Загадка менестреля. Семь дней до отъезда
← назад | вперёд →
День за днём из числа семи дней до отъездаПо утрам художник вставал первым, и когда Нина, появляясь ранним часом, нарочито весело кричала: "Мужички, подъём!", будила она лишь одного меня. Другой "мужичок" уже сидел в дальнем углу с сигаретой в зубах и гипсовым Лотосом в руках, окутывая его сизым дымом и ощупывая взглядом. И если ловил какую-нибудь мысль или "слышал" слабые звуки будущих глиняных аккордов, тут же хватал ведро с инструментом и скоренько, боясь расплескать "увиденное", спешил в цех.
Влажный, с вечера хорошо политый и укутанный полиэтиленом рельеф встречал благородным бронзовым отливом. Блеск этот придавал работе желанную монументальность, но до бронзы, в которую должен был вылиться Лотос в прямом и переносном смысле, было ещё, понятно, ох как, далеко! Особо не ладилось с первой страничкой, с тем самым лепестком про Осириса. Порой, как в недавнем моём сне, мастер неистово, пласт за пластом, соскребал глину, пока не упирался стекой в арматуру, и требовал её немедленно убрать. И как в сложном механизме, где для замены пустяшного колёсика требуется основательная разборка, так и тут приходилось безжалостно нарушать уже почти готовые фрагменты.
Ножовка, обрезки углового проката и сварочный аппарат всегда были под рукой, наготове. Однако ход ремонтных работ это мало ускоряло. Электроды прилипали к «сырой», с остатками глины, арматуре, держатель дёргало и раскачивало, брызги металла обжигали руки - пузырились ожоги, и конца мучениям не было видно.
С утра богиня жизни Изида, с короной в виде буквы "М", восседала безмятежно на троне. Художник объяснял святость этой буквы так: это начало большинства самых почитаемых слов, таких как Матерь, Митра, Мария, Махатмы… А после обеда он мог снести колотушкой почти готовый рельеф и росчерком ножа придавал жене Осириса глупые коровьи очертания. Однако и навыкат коровьими глазами недолго выпадало ей смотреть в окно. Мастер опять возвращал ей приличные женские формы, украшал короной, и тревожно и загадочно поглядывала она на всех свысока. И думалось - вот рельеф, достойный любого мастера, но тот опять мог посчитать иначе… Какие аккорды связывал он с тем или иным мифологическим сюжетом - в эти тайны меня пока не посвящали.
А однажды с заоблачных высот спустился в долину уродливый, с квадратной головой великан. И все бы ничего, ну, спешит себе и спешит навстречу ласковому морю, но влепил ему Василий, прямо в темечко, лишний глаз, и дыхнуло от глиняного рельефа наскальной живописью древних с их фантазиями о таинственно-чудовищных пришельцах.
Мастер отметал какие-либо подозрения на инопланетян и уверял, что это никто иной, как славный представитель наших далеких предков, самый, что ни на есть, первородный человек, который, уверял Василий, никогда не лазал по пальмам и не швырял надкусанные кокосы. «Человек всегда ходил прямо, чтоб легче было смотреть в небо. Именно - "смотрящий в небо", так переводится человек с древнегреческого языка. И третий глаз у него на темени - смотреть вверх. А ростом он был, кстати, не меньше нашего, даже наоборот - намного выше. А по нынешним меркам просто великаном он был. Хотя нас порой уверяют в обратном, находя и демонстрируя тесные рыцарские доспехи.
Во всём, говорил он, «виновата» Вселенная, которая, как известно, расширяется. А мы относительно её как бы становимся меньше. Мамонты, которые пережили обледенение, и останки которых, якобы, нашли на острове Врангеля, были уже не более слона! Учёные обвиняли генетику: на далёком острове, мол, изоляция вида, но подобных карликов нашли и на материке, где ни о какой изоляции и речи быть не может. И ничего удивительного, если инопланетяне, по сравнению с нами, окажутся карликами. Они ведь из нашего будущего, раз их технология позволяет им межпланетные путешествия. И сами не подозревая того, изображают их мультипликаторы зелёными коротышками вполне разумно. При этом он развёл руками, будто в искреннем недоумении, как, мол, у этих несерьёзных, в общем-то, людей такое довольно точное, в яблочко, попадание. Не подвела интуиция художников, людей хоть и не всегда серьёзных, но худо ли, бедно ли - от искусства. А ты обратил внимание, какими они смешными изображены - инопланетяне, в своих тарелочках? Вот так-то! И первобытный человек не значит - дремучий и тёмный. В этом смысле первобытными являемся, скорей всего, мы, потому как ушли от языка природы дальше его», - кивнул он на великана, спускающегося с заоблачной горы. Однако вместо того чтоб удовлетворенно кивнуть на его сбивчивые объяснения, как ему, наверное, хотелось, начал я, понятно, с иронией, расспрашивать о третьем глазе на плоской макушке великана: куда же подевался такой нужный человеку орган - не терять связующую нить с небом?
В ответ мастер призывал не понимать все читанное и увиденное буквально, что в духовном познании такой метод ложный, а для человека ищущего Истину - даже губительный. Третий глаз - это символ духовных сил и способностей, без которых древнему человеку было сложно выжить. А сегодня он защищён одеждой, живет в теплом и светлом помещении. И вообще, зашитый в свои заботы, мастер, видно, не располагал к столь длительной просветительской беседе. Он охотно вернулся бы к рельефу, но припёртый к стенке (он действительно стоял у окна, чтоб охватить разом всю проделанную работу), решил-таки перестать метать молнии в мой адрес: вспомнил, что время обеда и тем разрядил обстановку. «Давай-ка продолжим в мастерской. Чего-то я пустил тебя на самотек».
