Мое политическое кредо
В. Е. ВАЛЬДЕНБЕРГ
Предыстория этого короткого текста такова. 28 ноября 1928 года византолог Вальденберг был вызван на допрос по делу, которое впоследствии получит название "Академическое дело". Вскоре после допроса был отпущен. 2 марта 1929 года Вальденберг написал "Мое политическое кредо". Это короткая статья, в которой он попытался выразить свою политическую позицию. Причем, написал двольно откровенно и смело, позволяя себе неодобрительные высказывания о некоторых проявлениях Советской власти. Хотя, в целом его позиция была достаточно аполитичной.
Владимир Евграфович Вальденберг, фото 1926 года
Владимир Евграфович Вальденберг, фото 1926 года
***
Я никогда не интересовался тем, чтобы точно формулировать мои политические взгляды. Если бы я принадлежал к какой-нибудь партии, то мои политические взгляды совпадали бы, очевидно, с программой данной партии. Но я никогда ни к какой партии не принадлежал. Думаю, что это было по следующим причинам: 1) меня никогда не привлекало участвовать в практической политике; 2) я чувствую отвращение к партийности и кружковщине и хочу, чтобы всякий вопрос рассматривался по существу, без какой бы то ни было предвзятости; 3) я убежден, что каждый живой человек имеет свои особые, живые взгляды, которые не могут быть уложены в окаменелые рубрики партийной программы. Может быть, по этим же причинам я не старался отдать себе отчет в собственных политических взглядах. За свои политические взгляды я никогда не боролся и не пропагандировал их; для чего же мне было их формулировать? Но вот, после моего ареста 24 ноября 1928 года, на допросе мне был предложен вопрос о моих политических взглядах; вопрос застал меня врасплох, я отвечал на него экспромтом, и то, что было записано в протокол, я считаю хотя и верным, но недостаточно полным. Чтобы это исправить, я занялся теперь ответом на этот вопрос.
С точки зрения теоретической, я не склонен придавать большое значение форме правления. Так - и современная государственная наука. Я не думаю, чтобы следовало стремиться к установлению непременно данной формы государственного строя и видеть в ней панацею от всех зол. Наблюдения и история учат нас, что при одном и том же, формально, старое государство может благоденствовать или хиреть - смотря по тому, какие люди стоят во главе, насколько они честны и сведущи, умеют ли подбирать сотрудников и т.д. Невозможно придумать такую совершенную организацию общества, которую человеческая глупость и подлость не могли бы испортить, т.е. которая делала бы (неразборчиво - публикатор) нравственные и умственные достоинства личности. Ни одна форма правления не может механически, т.е. без усилий со стороны личности и без ее положительных свойств осуществить задачи, стоящие перед государством. Потому первое условие для правильной общественной жизни, это работа личности (каждого отдельного лица) над своим умственным и нравственным усовершенствованием. Вторым условием является добросовестное исполнение исходящих от власти законов и распоряжений. Нельзя отказываться от их исполнения под тем предлогом, что они дурны, или что самая форма власти неудовлетворительная. Никакая форма государственного строя не может удовлетворить всех без исключения, и никакой закон не может всем одинаково нравиться. Ставить судьбу законов в зависимость от личных вкусов отдельных лиц - было бы нелепо. Поэтому долг каждого - лояльное отношение к правительству, какова бы ни была форма государственного строя; в особенности такое отношение обязательно для тех, кто сам не участвует в политической борьбе.
Для меня гораздо важнее, чем форма правления, те задачи, которыми руководится правительство, и способы, какими оно стремится их выполнить. Государство не может и не должно ограничиваться установлением формальной справедливости, не должно стремиться к положительному благу народа, и, прежде всего, должно открыто взять на себя защиту слабых от сильных, бедных от богатых. Распределение доходов в промышленности не может зависеть от воли только одного общественного класса. Каждому участнику в производстве должна быть обозначена доля дохода, соответствующая доле его участия. Государство, как организация, по идее, надклассовая, должно открыто взять это дело в свои руки. Иначе говоря, необходим государственный социализм.
