Размышление в духе Шпенглера -18
Идей времени возникает из идеи судьбы, в которой есть простейшее понятие временного отрезка - от рождения до неизбежной смерти. Отсюда же и понимание простейшей причинности: все сущее будет мертво. По мысли Шпенглера, принцип казуальности - это заклятие судьбы. Можно сказать, что судьба оказывается лишь отрывком бесконечного спектакля, где причины и следствия текут неостановимым потоком, и даже сама смерть становиться не только следствием, но причиной последующих событий. И эти следствия говорят о бессмертии души человека при очевидной тленности его тела. Тот факт, что твоя смерть есть причина бесконечной цепи событий, есть форма заклятия самой причинности, которая ставится на службу мышлению, разрывающему все диктуемые судьбой пределы. Мышление бесконечно в смысле порождаемых им следствий. Уже не только смерть порождает следствия, но и от каждого мгновения жизни как круги по воде расходятся волны бесчисленных следствий. И тогда мир может быть мыслимым как бессмертный: всякое явление, даже самое незначительное, продолжает существовать в виде совокупности своих следствий. И мир существует только этими следствиями.
Мир причинности противостоит страху судьбы. Но только до той поры, пока причинности переживаются во всем их многообразии. Стоит начать исчислять причинность в соответствии с конкретным, для данного случая изобретенным формализмом, и судьбы начинает жить обособленно от этого формализма. Пока восторг ранних стадий развития науки не прошел, он может быть чувственным противовесом судьбе, но как только наука становится просто профессией и дробится на бесчисленные отрасти, судьба снова занимает свое место в сознании человека. И тогда наука перестает замещать религию, и новое духовное творчество бросается в поисках религиозных заклятий судьбы вовсе не к прежним алтарям, чуждым современности, а к новым, неожиданно архаичным формам религиозности.
Можно сказать: пока сетка причинности, накинутой на ткань жизни и судьбы, достаточно крупная, она допускает «чистое мышление» - движение по этой сетки каузальных связей. И в рамках фундаментальных научных суждений формализм науки может сохраняться и быть своего рода бытовой религией - сайнтизмом, сосуществующим с наукой. Но, стоит сетке причинности развиться, и она уже перестает выделяться из идеи судьбы, переплетаясь с ней в причудливом узоре, где рядом сосуществует мыслимое и немыслимое.
Мир причинности противостоит страху судьбы. Но только до той поры, пока причинности переживаются во всем их многообразии. Стоит начать исчислять причинность в соответствии с конкретным, для данного случая изобретенным формализмом, и судьбы начинает жить обособленно от этого формализма. Пока восторг ранних стадий развития науки не прошел, он может быть чувственным противовесом судьбе, но как только наука становится просто профессией и дробится на бесчисленные отрасти, судьба снова занимает свое место в сознании человека. И тогда наука перестает замещать религию, и новое духовное творчество бросается в поисках религиозных заклятий судьбы вовсе не к прежним алтарям, чуждым современности, а к новым, неожиданно архаичным формам религиозности.
Можно сказать: пока сетка причинности, накинутой на ткань жизни и судьбы, достаточно крупная, она допускает «чистое мышление» - движение по этой сетки каузальных связей. И в рамках фундаментальных научных суждений формализм науки может сохраняться и быть своего рода бытовой религией - сайнтизмом, сосуществующим с наукой. Но, стоит сетке причинности развиться, и она уже перестает выделяться из идеи судьбы, переплетаясь с ней в причудливом узоре, где рядом сосуществует мыслимое и немыслимое.