вдруг и оказавшимся удачливым.
Мы живем в уникальную эпоху, когда понимание вселенной вышло на поистине космические масштабы: предметом знания становится ранняя вселенная, особенности ее разбегания после таинственного Большого Взрыва, многие детали появления и эволюции жизни на нашей планете, удивительная структура живой клетки, строение материи на сверхмалых масштабах, уже невыразимых на обычном языке здравого смысла. Казалось бы, при всех этих гигантских успехах познания, убеждение в принципиальной глобальности разума, его высоком статусе в бытии, должно было бы превратиться в нечто само собой разумеющееся, в самоочевидность. Такого, однако же, не произошло. Парадоксально, но факт: среди интеллектуальных и научных элит Запада, носителей космического знания, господствуют иррациональные картины мира, возводящие разум к хаосу и абсурду. Этот парадокс составляет одну из уникальных особенностей нашего времени. Оставляя его пока в стороне, поговорим о чуждых рационализму философиях античности.
К античным атеистам нередко относят атомистов Левкиппа (V век) и Демокрита. Посмотрим, однако же, насколько это отнесение справедливо. Вообще говоря, само утверждение, что физический мир состоит из атомов, еще ровно ничего не говорит о теизме или атеизме. Платон устами пифагорейца Тимея выражал атомистические идеи, Аристотель их не разделял, но оба были рационалистами в используемом нами смысле, оба указывали на примат Высшего Разума и на космическое познание как высший удел человека. Именно платоновский-пифагорейский атомизм "Тимея", а не демокритовский, к слову сказать, имеет прямое отношение к математической физике: атомы Платона (Тимея) имели формы "платоновых тел", правильных многогранников, отражая общую установку платонизма на поиск математически элегантных форм в основании природы. Демокрит, насколько известно, никакой математической элегантности за атомами не предполагал. Поэтому родоначальниками атомизма должны считаться в первую очередь пифагорейцы (коим был и Платон), а не Демокрит.
О Демокрите из фракийской Абдеры (460-370гг), предполагаемом ученике некоего Левкиппа, мы кое-что знаем по дошедшим фрагментам. Каким образом он убедился в атомарной структуре веществ, неизвестно, но, согласно ряду дошедших цитат, он утверждал, что вселенная состоит из движущихся в пустоте атомов, столкновения которых приводят к образованию миров. Само по себе это утверждение ничего не говорит, какая сила стоит за существованием атомов, за тем или иным характером их движения. И все же, если бы мы ничего, кроме этого, о Демокрите не знали, то можно было бы по крайней мере предположить в нем предшественника сциентистов, удовлетворяющихся подобной первопричиной, и не спрашивающих, откуда взялись эти замечательные разнообразные атомы, в силу чего они оказались способны образовывать сложнейшие самовоспроизводящиеся структуры жизни, и откуда в этот мир атомов упала мысль, способная постигать себя и вселенную, и с чего надо верить в такую ее способность. Мы могли бы согласиться с возможностью, что сциентистская слепота в отношении самых главных вопросов была свойственна уже Демокриту. Но до нас, однако же, дошли и иные утверждения Демокрита. В частности, такое:
Именно боги давали и дают людям все доброе как в древние времена, так и теперь. Напротив, всего того, что дурно, вредно и бесполезно, ни раньше, ни теперь боги не давали и не дают людям, но люди сами впадают в это вследствие слепоты ума и безрассудства. (DK175, мой перевод).
В числе примерно трехсот дошедших до нас демокритовских фрагментов, я нахожу ряд глубоко благочестивых упоминаний божественного, и ни единого отрицания богов или принижения "божественного". Все религиозные и связанные с ними этические суждения Демокрита таковы, что под ними с радостью подписались бы Отцы Церкви. Вот некоторые из таких высказываний:
Избирающий пользу для души избирает божественное, а пользу для тела-человеческое.
Знак божественного ума-размышлять о благородных предметах.
Великое дело, оказавшись в беде, думать о долге.
Раскаяние в постыдных делах есть спасение.
Демокрит указывал на таинственность причин: «Мы ничего не знаем на самом деле, ибо истина сокрыта в бездне». Но он не был скептиком. Глубокое понимание тайны бытия не отталкивало его от усмотрения причин и следствий, но соединялось с высочайшей ценностью каждого шага понимания: «Открыть одну причину для меня важнее, чем стать владыкой Персии». Открытие причин требует радикального выхода за данные чувств:
Есть два сорта знания, подлинное и неясное. К последнему относятся данные чувств. Подлинное знание отделено от этого, начиная свою тонкую работу там, где неясное знание останавливается.
Приведенные цитаты показывают глубокий рационализм Демокрита: раз подлинные блага идут от богов, то тем более от них идет и наивысшее-возможность роста в понимании вселенной, в подлинном знании, на что и была нацелена его атомистика, пусть и уступающая пифагорейской.