Можно ли указать форму правления, которая бы больше, чем другие, была приспособлена к выполнению этой задачи? До 1917 г. приходилось в этом отношении выбирать между тремя формами: монархия, парламентаризм и республика. Для меня давно стала очевидною ложь парламентского правления, которое выдает себя за орган народного представительства, а на деле представляет интересы только наиболее сильных групп и лиц, обладающих соответственными средствами и ловкостью. Пример Франции и Соединенных Американских Штатов показывает, что республика вовсе не есть дело народа, и что демократизм служит ей только для рекламы, за которой скрывается опять-таки господство наиболее сильных и влиятельных классов и групп. Парламентаризм и республика тем еще отталкивают от себя, что они создают особый класс лиц, для которых политическая деятельность является профессией, и которые постепенно отрываются от народа. Эти недостатки неизбежны для конституционного и республиканского правления. Остается монархия. Находясь под влиянием учения Лоренца Штейна, я давно стал смотреть на монархию, как на такую форму государственного строя, при которой власть не зависит от общественных классов и потому имеет полную возможность вести внеклассовую политику. Примеры Генриха IV во Франции, (неразборчиво - публикатор) и Василия II в Византии, Ивана Грозного и других, которые боролись с эксплоататорскими стремлениями высших классов и защищали трудовые классы, показывает, что народная монархия не есть только мечта, но при благоприятных обстоятельствах может стать действительностью. Платон, у которого мы находим первый проект коммунистического строя, считал, что осуществление подобного проекта можно ожидать только от единоличной власти. Это блестяще подтвердилось на персидском царе Кавазе I (VI в.), который увлекся коммунистическим учением Маздака и стал его проводить в жизнь, но был свергнут магнатами.
Таково было мое теоретическое отношение к монархии. Что касается монархического строя, существовавшего в России, то я не мог, разумеется, относиться с одобрением к политике, которая у нас проводилась, особенно - в политике внутренней, и особенно - в последние годы. Одобрять эту политику могли только такие люди, которые, называя себя монархистами и патриотами, пользовались авторитетом власти и закулисными влияниями в своих интересах. Все, кому дороги интересы родины, могли только скорбеть при виде того, что творилось. Но относясь к этому отрицательно, я не считал себя вправе составлять оппозицию и относился к русской монархии вполне лояльно - отчасти потому, что считаю лояльность обязательной для каждого, отчасти - просто по консерватизму своего характера, а главное потому, что я продолжал надеяться, что русская монархическая власть сознает, наконец, свою задачу и станет открыто на защиту подлинного народного блага.
Мое отношение к социализму? Теоретически говоря, я находил и нахожу в нем много правильного, многое в нем мне симпатично, и прежде всего его защита трудящихся - стремление обеспечить им безбедное и достойное существование. Но я вижу в нем и слабые стороны. Укажу некоторые: 1) сосредоточение всей промышленности в руках государства неминуемо ведет к развитию чиновничества и бюрократии со всеми их недостатками; 2) подавление или даже уничтожение частной инициативы и личной заинтересованности лишает народное хозяйство одного из мощных факторов; 3) преобразование психологии среднего человека - так, чтобы он заботился об общем деле совершенно так же, как о своем, есть несбыточная мечта; больше всего меня отталкивает в социализме его материалистический характер и отношение к духовным ценностям, как к чему-то второстепенному.
Что касается практического вопроса, т.е. отношения к Советской власти, то ко многому в ней я отношусь с одобрением, и прежде всего мне нравится определенность ее программы и твердость в ее проведении. С этой стороны, я ставлю ее, конечно, гораздо выше и Временного правительства, и Керенщины. Но многое в политике Советской власти я не одобряю - на первом месте стоит церковная политика, которую я нахожу неправильной, и думаю, что христианство вовсе не враждебно социализму, а если бы не было гонения на церковь, то очень многие из тех, кто колеблется, перешли бы искренне на сторону коммунизма. Однако, несмотря на пункты разногласия, я отношусь к Советской власти вполне лояльно, т.е. стараюсь самым добросовестным образом делать все, что от меня требует закон, или что мне поручается.