Обедали молча. Я ждал подходящего момента для деликатного вопроса по поводу той самой книжки с моим номером телефона, а он после чая с пряниками решил-таки продолжить просветительскую беседу.
Начал, как обычно, издалека. Стал выспрашивать о моих снах. Чтоб я непременно в этих снах куда-нибудь проваливался или падал: "Ты расскажи, а я после объясню, зачем".
Мне-то уже не привыкать к его неожиданным вопросам, научился я без вопросов "зачем тебе это?" давать вполне развёрнутые ответы. А вот он, кстати, подобной взаимностью не отличался. Оберегала его от моих, скажем так, неудобных вопросов Нина, на которую он тут же переключал внимание, про меня забыв: то начинал разносить её за какую-нибудь провинность, то просто выдавал какое-нибудь задание и долго разъяснял, что и как надо сделать. И мой вопрос повисал в воздухе. На этот раз Нины не было, и я решил на все сто использовать реальную возможность высказаться. Но сначала, конечно, требовалось столь же обстоятельно, как я жду этого от Василия, поведать о своих снах.
Таких снов, которые от меня требовались, у меня было предостаточно. Правда, здесь, в его подвале, они перестали сниться. Разве что в ту кошмарную ночь, когда ночевал один. А вот дома случались довольно часто. И я их начал пересказывать. И, в конце концов, разговорился.
Дело в том, что однажды, когда они меня допекли, даже к врачу хотел сходить, проконсультироваться, брому чтоб выписали и так далее. Но постеснялся. Или забыл, или просто некогда было. Поэтому даже любопытство взяло, что же Василий скажет, под какую свою научную или квазинаучную теорию подведет. А его это и в самом деле будто бы интересовало: слушал внимательно. «Продолжай, продолжай», - настаивал он, когда я делал паузу, чтоб проверить, не уснул он там?
В конце концов, он убедил меня говорить еще подробней и обстоятельней - особенно про момент засыпания. И я рассказывал: только-только в истому провалишься - и будто натыкаешься на препятствие. Не яркие и сочные образы вижу, а размытые и стертые картинки: какое-то мутное нагромождение камней и бревен, которое ни обойти, ни перелезть. Ничего толком не соображая, приступаешь в этих снах расчищать завал. И вот тут-то и поджидает падение, когда добираешься до одного-единственного оставшегося бревнышка, и в спешке отнести его в сторону спотыкаешься на ровном, казалось бы, месте. И от таких падений вздрагивал так, что жену будил, а сам и подавно просыпался. И такое повторялось не раз - камни, доски, тяжеленные бревна, глупое неуклюжее падение и тяжкое пробуждение под гулкий стук сердца.
"Очень хорошо, очень хорошо, - бубнил мастер, когда дослушал обстоятельный рассказ про мои неуклюжие падения. - Просто замечательно!».
Я-то свои кошмары ничему хорошему не приписывал - невроз какой-то, а он чуть ли не поздравлял меня с ними. Что интересно, отметил я, снились мне эти падения не под утро, когда самое время снам, а с вечера, когда я еще и толком не заснул: только проваливаюсь в дрему. Я думал, это остановит Василия, и прекратит он свои расспросы: скажет, ну, это простая физиология: твои мышцы начинают расслабляться, и ты просыпаешься. Это, мол, нам осталось от древних наших предков, которые когда-то взбирались на ночь на деревья, во спасение от хищников, и чтоб не упасть с дерева, срабатывал защитный механизм: проснуться раньше чем упасть. В общем - атавизм. И - как бы не так! Василий нашёл всему совсем другое объяснение, типа того, что Душа моя просится в полёт и рвётся из тела.
«К врачам, надеюсь, не обращался? - спросил несколько ехидно и полез под топчан, чтоб выудить оттуда фанерный чемодан с жестяными углами. - Им, докторам, только бромом напоить». На самом дне чемодана нашел он пожухлые машинописные листочки, выбрал несколько и протянул, наказав обращаться аккуратно и бережно. Уж с таким таинственным видом доставал он их сейчас из самого своего потайного места - со дна спрятанного под кровать сундучка.
- Откуда у тебя всё это? - поинтересовался я, имея в виду не только эти жухлые листочки, но и бесконечные стопки книг на все случаи жизни.
- У моряков в Одессе купил... Да не всё ли тебе, откуда... Читай, вникай. Что непонятно - спросишь. Здесь начало. И не торопи меня с продолжением - в этом деле спешка губительна. А у тебя время есть.
Дополнительное чтение в мои планы не входило. Но тут мне было на час-другой самого неторопливого чтения. И я не стал возражать. А про Иринку и ее книжку придётся уже завтра спрашивать.
← назад | вперёд →
C чего всё начиналось:
• Опус ветреного дня
Опубликованные ранее:
• Приехал называется
• Первый день
• Лотос, глобус, апельсин...
• День второй
• Неделя первая и вторая
• Признание и орга́н
• «В Петербурге сегодня дожди...»
• Самая жуткая ночь
• Утро нового дня
• Кто из нас не азартен
• Будет тебе чудо!
• День - работа, ночь - книги
• Куда летит Осирис?
Комментариусы к рукописи:
• Комментариус первый
• Комментариус второй
• Комментариус третий