Демокриту не удалось создать философской школы, да и вообще атомистика не имела особого влияния на античную мысль, за любопытным исключением жившего столетием позже Эпикура. Беспокоящие душу глобальные вопросы Эпикур стремился вывести из поля внимания, видя основную задачу философии в обеспечении безмятежности и чистых радостей дружбы. Эпикура можно отнести к философам узкого горизонта, где признаются лишь ценности полезного для здоровья и душевного комфорта. Его учение было подчинено этой цели: вопрос о космосе в целом, о глобальном познании, им ставился только в плане успокаивающего закрытия темы. В отличие от платоновских диалогов, в дошедших до нас текстах Эпикура нет открытых вопросов, на все вопросы даны снимающие напряжение духа уверенные ответы. Он учил о вселенной как о вечном и бесконечном скоплении атомов, несотворенных, неизвестно с чего взявшихся, и неизвестно почему способных к образованию жизни и разумных существ. Богов Эпикур не отрицал, уча о них как об идеально безмятежных блаженных духах, тоже неизвестно откуда взявшихся, которым незачем беспокоиться суетой этого мира. Приписывать богам беспокойство о человеке было, по Эпикуру, даже и неблагочестиво, ибо сие приписывало бы им некое ничтожное беспокойство, снижение их высоких состояний. Правильно мыслить о богах, согласно Эпикуру, было полезно: это содействовало душевному благорасположению. Атомы ему были интересны тоже лишь как средство снятия напряженного вопроса о причине мироздания. Приняв атомы, он, однако же, увидел в их роковом движении (как он понял Демокрита) отрицание свободы воли, что его реально обеспокоило. Раз выводы физики несовместимы со спокойствием души, они должны быть пересмотрены, решил Эпикур, и ввел в движение атомов случайные отклонения, клинамены, как некие просветы рока, куда в принципе могла бы войти свободная воля. Что такое эта воля, и почему она может начальствовать над атомами, Эпикур уже не спрашивал. Самое интересное, однако, что в своей догадке о беспричинных клинаменах он оказался прав, как обнаружила атомная физика через две тысячи лет, открыв квантовую неопределенность.
По некоторым недостоверным сведениям, Эпикуру принадлежит первая формулировка атеистического аргумента зла:
Если Бог желает предотвратить зло, но не может этого сделать, тогда он бессилен. Если он мог бы это сделать, но не хочет, тогда он исполнен злобы. Если он имеет как силу, так и желание, то откуда берется зло? Если же он не имеет ни силы, ни желания - тогда за что называть его Богом?
В свое время мы рассмотрим этот аргумент в деталях, а пока лишь заметим, что аргумент зла неявно исключает замысел Бога о человеке как о растущем сыне, которому предстоит не сладкий сон в благоустроенном доме, а трудное и рискованное странствие, которое только и может быть условием подлинного роста.
Философия Эпикура была принципиально акосмична, чужда глобальному познанию, рассматривала человека как существо узкого горизонта. Неудивительно, что неизвестно ни одного античного ученого из среды эпикурейцев-ни одного математика, астронома, естествоиспытателя, изобретателя или историка-судя по всему, таковые там попросту были невозможны. Таким образом, от противного, философия Эпикура подтверждает важность рационалистической метафизики, рационалистического треугольника, отказ от которого вел к глобальному расслаблению разума.
Скажем в завершение несколько слов о еще одной иррациональной школе античности, о скептиках, о тех, кто настаивал на недостоверности любого опыта и любых его обобщений. Строго говоря, скептики в определенном смысле правы: из одних лишь наблюдений чувственного мира никаких выводов об их причинах, о смысле и ценности чего бы то ни было сделать нельзя. Ситуация на самом деле противоположна: без некоего минимума доверия к миру, принятия ценности жизни и ценности познания, вообще никакое познание невозможно. Это хорошо поняли уже античные скептики. Например, это прекрасно понял и выразил Метродор Хиосский (IVвек):
Никто из нас не знает ничего, и даже того не знает, знаем ли мы хоть что-то или нет, знаем ли мы, что значит «не знать» или «знать», есть ли хоть что-то, или ничего нет.
Из скептицизма следовал отказ от глобального познания и установка на локальное, чья ценность диктовалась самой жизнью. Скептическую позицию занимали многие философские школы: софистов, киников, эпикурейцев, киренаиков, собственно скептиков, средних академиков; все они были, разумеется, бесплодны в глобальном познании. Полные скептики, вроде Метродора, не принимая никаких убеждений, обычно соглашались жить ради комфорта и минимума страданий-эта мотивация особой веры не требует. Можно, будучи законченным скептиком, быть добрым членом семьи и общества ради удовольствия и удобств, можно изучать что угодно из любопытства; все это можно, покуда не требуется особое горение и особые жертвы. Среди скептиков могут быть ученые любого звена, кроме высшего; среди них не было, ни в какую эпоху, ни единого основоположника. Отсутствие скептиков в высшей лиге науки показывает, от противного, значение веры в разум. Принципиальный, глобальный, метанаучный, скепсис не следует путать с критическим отношением к специальным представлениям о мире, конкретным теориям и фактам. Научное сомнение, открытость критике любых конкретных теорий и наблюдений, несомненно играет центральную роль в познании. Эта открытость критике, однако же, принадлежит уровню конкретного знания, но не области ценности и смысла познания, невозможных вне рационалистической картины мира.
Логических аргументов против скепсиса нет и быть не может, потому как сама логика им поставлена под сомнение. Из скепсиса может вывести человека лишь акт веры, акт принятия ценности и смысла. Таковой, в частности, может быть вера в разум, которая сама должна быть разумной. Это не значит, однако, что вера в разум иррациональна; иррационально как раз полное безверие. Вера в разум есть основа рационального, она сверх-рациональна.
Можно, как древние скептики, не верить ни в разум, ни в Бога-это по своему самосогласованная позиция. Можно верить в Бога и не верить в разум-таков традиционный фидеизм, разделявшийся не только массами, но и частью интеллектуалов. Новацией современности является третий вариант-декларация веры в силу разума, в величие познания тайн космоса, в сопровождении неверия в Бога, хоть в каком-то смысле. Иначе как своеобразным затмением разума такое воззрение я назвать не могу. Разумеется, это затмение небеспричинно, о чем мы поговорим в следующих беседах.