2 марта 1929 г.
Предыстория этого короткого текста такова. 28 ноября 1928 года византолог Вальденберг был вызван на допрос по делу, которое впоследствии получит название "Академическое дело". Вскоре после допроса был отпущен. 2 марта 1929 года Вальденберг написал "Мое политическое кредо". Это короткая статья, в которой он попытался выразить свою политическую позицию. Причем, написал двольно откровенно и смело, позволяя себе неодобрительные высказывания о некоторых проявлениях Советской власти. Хотя, в целом его позиция была достаточно аполитичной.
Владимир Евграфович Вальденберг, фото 1926 года
Владимир Евграфович Вальденберг, фото 1926 года
***
Я никогда не интересовался тем, чтобы точно формулировать мои политические взгляды. Если бы я принадлежал к какой-нибудь партии, то мои политические взгляды совпадали бы, очевидно, с программой данной партии. Но я никогда ни к какой партии не принадлежал. Думаю, что это было по следующим причинам: 1) меня никогда не привлекало участвовать в практической политике; 2) я чувствую отвращение к партийности и кружковщине и хочу, чтобы всякий вопрос рассматривался по существу, без какой бы то ни было предвзятости; 3) я убежден, что каждый живой человек имеет свои особые, живые взгляды, которые не могут быть уложены в окаменелые рубрики партийной программы. Может быть, по этим же причинам я не старался отдать себе отчет в собственных политических взглядах. За свои политические взгляды я никогда не боролся и не пропагандировал их; для чего же мне было их формулировать? Но вот, после моего ареста 24 ноября 1928 года, на допросе мне был предложен вопрос о моих политических взглядах; вопрос застал меня врасплох, я отвечал на него экспромтом, и то, что было записано в протокол, я считаю хотя и верным, но недостаточно полным. Чтобы это исправить, я занялся теперь ответом на этот вопрос.
С точки зрения теоретической, я не склонен придавать большое значение форме правления. Так - и современная государственная наука. Я не думаю, чтобы следовало стремиться к установлению непременно данной формы государственного строя и видеть в ней панацею от всех зол. Наблюдения и история учат нас, что при одном и том же, формально, старое государство может благоденствовать или хиреть - смотря по тому, какие люди стоят во главе, насколько они честны и сведущи, умеют ли подбирать сотрудников и т.д. Невозможно придумать такую совершенную организацию общества, которую человеческая глупость и подлость не могли бы испортить, т.е. которая делала бы (неразборчиво - публикатор) нравственные и умственные достоинства личности. Ни одна форма правления не может механически, т.е. без усилий со стороны личности и без ее положительных свойств осуществить задачи, стоящие перед государством. Потому первое условие для правильной общественной жизни, это работа личности (каждого отдельного лица) над своим умственным и нравственным усовершенствованием. Вторым условием является добросовестное исполнение исходящих от власти законов и распоряжений. Нельзя отказываться от их исполнения под тем предлогом, что они дурны, или что самая форма власти неудовлетворительная. Никакая форма государственного строя не может удовлетворить всех без исключения, и никакой закон не может всем одинаково нравиться. Ставить судьбу законов в зависимость от личных вкусов отдельных лиц - было бы нелепо. Поэтому долг каждого - лояльное отношение к правительству, какова бы ни была форма государственного строя; в особенности такое отношение обязательно для тех, кто сам не участвует в политической борьбе.
Для меня гораздо важнее, чем форма правления, те задачи, которыми руководится правительство, и способы, какими оно стремится их выполнить. Государство не может и не должно ограничиваться установлением формальной справедливости, не должно стремиться к положительному благу народа, и, прежде всего, должно открыто взять на себя защиту слабых от сильных, бедных от богатых. Распределение доходов в промышленности не может зависеть от воли только одного общественного класса. Каждому участнику в производстве должна быть обозначена доля дохода, соответствующая доле его участия. Государство, как организация, по идее, надклассовая, должно открыто взять это дело в свои руки. Иначе говоря, необходим государственный социализм.
Можно ли указать форму правления, которая бы больше, чем другие, была приспособлена к выполнению этой задачи? До 1917 г. приходилось в этом отношении выбирать между тремя формами: монархия, парламентаризм и республика. Для меня давно стала очевидною ложь парламентского правления, которое выдает себя за орган народного представительства, а на деле представляет интересы только наиболее сильных групп и лиц, обладающих соответственными средствами и ловкостью. Пример Франции и Соединенных Американских Штатов показывает, что республика вовсе не есть дело народа, и что демократизм служит ей только для рекламы, за которой скрывается опять-таки господство наиболее сильных и влиятельных классов и групп. Парламентаризм и республика тем еще отталкивают от себя, что они создают особый класс лиц, для которых политическая деятельность является профессией, и которые постепенно отрываются от народа. Эти недостатки неизбежны для конституционного и республиканского правления. Остается монархия. Находясь под влиянием учения Лоренца Штейна, я давно стал смотреть на монархию, как на такую форму государственного строя, при которой власть не зависит от общественных классов и потому имеет полную возможность вести внеклассовую политику. Примеры Генриха IV во Франции, (неразборчиво - публикатор) и Василия II в Византии, Ивана Грозного и других, которые боролись с эксплоататорскими стремлениями высших классов и защищали трудовые классы, показывает, что народная монархия не есть только мечта, но при благоприятных обстоятельствах может стать действительностью. Платон, у которого мы находим первый проект коммунистического строя, считал, что осуществление подобного проекта можно ожидать только от единоличной власти. Это блестяще подтвердилось на персидском царе Кавазе I (VI в.), который увлекся коммунистическим учением Маздака и стал его проводить в жизнь, но был свергнут магнатами.
Таково было мое теоретическое отношение к монархии. Что касается монархического строя, существовавшего в России, то я не мог, разумеется, относиться с одобрением к политике, которая у нас проводилась, особенно - в политике внутренней, и особенно - в последние годы. Одобрять эту политику могли только такие люди, которые, называя себя монархистами и патриотами, пользовались авторитетом власти и закулисными влияниями в своих интересах. Все, кому дороги интересы родины, могли только скорбеть при виде того, что творилось. Но относясь к этому отрицательно, я не считал себя вправе составлять оппозицию и относился к русской монархии вполне лояльно - отчасти потому, что считаю лояльность обязательной для каждого, отчасти - просто по консерватизму своего характера, а главное потому, что я продолжал надеяться, что русская монархическая власть сознает, наконец, свою задачу и станет открыто на защиту подлинного народного блага.
Мое отношение к социализму? Теоретически говоря, я находил и нахожу в нем много правильного, многое в нем мне симпатично, и прежде всего его защита трудящихся - стремление обеспечить им безбедное и достойное существование. Но я вижу в нем и слабые стороны. Укажу некоторые: 1) сосредоточение всей промышленности в руках государства неминуемо ведет к развитию чиновничества и бюрократии со всеми их недостатками; 2) подавление или даже уничтожение частной инициативы и личной заинтересованности лишает народное хозяйство одного из мощных факторов; 3) преобразование психологии среднего человека - так, чтобы он заботился об общем деле совершенно так же, как о своем, есть несбыточная мечта; больше всего меня отталкивает в социализме его материалистический характер и отношение к духовным ценностям, как к чему-то второстепенному.
Что касается практического вопроса, т.е. отношения к Советской власти, то ко многому в ней я отношусь с одобрением, и прежде всего мне нравится определенность ее программы и твердость в ее проведении. С этой стороны, я ставлю ее, конечно, гораздо выше и Временного правительства, и Керенщины. Но многое в политике Советской власти я не одобряю - на первом месте стоит церковная политика, которую я нахожу неправильной, и думаю, что христианство вовсе не враждебно социализму, а если бы не было гонения на церковь, то очень многие из тех, кто колеблется, перешли бы искренне на сторону коммунизма. Однако, несмотря на пункты разногласия, я отношусь к Советской власти вполне лояльно, т.е. стараюсь самым добросовестным образом делать все, что от меня требует закон, или что мне поручается.
2 марта 1929 г.